«Добрый русский доктор», первый президент сената Гавайских островов Николай Судзиловский, отдавший много сил борьбе за независимость народа Гавайских островов, был революционером, – ему пришлось бежать из России от преследования царских жандармов в 1874 году. В 1905 году он перебрался в Японию – там он вел работу среди русских пленных, издавал для них газету и снабжал их революционной литературой. В числе его сотрудников был баталер с броненосца «Орел» А. С. Новиков, будущий автор «Цусимы».
Среди героев книги «Вечные следы» есть и такая колоритная фигура, как Василий Мамалыга из Бессарабии, – на парусном судне «Гордость океана» он доставлял порох и свинец боровшимся против голландских колонизаторов повстанцам острова Ломбок в Индонезии и помогал им советами. Колонизаторы захватили Мамалыгу в плен и приговорили его к смертной казни. Протесты голландской общественности вынудили суд заменить русскому моряку смертную казнь двадцатилетним тюремным заключением, впоследствии он был досрочно освобожден. Какой была его дальнейшая судьба – неизвестно. Марков установил, что в 1899 году Мамалыга вернулся в Россию.
Сколько их, безвестных российских людей, прошло по дальним тропам всех шести континентов земного шара, свершая великие географические открытия (лишь один Коцебу на своем «Рюрике» открыл в Тихом океане 399 островов), неся свет цивилизации, высоко держа флаг Родины!
Из книг Сергея Маркова вы узнаете и историю «Васькиного мыса», открытого русскими в глубине Африки на озере Рудольфа, и героическую эпопею защитников Албазина – русской крепости в Забайкалье, атакованной несметным китайским воинством, и многие, наверняка до этого вам неизвестные, детали пребывания русских в Бразилии и Индокитае, Индии и Повой Гвинее, на острове Святой Елены и в Афганистане.
Нет на земле такой точки, которая не была бы овеяна российским флагом, «мерцание Южного Креста и величественный ледяной огонь северного сияния озаряли паруса русских людей», писал в присущей ему поэтической манере Сергей Марков.
Вечные следы, оставленные мужественными героями книг Маркова, были засыпаны пылью веков, и нужен был величайший труд, чтобы вновь обнаружить их и представить на суд истории. Поиск этот и стал делом всей жизни Сергея Маркова.
Юрий Жуков.

В СМОЛЕНСКИХ ЛЕСАХ

В бурю, в бурю, снова...
Стихи Н. М. Пржевальского, 1883 г.


В прошлом веке в Смоленской губернии, в захудалом дворянском поместье Ельнинского уезда жил отставной пехотный офицер Михаил Кузьмич Пржевальский.
Послужной список его был несложен: из дворян Тверской губернии, Бородинского полка портупей-прапорщик; был в походе на польских повстанцев; до поручика дослужился в 1834 году, когда переведен был в Невский морской полк.
Вскоре Михаил Пржевальский вышел в отставку, поселился на покое в смоленской глуши. Высокий, тощий, нескладный, он всегда был одолеваем недугами. Где-то, может быть, в Полесье во время польской кампании он заболел колтуном. По этой причине Пржевальский носил на голове ермолку.
Не так далеко от места уединения отставного пехотного офицера, в селе Кимборове, жил в своем имении рослый отставной фельдъегерь, старый служака Алексей Каретников.
Вышел он из тульских крестьян, выслужился на доставке важных депеш самому Александру I, не раз бывал в Западной Европе. У Алексея Каретникова была страсть – он любил животных и птиц. У себя дома держал целую стаю попугаев и выводок обезьян. По его комнатам летали птицы. Но не это тянуло Пржевальского в дом старого фельдъегеря: ельнинский отшельник влюбился в младшую дочь Каретникова – красавицу Елену.
Притязания Пржевальского были настолько упорны, что старику пришлось сдаться. Вскоре сыграли свадьбу.
13 апреля 1839 года у молодых родился первенец, крепкий, здоровый младенец, заглушавший своим криком бормотание каретниковских попугаев. Его назвали Николаем.
Новая семья прожила в Кимборове недолго.
Старый Каретников стал подумывать о том, как лучше устроить жизнь дочери. Отставной морской пехотинец почти ничего не имел. Хозяин он был плохой, правила домом Пржевальских сама Елена Алексеевна – красивая и властная женщина. Старик дал им участок в глухом лесу за Кимборовом. Когда Николаю Пржевальскому исполнилось три года, дед умер, завещав дочери тридцать пять крепостных душ. К тому времени на месте кимборовской хижины стоял уже новенький домик усадьбы Отрадное.
Кто же окружал мальчика? Кроме матери и отца, близкими людьми были дядя, Павел Каретников, быстро промотавший фельдъегерское наследство, – страстный охотник, пьяница, грамотей и любитель природы, и ключница Макарьевна. Под присмотром этой полновластной правительницы дома рос Николай Пржевальский.
Макарьевна занимала в жизни мальчика большое место. Это была толстая, низенькая женщина, такая же крепостная крестьянка смоленских помещиков, как и остальной простой люд Отрадного. Разница была лишь в том, что Ольга Макарьевна, как величали ее дворовые Пржевальских, была верной слугой господ и деспотом поместья. Но она любила до самозабвения мальчика. Где-то в глубинах ее суровой души хранился неистощимый кладезь нежности и заботливости. Макарьевна баловала мальчика вяземскими пряниками и восковой антоновкой, а вечерами рассказывала ему старое предание об «Иване Великом Охотнике». Вокруг Отрадного лежали дикие леса и сумрачные болота.
В комнате дяди Павла Алексеевича – мир холодных ружейных стволов, птичьих чучел. Пищик, манки, следы грязных собачьих лап, прохладные носы легавых псов, которые, ласкаясь, тыкались прямо в лицо мальчика... И тут же – недопитый штоф, старые книги и календари на столе рядом с охотничьим арапником. Эта комната была веселее всех. Здесь не слышалось надрывного кашля отца, голоса Макарьевны, занятой подсчетом холодного холста, скатанного в трубки. В комнате дяди будущий Великий Охотник слышал рассказы о зверях и птицах.
Мать начала учить сына грамоте, усадив его за букварь в день пророка Наума. «Пророк Наум, наставь на ум», – говорила в тот холодный зимний день Макарьевна.
Жизнь в Отрадном текла ровно и однообразно.
В 1846 году умер отец Пржевальского, оставив вдову с двумя детьми на руках...
Николай рос озорным, крепким отроком, не боявшимся ни дождя, ни гроз, ни метелей. Он знал каждый уголок леса вокруг Отрадного, лазил в колючих кустах, охотясь за пестрыми мотыльками или большим жуком.
В 1849 году братьев Николая и Владимира отправили учиться в Смоленск. Буйному, непокорному Николаю Пржевальскому не раз приходилось ложиться под розги школьных сторожей. Уследить за ним было трудно даже верному дядьке Игнату, с которым братья любили ходить на стены Смоленского кремля ловить воробьев.
В Смоленске Пржевальскому было скучно, он рвался домой, в отрадненские леса. Семейная летопись Пржевальских отметила такое событие: двенадцатилетний Николай, приехавший на каникулы, взял у дяди старое ружье, сделал из него обрез, пошел в чащу к лисьим норам, выследил зверя и уложил его на месте из своего самопала. Любил он бывать и на реке, ловить там матерых щук.
Сказка об «Иване Великом Охотнике» определила все его будущее. Коробейники заносили в Отрадное вместе с лентами и крестами лубочные книжечки.
Из короба владимирского офени в руки Пржевальского перешла однажды книга «Воин без страха». Лубочная книжонка стала пособием в его беспокойной жизни.
Елена Алексеевна вышла замуж во второй раз, когда Николай уже говорил петушиным басом и жадно читал известия о Севастопольской войне. Отчим, Иван Толпыго, дружил с подростком.
По окончании гимназии Пржевальский ступил на тропу своей необыкновенной жизни. Но не скоро эта тропа привела его от стен смоленского кремля к Великой китайской стене и сверкающим льдам Тибета!

МЕЧТЫ О БЕЛОМ НИЛЕ

Жизненная тропа петляла и вначале вела Пржевальского отнюдь не к вершинам. Осенью 1855 года все Отрадное было на ногах. Макарьевна плакала и молилась святым – от покровителя воинов Георгия до Николы-угодника и Пантелеймона-целителя. Мать снимала со стены старый образ. Все плакали, собравшись в зале домика в Отрадном: шестнадцатилетний юноша покидал отчий дом. Причитанья Макарьевны и вой собак провожали его. Пржевальский отправился в свой первый поход.
В Москве, в казармах сводно-запасного Рязанского пехотного полка, Пржевальский предстал перед своим будущим начальством. Он «определился» унтер-офицером и через несколько дней уже месил походную грязь между Москвой и Калугой.
Из Калуги полк двинулся к Белёву – городу на высоких холмах. Рязанский сводно-запасной полк ворвался в тихий Белёв, как во вражескую крепость. Но хороша же была юнкерская команда, в которую попал Пржевальский! Жители Белёва плотно закрывали ворота и двери при виде юнкеров, которые бродили в самых невозможных одеяниях – в халатах и лаптях – по улицам города, подбирая то, что плохо лежит, бесчинствовали в кабаках, орали непристойные песни. По признанию Пржевальского, его среда состояла из шестидесяти воров, пьяниц и картежников...
Первым воинским подвигом Пржевальского, как он сам потом вспоминал, была проба штыка на жирном индюке, которого он заколол в походе юнкерской команды из Белёва в Козлов.
Не лучше были нравы и в Полоцком пехотном полку, где Пржевальский числился уже прапорщиком. Полк стоял в Белом – маленьком городке Смоленской губернии.
Пржевальский не пил, не курил. Индюка в знаменитом «деле» под Козловом он заколол только потому, что нечего было есть. Он был белой вороной в этой среде. В Козлове он составил обширный гербарий местной флоры. За три года в Белом прочел не один десяток книг. Когда полк перевели в Кременец-на-Волыни, молодой офицер засел вплотную за книги. Товарищи смотрели на Пржевальского, как на безумного, когда он уверял их, что не кто иной, как он, откроет истоки Белого Нила. Но, кроме Белого Нила, был еще мало исследованный Амур!
И вот, засунув сложенный вдвое рапорт за обшлаг пехотного мундира, прапорщик Пржевальский пошел к начальству проситься на амурскую службу. За это вместо Амура он попал на полковую гауптвахту, где просидел несколько суток, изучая узоры трещин на известковой стене и воюя с клопами.
Но Пржевальский был не из тех, кто боится окриков начальства. Не пустили на Амур – черт с ними! Да и в самом деле, разве может начальник гарнизона города Кременца разрешить или запретить прапорщику Пржевальскому поход на Белый Нил! И кто вообще берет разрешение па подвиг! И Пржевальский с новым рвением засел за книги, отказывая себе решительно во всем. Он целый год изучал военные премудрости, сидел над картами и схемами по пятнадцать часов в сутки, и обеспеченные, богатые однополчане иронизировали над протертыми локтями его мундира.
В 1861 году в коридорах Военной академии Санкт-Петербурга появился высокий молодой офицер. На смуглом лице сияли голубые глаза. Он был черноволос, но правый висок светился от ранней седины. Офицер был сухощав, однако широк в плечах.
Пржевальский, конечно, не говорил никому о том, каких трудов стоило ему добраться до столицы. Он умолил какую-то знакомую дать ему взаймы сто семьдесят рублей под расписку с условием, что вернет своей благодетельнице долг почти в двойном размере. Желающих поступить в академию было много. Пржевальского выручила замечательная память. Он блестяще выдержал испытания и, счастливый, стал одолевать знания в чинной тишине Военной академии.
Обедал Пржевальский в те времена не каждый день. Карманы его по-прежнему были пусты, и он держался в стороне от богатых однокурсников, маменькиных сынков и гвардейских хлыщей.
Пржевальский не был военным по призванию, но лекции слушал внимательно и прилежно, а ночи напролет просиживал над трудами ботаников и зоологов. Он бредил светом африканских звезд и мечтал при первой же возможности ринуться в далекий и самый опасный поход. Пржевальский уже тогда знал хорошо все, что относилось к истории Африки, имена людей, открывших Нижний Нигер, героев Тимбукту и Сахары. Ему был понятен подвиг Рене Калье, который два года бродил по африканским пустыням и был встречен Францией как национальный герой, но, отвергая почести и славу, предпочел жить как простой земледелец, в хижине, обвитой зеленым плющом.
Истоками Нила бредили тогда географы всего мира, и когда Пржевальский бродил с охотничьим ружьем в кременецких горах, то мечтал еще о том, что именно он укажет человечеству место, откуда начинается Белый Нил. Но в 1860 году британцы доказали, что Белый Нил вытекает из озера Виктория Нианца. Пусть нашли заветный исток – в Африке еще есть, что открывать и исследовать! Ведь вся Нильская система еще никем подробно не изучена...
Летом 1862 года Пржевальского отправили на геодезическую практику в Боровичский уезд, в новгородскую глушь. Пржевальский увлекся охотой на боровичских мхах и озерах, забросил съемку и привез в академию неоконченный и грязный планшет. За это его чуть не исключили из академии. Охотника за боровичскими утками спасла только блестящая сдача экзаменов по геодезии.
Его перевели на второй курс. Пржевальский взялся писать свое первое сочинение – «Воспоминания охотника». Злополучный планшет, вымазанный с обратной стороны утиной кровью и болотной грязью, валялся в углу каморки. Переписав набело очерк, он отнес свое первое детище в редакцию журнала «Охота и коннозаводство». Очерк был напечатан, но денег за него автор не получил, – редактор журнала сказал Пржевальскому: «Молодой писатель должен быть рад тому, что его первый труд увидел свет в таком серьезном органе, как журнал коннозаводчиков».
Пржевальский раскланялся с редактором и ушел домой, где его ждала стопа чистой бумаги для новой работы. Он долго корпел над ней и наконец вывел на заглавной странице готовой рукописи: «Военно-статистическое обозрение Приамурского края». Пржевальский немало потрудился. Его «Обозрение» было настоящей энциклопедией русской дальневосточной окраины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17