– Но ведь можно снять коттедж в Чардуэлле и совсем недорого.
– Правда? – спросил Руфус. – У тебя есть что-нибудь на примете?
– Да. В Шейди-Лейн за восемнадцать пенсов в неделю сдается чудесный коттедж.
– И ты можешь позволить себе заплатить восемнадцать пенсов?
– Да, если бы ты платил мне за работу.
– Какую работу? – спросил Руфус. – Половину своего времени ты проводишь в Рейлз, сидишь там за столом, учишься, гуляешь по саду. Лишь половину своего времени ты занимаешься настоящей работой, но то, что ты зарабатываешь, мальчик, уходит на твое содержание! Ты еще не взрослый человек! И не скоро им станешь. Ну а там мы посмотрим.
Мартин, пристыженный и подавленный, сказал последнее слово в свою защиту:
– Ты сам послал меня в Рейлз, а теперь говоришь о том, что я теряю там время. Но вспомни, это я написал письмо в газету, и это принесло нам пользу, потому что мистер Клейтон купил у нас камень.
– Я не забыл о письме, сын. Ты хорошо сделал, и я горжусь тобой. И поскольку я уверен в том, что ты хороший мальчик, я подумаю о том, что ты говорил мне. Но я твой отец, не забывай об этом, и твой долг уважать меня. Я старше и мудрее тебя, и я лучше знаю, что делать. Взять хотя бы камень. Сколько раз ты говорил мне: «Зачем мы должны обрабатывать камень, если мы не можем продать его?» И сколько раз я отвечал тебе: «Когда-нибудь все переменится. Камень понадобится. Попомни мои слова». Теперь ты видишь, что я был прав. И теперь ты знаешь, что такое может случиться снова, поэтому нам следует поторопиться, чтобы у нас в запасе всегда было что продать. Так что займись настоящей работой и дай отдохнуть языку.
Чудесное лето подошло к концу, дни становились короче. Осень в Рейлз означала красные виноградные листья, которые кружились за окном классной комнаты. Она означала белый туман, который расползался по саду и парку, в котором утопали разноцветные деревья: буки охристого цвета, американские клены – алого, тюльпановое дерево – бледно-лимонного и золотого. Осень означала прохладу, топящиеся камины в доме, запах горящего дерева.
– Я люблю осень, – сказала Джинни, вернувшись как-то поздно со своей утренней верховой прогулки. – Какое время года тебе нравится больше всего, Мартин?
– Я не знаю… Здесь красивы все времена года. Даже ноябрь, холодный, мокрый и темный, казался в Ньютон-Рейзл не таким мрачным, потому что здесь были уют и тепло. Как бы рано он ни приехал, на столе в классной комнате горела лампа, отбрасывая круг света на красную бархатную скатерть, был растоплен камин. Как только он приезжал, горничная Энни приносила ему чашку горячего шоколада. Часто он приезжал очень рано и какое-то время классная комната была целиком в его распоряжении, и он занимался самостоятельно, пока не появлялись Кэтрин и близнецы. Он был очень благодарен им за эту любезность.
Иногда его мучило чувство вины, что он наслаждается этим уютом и роскошью, а его сестра Нэн остается дома узницей хижины в каменоломне, где вода струится по внутренним стенам, образуя на полу лужи, где дым, вырываясь из очага, заполняет всю кухню копотью.
– Не знаю, почему только у меня такая счастливая судьба, – говорил он ей. – Но одно я знаю точно: как только у меня появится возможность, я сделаю для тебя все, что будет в моих силах.
– Ты не должен чувствовать себя виноватым, Мартин, ты и так делишься своим счастьем со мной. Ты учишь меня всему, что узнаешь сам. Ты рассказываешь мне о Ньютон-Рейлз. Мне кажется, что я знаю там все так же хорошо, как и ты. И мне кажется, что я знакома со всей семьей.
Нэн никогда не могла вдоволь наслушаться, что говорят или делают Тэррэнты, какие платья носят девушки, какую музыку они любят и какие песни поют. Каждая мелочь имела значение для нее. И Мартин, зная это, припоминал все и доставлял ей этим огромную радость. Иногда он поддразнивал ее.
– Мистер Хью кладет в чай сахар, а девушки – нет. Они, конечно, наливают молоко, но после того, как нальют чай. Ты должна запомнить все это, а то вдруг тебе когда-нибудь посчастливится наливать молоко в чай.
– Я думаю, ты не расскажешь им, что я расспрашиваю о них.
– Конечно, нет.
Однажды в конце ноября Руфус вручил Мартину конверт, чтобы тот передал его мистеру Тэррэнту.
– Это счет за работу, которую мы сделали ранним летом, – пояснил он. – Он просил нас дать ему время, прошло уже шесть месяцев. Я думаю, что этого достаточно.
Мартин взял конверт и хмуро посмотрел на отца.
– Полагаю, что в этом случае у меня больше не будет занятий?
– Почему это? – спросил Руфус.
– Потому что, насколько я понял, вы с ним так договаривались. Я брал уроки в обмен на то, что ты разрешил ему оплатить счет позже.
– Мисс Кэтрин все равно учит брата и сестру, не так ли? Тогда она и тебя может продолжать учить. Я не вижу в этом никакого беспокойства ни для нее, ни для ее отца. Это ничего им не стоит, ведь правда?
Джон Тэррэнт, получив в этот день счет, когда присоединился к детям за чаем, посмотрел на Мартина с удивлением.
– Счет за работу? Господи благослови! Уже подошло время оплаты? Как быстро летит время. – Он отложил конверт в сторону. – Скажи отцу, что я заплачу сразу же, как только смогу.
Когда он покинул комнату, конверт остался на столе. Кэтрин заметила это, взяла его и чуть позже зашла к отцу в кабинет.
– Ты не забудешь оплатить счет, папа?
– Конечно нет, моя дорогая. Но с Руфусом ничего не случится, если он немного подождет. Я сейчас в затруднении. Джинни так быстро из всего вырастает, да и до Рождества осталось лишь несколько недель.
– Но и у Коксов будет Рождество. Это несправедливо, папа, что мы будем купаться в роскоши, а счет останется неоплаченным.
– Я сомневаюсь, что это что-либо изменит в том, как Коксы будут встречать Рождество.
– Боюсь, что ты прав, и это очень огорчает меня. Но все равно счет должен быть оплачен. Работа выполнена шесть месяцев назад, и нечестно с нашей стороны, папа, откладывать оплату.
– С нашей? – переспросил удивленно Тэррэнт и покачал головой. – Когда это ты поступала нечестно, Кэт, за все свои восемнадцать лет? – Он открыл счет, посмотрел на него и тихонько вздохнул. – Хорошо. Я оплачу. Даю тебе честное слово.
Когда Мартин пришел в следующий раз, конверт лежал на столе в классной комнате.
– Отец просил передать это тебе с выражением нашей благодарности, – сказала Кэт.
Джинни, сидя рядом с Хью за столом, наблюдала за Мартином с удовлетворением.
– Теперь вы знаете, мистер Кокс, что джентльмены оплачивают счета?
– Да, – с отсутствующим видом согласился Мартин, положив конверт в карман.
– Что-нибудь не так? – поинтересовалась Кэтрин.
– Я хочу спросить о занятиях, – неловко сказал Мартин. – Теперь, когда этот проклятый счет оплачен, я не знаю, как мне быть, приходить мне на занятия или нет?
– А ты хочешь?
– Да.
– Тогда я буду счастлива учить тебя.
– Конечно, ты должен по-прежнему приходить! – воскликнула Джинни. – Тебе еще нужно так много узнать!
Но в основном речь сейчас шла о подготовке к празднику. На Рождество должен был состояться прием, на котором будут певцы, а потом еще будет святочный вечер с танцами и музыкантами. Еще нужно будет нанести визиты соседям, а это означало, что занятий не будет по крайней мере две недели. Мартин получил приглашение на рождественский вечер, но неловко отказался.
– Что, слишком занят? – съязвила Джинни. – Будешь развлекаться в Скарр? – Но, увидев выражение его лица, она раскаялась: – О, Мартин! Не смотри так! Я просто пошутила. Я не хотела причинить тебе боль.
– Я знаю, – пожал он плечами. – Кости все целы. Это ты расстроилась.
– Но почему ты не сможешь прийти?
– Во-первых, у меня нет приличной одежды. И потом, я не подхожу этому обществу.
Джинни хотела переубедить его, но ее остановила Кэтрин.
– Мартину лучше знать. Если мы будем настаивать, ему будет неловко.
– Но по крайней мере ты можешь остаться на сегодняшний ужин, в кругу нашей семьи, – сказала Джинни. – А теперь пойдем украшать дом.
Взяв Мартина за руку, она повела его в большой зал, где на коврах лежало огромное количество падуба. А потом открылась боковая дверь и два помощника садовника, улыбаясь во весь рот, внесли высокое зеленое рождественское дерево.
– Ты видел все это когда-нибудь раньше?
– Нет, никогда.
– Помоги нам нарядить его, – сказала Джинни.
Возвращаясь домой, Мартин думал о Рождестве в Ньютон-Рейлз, о том, как оно будет отличаться от Рождества в Скарр. Хотя они с Нэн могли бы украсить хижину зеленью, но у них не было денег на подарки. Нэн, как правило, вязала перчатки или шарфы для брата и отца из шерсти, которую сама подбирала на горных пастбищах, а потом пряла. Мартин рисовал для нее что-нибудь или вырезал из камня. А Руфус лишь приносил домой бумажный пакетик с орехами и изюмом или с сушеными яблоками, купленными за пенни на ярмарке в последний вечер перед Рождеством.
На этот раз их рождественский обед должен был быть намного лучше, чем обычно. Тэррэнты дали Мартину гуся, а к нему зелени и свежих овощей, и еще рождественский пудинг с изюмом. Нэн чуть не заплакала, увидев эти дары:
– Ах, какой у нас будет пир! – воскликнула она.
И когда на Рождество она подала эту аппетитно зажаренную птицу с шалфеем и луком, картофелем и брюквой, даже у Руфуса вырвался возглас одобрения:
– Я не ел такого гуся уже много лет! – сказал он. – Но осторожнее, девочка! Этой птицы нам не хватит надолго, если ты будешь резать ее такими толстыми кусками.
В дополнение к еде Мартин получил персональный подарок от юных Тэррэнтов. Это была книга в мягком коричневом переплете, напечатанная на тонкой бумаге, отделанная позолотой. На титульном листе рукой мисс Кэтрин было выведено: «Нашему другу Мартину. Рождество 1844 года, от семьи из Ньютон-Рейлз». Он, в свою очередь, подарил им аммонит: одну из окаменелостей, которые он находил, обрабатывая камень; это был самый большой и красивый из его коллекции, он был почти идеальной формы и отполирован так, что на нем был виден рисунок бледно-янтарного цвета.
– Им понравилось? – спросила Нэн.
– Не знаю. Кажется, да. Они знают, что у меня нет денег и понимают, в каком я положении.
Брат и сестра шли по холму. Отец, не привыкший к хорошей пище, уснул в кресле у огня, и они оставили его там. Они шли вместе по тропинке навстречу сильному северному ветру, кружившему редкие снежинки.
– Ты когда-нибудь думала о том, – спросил Мартин, – что отец не так беден, как говорит нам?
– Да, у него отложено немного денег, – ответила Нэн, – он всегда говорил нам об этом.
– Да, но сколько? И для чего? Какой прок откладывать деньги, если от этого никакой пользы?
– Отец говорит, что когда-нибудь будет. Что мы должны быть вооружены, если настанут тяжелые времена.
– Тяжелые времена! – воскликнул Мартин. – А ты знала какие-нибудь другие?
– Отец лучше знает, – возразила Нэн.
– Ты думаешь? Будь я проклят, если я думаю так же. Обещания! Это все, что у нас есть. Это все, что, имела наша мать. Он ей обещал приличный дом, а вместо этого она получила ящик в земле. – Он помолчал, потом опять заговорил: – Иногда я думаю, что он так привык скупиться, что не знает, как остановиться.
– Не говори об отце, – попросила его Нэн. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О Тэррэнтах? – спросил он, дразня ее.
– Да, об их доме, о том, как он выглядит в это время года.
Он рассказывал ей о большом зале, о том, как он украшен к Рождеству.
– Это самая большая комната во всем доме, но несмотря на это, она очень уютная. Там почти всегда горит огонь в камине, даже летом, если день сырой. У огня стоят стулья и кресла, там еще есть мебель, такая же старая и красивая, как сам дом. Одна стена почти целиком состоит из окон. В зале стоит рождественское дерево, которое мы наряжали… Ах, если бы ты видела, Нэн!.. Зеленые ветви почти сплошь увешаны золотыми и серебряными шарами… украшены маленькими восковыми свечами разных цветов, но их не зажигают, как сказала мисс Джинни, потому что мистер Тэррэнт боится пожара. Весь дом украшен падубом и плющом, и еще там стоит музыкальная шкатулка…
– Ты хотел бы пойти на этот праздник? Поговорить и потанцевать с девушками?
– Да, если бы у меня была приличная одежда и если бы я не боялся сказать или сделать что-то не так.
– И мне хотелось бы, чтобы ты пошел. Тогда ты бы смог рассказать мне все. – Нэн посмотрела на него и рассмеялась. Ее волосы и брови были запорошены снегом. – О чем мы говорили, пока ты не ходил в Рейлз? И о чем мы будем говорить потом, когда ты перестанешь?
– Я не знаю, – ответил Мартин. – Я не хочу думать об этом.
Они повернули назад к Скарр, а ветер подгонял их под гору.
Он думал о будущем очень часто, конец занятий в Рейлз казался ему концом жизни.
В это время он как бы жил двумя противоположными жизнями. Одной жизнью была жизнь в Скарр: жалкое существование, неуютное и пустое. Другой – в Ньютон-Рейлз: богатство, спокойное, неторопливое течение жизни, но в то же время праздничное, потому что занятия, чтение книг открывали для него мир, – по крайней мере, в его воображении. Каждый час, который он проводил с Тэррэнтами, приносил ему открытия, темы для размышлений, возбуждал любопытство, жажду знаний. Это были бесконечные споры и обсуждения, иногда – серьезные, иногда – нет, но он постоянно чувствовал, что действительно живет.
Его связывали с этой семьей странные отношения. Он часто видел их, много времени проводил в их доме, хорошо знал их, – казалось, он живет той же жизнью. Но это было лишь иллюзией, их жизни сильно отличались друг от друга, и конец занятий означал для него конец дружбы. Все будет вскоре забыто, по крайней мере ими, он знал это и старался не привязываться к ним слишком сильно. Он знал, что будет жить независимой жизнью, но не мог представить, какой она будет.
А пока, бывая в Рейлз, он впитывал в себя все его богатства: впечатления, происшествия, звуки и запахи. Все, что казалось ему ценным, отпечатывалось в его памяти. Иногда это были сами занятия: спокойный голос мисс Кэтрин, объясняющей сонет, или взволнованный рассказ мисс Джинни об императорах Рима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48