В текстах старых преданий утверждается, что стражники все же погружали Иоанна в котел с кипящим маслом и что праведный выбрался оттуда абсолютно невредимым и свежим. Вот так, читатель! Хочешь верь, а хочешь – нет. Абсолютно невредимым! Таким, каким и был, – белобородым, благообразным, симпатичным, доверчивым и приветливым.
Автор понимает, что сегодняшнему читателю нелегко в это поверить. И поэтому мы будем придерживаться другой версии событий. Существуют свидетельства, что страшной казни удалось избежать благодаря трехдневной грохотавшей и полыхавшей над Римом необычайно сильной грозе, разбившей несколько статуй Домициана и тем самым не на шутку перепугавшей мнительного кесаря, а также из-за вмешательства влиятельного сенатора Нервы, к мнению которого иногда прислушивался Домициан.
Но мы-то с вами, читатель, понимаем, что на все есть промысел Божий, а молнии и сенатор Нерва – всего лишь исполнители высшей воли.
Римский аристократ Марк Кокцей Нерва, выходец из старейшего сенаторского рода, с юношеских лет знакомый с разными философскими рассуждениями великих греков, весьма почитавший Платона, Сенеку, видя весьма большую озабоченность Домициана и его придворных поиском достойной затрапезного старца казни, по праву сенатора вдруг возьми и спроси: а чем, собственно, провинился перед римским народом этот старик? И оказалось, что никто толком не знал. Говорили, что по молодости этот старик водил дружбу с Распятым в Иерусалиме Назарянином, который будто бы стал Богом, а старец ходит-бродит по империи, чего-то вынюхивает, исцелят больных и сеет семена своего еврейского суеверия. Нерва не понимал. Иерусалим пал. Храм разрушен Титом. Иудеи притихли. Прикусили языки. А христиане вовсе не враги кесарю. Не ропщут против начальства. Их бы поддержать… Одна из их заповедей: не злословь правителя! Разве этот старик – враг Рима? Враг – не враг, отвечали сенатору, но лучше бы он не вылезал из своей норы и не мельтешил со своим учением перед глазами. У Рима и без него забот полон рот.
Нерва решил сам поговорить с апостолом. Ему было любопытно. Какой он там никакой злодей, а был учеником Распятого, который для тысяч и тысяч людей стал Богом. В Риме и провинциях полно христиан. И Тиберий, при всей его порочности, был далеко не глуп, когда поддержал первых христиан с их доводящей до истерики развращенных жителей Рима праведностью и всепрощением. Однако Сенат отверг идею Тиберия причислить этого иудейского «Хреста», или на греческий лад «Хрестоса», к сонму богов.
Да. Ученому сенатору было интересно побеседовать с учеником Распятого. Нерва рассуждал так: разве найдется в Риме человек, который мог бы сказать, что был учеником Юпитера или Зевса, и Юпитер, к примеру, его благословил и послал в мир с проповедью. Нет таких. Ни в Афинах, ни в Риме, ни в Египте, нигде больше не сыщешь людей, которые могли бы так свидетельствовать о Боге, как этот старик. И здравомыслящий любознательный сенатор Марк Кокцей Нерва, в белой тунике с красной окантовкой, пришел к Иоанну в темницу.
– Старик, расскажи мне о Распятом. Мне говорили, что ты придумал занимательную историю: будто был учеником Господа, которому поклоняются христиане, и он обещал тебе, что ты не умрешь… Признаюсь, мы все были свидетелями: яд и правда не взял тебя! А потом, воскреснув, Распятый будто говорил с тобой. Скажу честно, такое у меня в голове не укладывается. Мне присылают книги из Александрийской библиотеки, я учился в Афинах, знаю деяния египет-ских богов, греческих, римских, читал Иосифа Флавия и что-то знаю о мстительном иудейском Боге, но ничего подобного тому, что я прочел в докладе Пилата и в его письме к Сенеке, я не встречал ни в одном учении. Просвети меня, старый человек, и я освобожу тебя из темницы. С тех пор как я узнал о существовании христиан и познакомился с их учением, я перестал быть врагом этой иудейской секты.
– Ошибаешься, высокий господин. Христиане вовсе не иудейская секта. Действительно, во многом мы опираемся на Закон Моисеев, но мы другие. Мы говорим: Бог есть любовь. Мир иудея – служба Богу, соблюдение уставов Его, и заповедей Его, и определений Его, и постановлений Его. Мир христианина – любовь и прощение.
– Ты знал Бога живого?
– Я знал Сына Человеческого, который был также и Сын Божий.
– Как я понимаю, ты, старец, последний из учеников Его? Пилат писал в своих записках, что вас у того Галилеянина было двенадцать. И что же, всех апостолов казнили римляне?
– Всех, кроме меня и Иуды Искариота. Иуда повесился, потому что выдал храмовой страже Учителя.
– Почему он выдал Учителя?
– Этого я до сих пор не понимаю. А что написал по этому поводу Пилат?
– Пилат хоть и был римским наместником, но в душе философ. Он считает, что Проведение использовало его, прокуратора Иудеи, и апостола Иуду для осуществления своих планов. Проведению надо было, чтобы Назарянина распяли. Пилат пишет, что не может понять Назарянина или того, кто за ним стоит. Ведь посуди сам, если боги когда-либо спускались на землю, то лишь для того, чтобы карать землян, но не для того, чтобы их самих карали на потеху толпе!
– Мне трудно, господин, понять смысл записок Пилата. Я верю своему Учителю. Явившись к нам, Его ученикам, после своего воскресения, Он отправил нас проповедовать Его учение о любви к ближнему, о покаянии и прощении поверивших в учение. Он учил нас крестить во имя Отца и Сына и Святого Духа; учил нас исцелять и изгонять бесов, и мне, старому человеку, непонятно, за что римляне растерзали апостолов и продолжают травить христиан. Согласись, высокий господин, что ваши римские боги не призывают людей к любви, прощению и покаянию. Они эгоистичны, как римляне, и не беспокоятся о чистоте душ. А не в этом ли спасение для человеков? Мир погиб бы в злодействах и кровосмесительстве, если бы не пришел Христос… Так за что же сильный благородный Рим гонит христиан, проповедующих добродетель и любовь к ближнему?
– Не знаю, уж поймешь ли ты меня, благообразный старец, но попытаюсь тебе объяснить. Людям, особенно тем, кто у власти, чтобы управлять себе подобными, нужны враги. Если Тибр затопил город, если Нерон его сжег: христиан – ко львам! Нет дождя на полях – благодари христиан! Такова человеческая природа. На врагов можно списывать свои неудачи. Свою глупость… Не зря же иудеи придумали Азазела. И не имеет значения, хороши христиане или плохи. Нужен козел отпущения, Азазел. Сегодня это христиане. Завтра будут иудеи. Что касается меня, то я думаю о христианах иначе. Хоть и не к лицу августиану такие мысли, но я согласен с Пилатом: христиане спасут Рим от вырождения и сделают его еще более великим!
Быть великой – такова судьба нашей империи!
Иоанн улыбнулся на это:
– Вот ты, гордый римлянин, говоришь – судьба… Мы, христиане, не верим в судьбу, мой господин. Судьба, рок – все пустое. Для нас есть лишь одна святая, разумная воля – воля Божья. И вот она-то и правит миром.
Сенатор задумался. Давно он не вел таких мудреных разговоров. Старик оказался достойным собеседником. И главное – не был врагом Рима. Философствующий сенатор был достаточно умен и не видел греха в инакомыслии старца. Возможно, потому пока и не преуспел в карьере.
– Значит, говоришь, на все Божья воля? Что ж… Тогда ответь мне, почтенный старец: была ли Божья воля на то, чтобы Тит разрушил Иерусалим и сжег ваш великий еврейский Храм. Гибель Иерусалимского Храма – это что, воля Божья?
Иоанн задумался. Когда он узнал о бедствии, постигшем Иерусалим, об уничтожении Храма, он тяжело переживал случившееся. Праведный понимал, что без воли Господа и волосок не упадет с головы человека, и пытался понять смысл проявленной в гибели города и Храма Божьей воли. И не понимал. Потом, как ему показалось, он постиг смысл случившегося.
Он так ответил сенатору, задавшему этот непростой вопрос:
– Как иудей, я глубоко потрясен и переживаю гибель Храма. Но вижу в этом наказание иудеям за те гонения на христиан, которые постоянно шли от Иерусалима. Не иерусалимские ли раввины подбили Нерона на расправу с христианами? И как ни странно – не знаю уж, поймешь ли ты меня, сенатор? – вижу в гибели Храма помощь христианам. Да, да. Не удивляйся! Господь, позволив Титу уничтожить Иерусалим-ский Храм, тем самым протягивал руку христианам. Сохранись Храм, не оторвать было бы христианскую веру от иудейской. Потрясенные гибелью Храма, убитые горем христиане, однако, вздохнули с облегчением. Сколько бы ни проповедовали Павел и Петр, сколько бы общин ни создавали, не возникло бы христианство как самостоятельная церковь, если бы, повторяю, Тит не уничтожил Иерусалим и не сжег великий иудейский Храм, не перерубил пуповину, привязывающую христиан к иудейству. И я плачу горькими слезами, что это случилось при моей жизни, и я радуюсь светлой радостью, что новая христианская церковь освободилась от тянувшего ее назад иудейского мировосприятия.
– Что ж, логично. Рассуждение, достойное Сенеки… Но тогда, чтобы не нарушать логики твоих рассуждений, достойный старец, выскажу одну все же парадоксальную мысль: заметь, исполнителями воли Божьей в обоих случаях были римляне. Римлянин Пилат распял Назарянина, и это распятие породило захватившее сегодня главные города и провинции империи учение о любви и прощении. Другой римлянин, Тит Веспасиан, уничтожив Храм, обрубил сдерживающие вас якоря, и теперь христианская вера ваша, как я понял это из доклада Пилата и его письма к Сенеке, похоронит нашу империю силы и выстроит римскую империю любви! Я правильно тебя понял, хитрый старец?
– Да, мой господин, можно предположить, что все сложится так, как ты сказал… Говорят, что некий ученик Платона Платоний задолго до эпохи римских кесарей учил тому же.
– Про Платония я не слышал. Но, пожалуй, я соглашусь с тобой, старец. Гонения, конечно, не прекратятся, но я верю: грядет римский кесарь, который поймет это и укоротит гонителей, протянет, как ты говоришь, руку христианам. Если глядеть дальше, то думаю, что настанет время, когда христиане станут забывать о прощении и будут куда жестче Рима выжигать огнем возникающие в потоке жизни иные культы и философии. Но сейчас ваш культ – это спасение Рима. Но так думают не все. У кесаря на этот счет совсем другие взгляды, и мне стоило больших трудов убедить его, что приверженность суевериям – не такое уж большое преступление против Рима. Я привел ему приятные для всякого правителя слова вашего апостола Петра о послушании начальствующему. Мне всегда интересно читать послания, которыми обмениваются между собой христиане. «Смотри, кесарь, – сказал я Домициану, – что пишет этот враг Рима своим христианам: „Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро… Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым…“»
Помню, и Пилат в своем докладе Тиберию, описывая страдания Распятого, удивлялся: ибо не было слов мести в устах Его. И потому скажу тебе, старец, мы перестанем травить тебя ядами и не станем опускать в кипящее масло, а тихо вышлем на дальний скалистый остров Патмос, и сей там, и сей на благо будущего Рима свою безобидную, на первый взгляд, ересь.
Сенатор хотел было покинуть темницу, но старец показался ему на редкость разумным, интересным собеседником, и Нерва решил задать ему вопрос, который возник у него при чтении Священного Писания, текст которого ему недавно прислали из Александрии.
– Ответь мне, знающий учение Распятого старец, почему ваш Бог, якобы Бог любви, выдал праведного Иова сатане, который подверг того всяческим злодействам и унижениям. Как я понял из Писания, сам Иов тоже не понимал – за что?
Иоанн вспомнил свой давний разговор с Учителем на ту же тему, когда они вдвоем плыли на лодке в нечестивую Тивериаду. Он тогда задал Учителю тот же вопрос, потому что тоже не понимал, за что был наказан праведный Иов. Учитель, подытоживая разговор, сказал, что судьба Иова – судьба всех праведников.
И Иоанн сказал Нерве:
– Разве Бог не послал своего единородного Сына на распятие? Вообрази только, римлянин! Он, который «изменяет времена и лета, низлагает царей и поставляет царей, дает мудрость мудрым и разумение разумным», послал своего Сына, чтобы искупить грехи человеческие. Так и Иов пострадал, чтобы сатана увидел силу праведников Божьих. Всякий праведник должен быть готов стать Иовом.
– Стать Иовом! – Сенатор с сомнением покачал головой. Однако не уходил.
– Вижу, сенатор, еще спросить хочешь, но не можешь переступить гордыню, – мягко сказал Иоанн, чувствуя расположение к себе знатного римлянина. Ему вдруг пришло озарение и увиделось недалекое будущее этого августиана. – Ты, господин мой, порадовал меня здравомыслием, так редко свойственным правителям, и я отвечу на твой неизреченный вопрос.
– Я не правитель, старец. Я только сенатор.
– Так слушай же… Дни кесаря Домициана, для которого все живущие на земле ничего не значат, сочтены. Скоро прольется кровь, – сказал Иоанн. – За множество беззаконий открыт подол у него, обнажены пяты его. Рука Господа простерта! Кто отвратит ее? И – знай: ты, сенатор, станешь после него правителем Рима. Сделаешь много добра, будешь умерен и справедлив, но руки христианам так и не протянешь. Дни твоего правления будут кратки, но уйдешь ты мудро, без крови.
Сказанное озадачило сенатора Марка Кокцея Нерву. Он долго молчал и ходил по темнице. Потом сказал:
– Верю, что ты, праведник святой, был лучшим учеником Назарянина. Прощай, старец…
На этом собеседники расстались. Спустя некоторое время в темницу к праведному привели Прохора, ибо римляне считали его соучастником «преступных» деяний праведного Иоанна.
А потом пришла стража, и, «взявши Иоанна с Прохором, воины отвели их на корабль и отплыли».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36