Его левая рука свешивалась с кровати, а правой он все еще сжимал горлышко бутылки с виски. Мак-Элпайн с мрачным лицом, словно не веря глазам, подошел к кровати, склонился над Харлоу, с отвращением принюхался и вырвал бутылку из бесчувственной руки Харлоу. Он посмотрел на Даннета, тот ответил ему бесстрастным взглядом.— И это величайший гонщик мира! — произнес Мак-Элпайн.— Извините, Джеймс, но вы же сами говорили: все они приходят к этому. Помните? Рано или поздно их всех ожидает это.— Но Джонни Харлоу?— И Джонни Харлоу...Мак-Элпайн кивнул, повернулся, и они вышли из номера, кое-как притворив за собой сломанную дверь. Тогда Харлоу открыл глаза, провел по ним ладонью и передернулся от отвращения. Глава 3 Суетливые недели после гонок в Клермон-Ферране, на первый взгляд, не внесли ни малейших изменений в жизнь Джонни Харлоу. Всегда собранный, сдержанный и замкнутый, он таким и остался, разве только стал еще больше одиноким и отчужденным. Как и в лучшие свои дни, когда он находился в полном расцвете сил и купался в лучах славы, умея оставаться при этом феноменально спокойным и сохранять контроль над собой, так и сейчас он был необщителен и на все глядел ясными, бесстрастными глазами. Руки у него больше не дрожали, как бы подтверждая, что человек находится в мире с самим собой. Но так считали не многие. Большинство было уверено в закате звезды Джонни Харлоу. И крах его прямо связывали с убийством Джету и трагедией Мэри. Блеск славы первого гонщика тускнел — это чувствовали и друзья и враги.Две недели спустя после гибели Джету Харлоу в своей родной Британии на глазах явившихся во множестве зрителей, готовых вдохновить своего кумира, опороченного французской прессой, на новые победы у себя дома, пережил тяжкое унижение, сойдя с трека в самом первом заезде. Сам он отделался легко, но «коронадо» разбил основательно. Лопнули обе передние шины, и многие считали, что одна из них вышла из строя на треке, иначе бы машина Харлоу не влетела в рощу, но другие подобного мнения не разделяли. Джекобсон в застолье энергично высказывал близким ему людям свое объяснение происшедшего, слишком часто повторяя при этом излюбленную фразу про «водительский просчет».Еще две недели спустя в Германии на гонках Гран При — пожалуй, самых трудных из всех гонок в Европе, на которых Харлоу был общепризнанным лидером, — настроение уныния и подавленности, словно грозовая туча, окутало станцию обслуживания «Коронадо». Это было почти физически ощутимо — будто эту атмосферу можно было пощупать руками.Гонки уже заканчивались, и последний их участник исчез за поворотом, уходя на последний круг, чтобы остановиться затем на станции обслуживания. Мак-Элпайн глядел куда-то сквозь Даннета и о чем-то тягостно размышлял. Даннет, почувствовав этот взгляд, опустил глаза и прикусил нижнюю губу. Мэри сидела рядом на легком складном стульчике. Ее левая нога была в гипсе, к спинке стула стояли прислоненные костыли. Она сжимала в руке блокнот и секундомер и, едва сдерживая слезы, покусывала карандаш от досады, не умея скрыть обуревавших ее эмоций. Позади выстроились Джекобсон, два механика и Рори. Джекобсон, должно быть, прилагал немало усилий, чтобы придать своему лицу безразличное выражение, и тем не менее оно то и дело искажалось злобной гримасой. Рыжие близнецы Рэфферти были образцом покорности, а на лице Рори застыла маска холодного презрения.— Одиннадцатое место из двенадцати финишных! Вот так водитель! Чемпион мира — действительно ему есть чем гордиться, так я считаю.Джекобсон поглядел на него задумчиво.— Месяц назад он был для вас кумиром, Рори.Рори глянул искоса на сестру. Она, все такая же поникшая, покусывала карандаш. Слезы застилали ее глаза. Рори перевел взгляд на Джекобсона и произнес:— Так это было месяц назад.Светло-зеленый «коронадо» подкатил к станции обслуживания, затормозил и остановился, тарахтенье двигателя смолкло. Николо Траккиа снял шлем, достал большой шелковый платок, вытер им свое рекламно-красивое лицо и принялся снимать перчатки. Он выглядел, и вполне резонно, довольным собой, потому что финишировал вторым, уступив всего на корпус лидирующей машине. Мак-Элпайн подошел к нему, одобрительно похлопал по спине.— Прекрасный заезд, Никки. Ваши лучшие показатели — и еще на таком тяжелом маршруте. Взяли три вторых места из пяти. — Он улыбнулся. — Знаете, я начинаю думать, что мы сделаем из вас настоящего гонщика.— Дайте мне время! Уверяю, Николо Траккиа не гонялся еще по-настоящему, сегодня он просто попытался улучшить ход одной из тех машин, которые наш шеф-механик ломает между гонками. — Он улыбнулся Джекобсону, и тот ответил ему тем же: несмотря на разницу натур и интересов, между этими двумя людьми существовало что-то общее. — Итак, когда мы через пару недель доберемся до гонок по Австрии на Гран При, я рассчитываю вас разорить на пару бутылок шампанского.Мак-Элпайн опять улыбнулся, но ясно было, что виновник этой вынужденной улыбки вовсе не Траккиа. За один этот месяц Мак-Элпайн, который был всегда представительным человеком, заметно сдал, похудел, лицо его осунулось, морщины стали глубже, в импозантной его шевелюре прибавилось серебра. Трудно было представить, что такая драматическая перемена произошла с ним из-за внезапного и неожиданного падения его суперзвезды, но в существование других причин верить было еще труднее.— Мы не должны забывать, — сказал Мак-Элпайн, — что в Австрии в гонках на Гран При будет выступать и настоящий австриец. Я имею в виду Вилли Нойбауэра, вы, надеюсь, не забыли о нем?Траккиа остался невозмутимым.— Возможно, Вилли и австриец, но гонки на Гран При в Австрии не для него. Его лучший результат — четвертое место. Я же второе место держу уже два последних года. — Он взглянул на еще один подошедший к станции обслуживания «коронадо», затем снова посмотрел на Мак-Элпайна. — И я знаю, кто придет там первым.— Да, я тоже знаю. — Мак-Элпайн не спеша повернулся и пошел осматривать другую машину, из которой вылез Харлоу. Держа шлем в руках, тот поглядел на автомобиль и огорченно покачал головой. Когда Мак-Элпайн заговорил, то в голосе и в лице его не было ни горечи, ни гнева, ни осуждения.— Ну, ладно, Джонни, не можешь же ты всегда выигрывать.— Могу, но не с такой машиной, — сказал Харлоу.— Что ты имеешь в виду?— Нет силы в моторе.Подошедший Джекобсон с бесстрастным лицом выслушал претензии Харлоу.— Прямо со старта? — спросил он.— Нет. Ни в коем случае не принимайте это на свой счет, Джек. Знаю, что вы тут ни при чем. Чертовски странно: мощность то появляется, то исчезает. В какие-то моменты я выжимал из мотора все, что можно. Но не очень долго. — Он повернулся и снова мрачно-изучающе оглядел машину. Джекобсон поглядел на Мак-Элпайна, и тот ответил ему быстрым всепонимающим взглядом.Уже в сумерках на опустевшем гоночном треке, когда ушли последние служители, Мак-Элпайн, одиноко и отрешенно, засунув руки глубоко в карманы габардинового пиджака, недвижно, в глубокой задумчивости стоял возле павильона обслуживания «Коронадо». Однако он не был так одинок, как ему могло показаться. В стороне от обслуживающей станции «Гальяри», за углом, притаилась еще одна фигура, в черном обтянутом пуловере и черной кожаной куртке. Джонни Харлоу обладал исключительной способностью оставаться неподвижным долгое время и нередко этим пользовался в нужный момент. Сейчас на треке все казалось безжизненным.И вдруг послышался рокот мотора гоночной машины. С включенными огнями показалась она на расстоянии, сделала вираж и, притормозив у пункта «Гальяри», остановилась возле станции обслуживания. Джекобсон выбрался наружу и снял шлем.— Итак? — спросил Мак-Элпайн.— Чертовщина все, что было сказано о машине. — Его тон был безразличным, но в глазах светилась ярость. — Она летит птицей. Ваш Джонни слишком впечатлительный человек. Здесь нечто другое, чем просто водительский просчет, мистер Мак-Элпайн.Мак-Элпайн колебался. Тот факт, что Джекобсон отлично, с прекрасной -профессиональной сноровкой прошел круг, еще ни о чем не говорил, ибо он никогда не смог бы идти на таких скоростях, на каких ходят настоящие гонщики. И естественно, он не мог развивать такие сверхскорости на «коронадо», с какими ходил Харлоу. Мотор мог также давать сбои и тогда, когда предельно нагревался, а сейчас такого тоже не было, ибо Джекобсон сделал всего один круг. А может быть, скоростные и очень капризные гоночные двигатели стоимостью до восьми тысяч фунтов вообще очень своенравные создания, которые по собственной прихоти могут приходить в расстройство и восстанавливаться без всякого вмешательства людей? Джекобсон посчитал молчание размышляющего Мак-Элпайна за полную солидарность с ним.— Вы тоже пришли к такому выводу, мистер Мак-Элпайн? — спросил он.Мак-Элпайн не ответил на его слова ни согласием, ни несогласием.— Оставьте пока машину. Мы пошлем Генри и двух парней с транспортером забрать ее. А пока идемте-ка обедать. Мы заработали это. И выпивку. Стаканчик не помешает. Слишком много накопилось всего за последние четыре недели.— Не буду возражать, мистер Мак-Элпайн.Голубой «остин-мартин» Мак-Элпайна дожидался их возле самой станции обслуживания. Молча сели они в него и поехали по треку. Шум мотора постепенно стих.Харлоу проводил машину взглядом. Если его и тревожили выводы Джекобсона или возможная поддержка этих соображений Мак-Элпайном, то это никак не отразилось на его поведении. Он спокойно подождал, пока машина скроется в сумерках, огляделся вокруг и, убедившись в полном безлюдье, направился к станции обслуживания «Гальяри». Здесь он открыл парусиновую сумку, висевшую на плече, достал карманный фонарик с меняющимся стеклом, молоток, отвертку, слесарное зубило и разложил все это на крышке ящика. Вначале он осветил фонариком ящик и станцию обслуживания «Гальяри». Одно движение рычажка — и белый свет заменился темно-красным. Харлоу взял в руки молоток, зубило и принялся за работу.Большая часть ящиков и коробок не были закрыты, ибо в них не хранилось ничего из того, что могло заинтересовать даже самого неприхотливого вора, взгляд его просто запутался бы в этой коллекции частей двигателей, гаек и других предметов, вполне понятных только знатоку. Если бы вор и взял что-то отсюда, то наверняка не смог бы этим воспользоваться. Те же несколько ящиков, что Харлоу пришлось распечатать, он открывал чрезвычайно осторожно.Медлить было нельзя, и Харлоу осмотрел их за минимальное время. Тем более что он, очевидно, знал о что ищет. В некоторые ящики и коробки он просто заглянул, на другие тратил не больше минуты, и через полчаса он уже закрывал все проверенные ящики и коробки, стараясь не оставлять при этом каких-либо следов. Потом он сложил в сумку молоток и другие инструменты, сунул туда же фонарик и, словно растворившись во тьме, покинул станцию обслуживания «Гальяри». Харлоу редко проявлял эмоции, поэтому и сейчас невозможно было понять, удовлетворен ли он результатами своих поисков.Четырнадцать дней спустя Николо Траккиа получил, как и предполагал Мак-Элпайн, свой большой приз — предмет вожделений всей его жизни. Он выиграл Гран При в Австрии. Харлоу, на которого, впрочем, никто и не надеялся, не выиграл ничего. Более того, он даже и не добрался до финиша, он, можно сказать, лишь начал гонку, сделав на четыре круга больше, чем в Англии, где вообще сошел с первого же круга.Но начал ее хорошо. По любым стандартам, даже по его собственным, он блестяще провел старт, вырвался далеко вперед и сошел на пятом круге. Уже через несколько минут после этого его «коронадо» оказался на станции обслуживания. Когда Харлоу вылез из машины, то выглядел вполне нормально: ничего тревожного, никаких отклонений от нормы. Но руки у него были глубоко засунуты в карманы комбинезона и крепко сжаты в кулаки — в таком положении не определишь, дрожат они или нет. Он вытащил руку с раскрытой ладонью всего лишь на миг — чтобы отмахнуться от обслуживающего машину персонала, проявлявшего излишнее участие, отмахнулся от всех, кроме сидящей в кресле Мэри.— Не надо паниковать. — Он тряхнул головой. — И не спешите. Выбило четвертую скорость. — Он стоял, мрачно поглядывая на трек.Мак-Элпайн внимательно посмотрел на него, потом на Даннета, который кивнул, будто не замечая этого взгляда Мак-Элпайна и не сводя глаз с рук Харлоу, спрятанных в карманах комбинезона.— Мы попробуем снять Никки. Вы можете взять его машину, — предложил Мак-Элпайн.Харлоу медлил с ответом. Услышав рев приближающейся гоночной машины, кивнул в сторону трека. Другие тоже увидели машину на прямой. Светло-зеленый «коронадо» в стиле Харлоу промчался мимо и устремился дальше по трассе. Только через пятнадцать секунд появилась наконец голубая королевская машина Нойбауэра, принадлежащая клубу «Гальяри». Харлоу повернулся и посмотрел на Мак-Элпайна. На обычно спокойном лице его было подобие удивления.— Снять его? Боже мой, Мак, о чем вы говорите? Пятнадцать убедительных секунд, выигранных Никки, когда я сошел с круга. Вы подумайте, чего он лишается. Наш синьор Траккиа никогда не простит ни мне, ни вам, если вы его отстраните от гонок именно сейчас. Ведь это будет его первый Гран При, о каком он так мечтал.Харлоу повернулся и пошел прочь с таким видом, словно это обстоятельство вполне примирило его с собственным проигрышем. Мэри и Рори смотрели, как он уходит: она — со скрытым состраданием, а он — со злорадством и нескрываемым презрением. Мак-Элпайн замешкался с ответом, но вдруг тоже повернулся и зашагал прочь, только в другом направлении. Даннет сопровождал его. Оба остановились возле станции обслуживания.— Итак? — сказал Мак-Элпайн.— Что «итак», Джеймс? — переспросил Даннет.— Пожалуйста, не надо. От вас я подобного не заслуживаю.— Вы интересуетесь, заметил ли я то же самое, что и вы? Его руки?— Они дрожали. — Мак-Элпайн покачал сокрушенно головой и надолго умолк. — Я утверждаю: они к этому приходят все. Независимо от хладнокровия, отваги или блеска славы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22