что каждому из вас не понравилось в себе и в товарище? Что мешает вам стать успешными людьми?
Гершензон подумал и заговорил первым:
– Мне не нравится, что Пектусин, как баба, за ручку ходит.
– А какая тебе разница? - смущённо удивился Серёжа Васенин.
– Ходи с Костёрычем! - завопил Ничков, нашедший новый повод оскорбиться. - Он твой руководитель! А Дрисаныч - наш!
– Он вам папочка, что ли? - презрительно спросила Наташа.
– А ты вообще молчи, Дерьмовочка! - продолжал бушевать Ничков. - Только тебя всегда и слушают!
– А ты говори чего-нибудь умное, тогда и тебя слушать будут, - спокойно парировала Наташа, не отрываясь от венка.
– Мильмитревна, чо она везде лезет! - подпел Ничкову Чечкин.
– Она ваще заколебала! - неистовствовал Ничков.
– Она всегда самое хорошее себе загребает! - крикнул Гонцов. - Вчера конфеты давали - нам с паца мятые, а Дерьмовочке целые!
– Она на кухне не дежурит!…
– Почему Ландышевой можно после отбоя с вами сидеть, а нам у костра с Дрисанычем нельзя? - здраво спросил Гершензон.
«Потому что Милена на веранде чай пьёт, а Дрисаныч у костра пиво хлещет, - подумал Моржов. - Вот и нельзя с ним сидеть».
– Она же девочка! - неубедительно пояснила Милена.
– Ну и что! - гневно ответил Гершензон. - Просто потому что она всегда с вами, а мы с паца самостоятельные, вот нам и нельзя!
Упыри дружно поддержали Гершензона.
– Тихо, тихо!… - беспомощно успокаивала упырей Милена, тревожась за целостность своей технологии. - Мы ведь должны не просто так оскорблять друг друга, а должны выяснять, что в нас мешает нам быть успешными!… Вы забываете цель разговора!
«Почему это упыри забывают цель? - не согласился с Миленой Моржов. - Всё в теме. Ведь что такое быть успешным? Если попросту - то получать сверхприбыль. А сверхприбыль возможна лишь в реалиях общепринятых ценностей. Так что кому получать мятые конфеты, а кому держать Дрисаныча за руку - это вполне борьба за свою успешность в её нынешнем понимании упырей».
– Она вообще от паца крысит! - объявил про Наташу Ничков.
– Дерьмовочка от учителей закрысит, а потом Пек-тусину отдаёт! За то, что он ей сумку носит! - поддержал Ничкова Чечкин.
Наташа повертела в руках венок, словно раздумывая, не шлёпнуть ли им Ничкова и Чечкина по рожам, но решила поберечь свой труд, а ответить словами и персонально:
– Ты молчи, тормоз. И ты молчи, макака.
– Ты кого так назвала?… - подлетели Ничков и Чечкин.
– Тихо же!… Успокойтесь! - беспомощно взывала Милена. Её педтехнология сыпалась и сыпалась.
Наташа требовательно взглянула на Серёжу Васенина.
– Вы к ней не лезьте, поняли? - хоть и срывающимся голосом, но решительно заявил Серёжа.
– Она крыса, а ты стукач, - злобно ответил Гершензон.
– Он стукач! Стукач! - заверещал глупый пиротехник Гонцов.
– Когда это я стучал? - оторопел Серёжа.
– Ты дрова пиздить с паца не ходил! - сурово обвинил Ничков.
– Мальчики, что за слова!… - слабо ахнула Милена.
– Так ведь не настучал же я на вас! - крикнул Ничкову Серёжа.
– Ты Дрисанычу сказал, что мы хотим на колокольню залезть!
– Дмитрий Александрович и так знал! Чечкин сам об этом на всю деревню орал!…
– Ты Перчатке мой тайник с бомбой выдал! - крикнул Гонцов.
Моржов вспомнил историю с обнаружением упыриного схрона. Перчатка - это Розка. Видимо, упырей потрясло, что Розка моет посуду в перчатках, вот и придумали кличку.
– Я не выдавал тайник! - отчаянно защищался Серёжа. - Я не стучал! Вы вообще не говорили мне, где бомбу спрятали!
– А кто тебе, стукачу, скажет? - гордо хмыкнул Ничков.
– Это не он, - неохотно признал невиновность Серёжи Гершензон. - Это Чечен, дурак, сам в тайнике рылся. Перчатка мимо проходила и засекла.
– Ты кого назвал Чеченом?… - заорал Чечкин.
– Из-за тебя у нас бомбу отобрали! - заорал в ответ Гершензон.
– Сам ты Гербалайф!… Героин! Гербицид гершастый!
– Я тебе, Чечен, говорил, не ложи туда! Подальше положишь - другие возьмут!
– Гербарий из потных носков! - надрывался Чечкин.
Гершензон вскочил и кинулся на Чечкина. Они схватились и повалились в траву за брёвна. Милена в ужасе взвизгнула и прижала пальцы к скулам, словно хотела удержать спадающую маску. Ничков взревновал, что драка началась без его санкции, и тоже нырнул за бревно. Серёжа Васенин запоздало вцепился в спину Гонцо-ва, который вслед за всеми навострился в битву.
– Туда нельзя!… - глупо закричал Серёжа.
– Наших бьют!… - вырываясь, орал Гонцов.
Наташа Ландышева с видом триумфатора хладнокровно примеривала на голову венок.
Моржов встал, перешагнул брёвна и за шивороты, как щенят, раскидал упырей в разные стороны.
– Всем!… Всем в корпус!…- задыхаясь, крикнула Милена. - Всем отбой!… Спать!… Хулиганы!…
Упыри отряхивались и поправляли одежду.
– Я тебя, герпес недолеченный, ночью замочу, - тихо пообещал Гершензону Чечкин.
– Идите-идите, - в спину подтолкнул Чечкина и Ничкова Моржов. Ему хотелось остаться с Миленой наедине. - Спать пора, успешные пацаны.
Упыри не спорили и, как обычно, не уламывали старших, чтобы им разрешили посидеть ещё. Понятно было, что номер не пройдёт. Упыри повернулись и поплелись к корпусу.
– …И чтобы все спали! - вслед упырям в сердцах приказала Милена. - И как вас таких только в храм-то пустили!…
Гершензон немного задержался, чтобы никто его не услышал, и угрюмо спросил у Моржова:
– Борис Данилыч, а кто это - гиена огненная?
Костёрыч и Щёкин повели детей куда-то на весь день в лес, и Розка безапелляционно отменила обед. Мотив был обычный: наведение талии. Но Моржов в талии не нуждался и потому решил снова ехать чичить сертификаты, а в Ковязине и перекусить.
В Чулане Моржов притормозил у столовки. Столовка работала с десяти до шести, перерыв на обед с часу до двух, но сейчас была закрыта. На дверях болталось рукописное объявление. Моржов думал, что это извинение за облом, но прочёл нечто другое, необычное: «Кто коли собаку потерял спрашивайте в пельменной».
От угла столовки была видна школа, где работала Юлька Коникова. Мысли Моржова волей-неволей переключились на Юльку. По улице Красных Конников Моржов скатился с Чуланской горы, протрясся по ребристому мосту через водослив Пряжского пруда и натужно потащился вверх по бульвару Конармии. За чугунной оградой приветственно махнули ветвями липы забиякинского парка, под которыми на отшибе краснела крыша МУДО. Моржов добрался до Крестопоклонной площади, остановился у Черепа, оглядываясь, и выбрал шатёр кафешки поприличнее. Юноша-таджик с его вековым «н-н-т сахар…» Моржова не устраивал.
Если не задалась любовь, надо было хотя бы пожрать. Моржов прислонил велосипед к торцу стола. Девушка-официантка принесла книжицу меню. У девушки на торчком стоящей грудке болтался бэйджик с надписью «Оленька». Пока Моржов выбирал, Оленька, утомлённо щурясь, глядела куда-то в просторы за Талкой, словно мечтала о воле, о девичьем счастье, о свободе от идиотов. Весь вид Оленьки говорил о том, что Моржов как половой партнёр для неё меньше нуля и, если бы не работа, она бы и не взглянула на такого урода. Когда Моржов определился с выбором, Оленька захлопнула меню так, будто Моржов туда наблевал, и ушла. Через десять минут она принесла заказ, заменив оливье на крабовый салат, а кофе-американо на капуч-чино. Моржов покорно смолчал.
Запас времени у Моржова оставался ещё изрядный, а вот ехать и искать какую-нибудь другую подружку-учителку, чтобы чичить сертификаты, Моржову не хотелось. Он как-то чересчур укоренился в теме Юльки, и всё остальное сейчас звучало диссонансом. Значит, догадался Моржов, экстраполяция выводит его на Стеллу. Получалось, что судьба упорно запараллеливала Стеллу и Юльку. Ну и ладно, кашу маслом не испортишь.
Стеллу Моржов не видел года два, да и в последний раз видел только мельком. Стелла была женой богача, жила в особняке на Пикете, ни хрена не делала, а для самоутверждения вела в элитной гимназии города Ковязин уроки ритмики и бального танца. Балов в Ковязине не наблюдалось уже лет девяносто, но бальный танец считался непременным атрибутом бытия состоятельных людей. Похоже, что первыми имиджмейкерами в Ковязине были пожилые учительницы литературы. Хорошо, что не молодые, иначе доверчивые богачи устраивали бы дуэли где-нибудь на пустыре за Шоссе Жиркомбината, как Печорин с Онегиным. Моржов решил, что он имеет шанс начичить у Стеллы сертификаты.
Пожилые учительницы литературы говорили про Стеллу Рашевскую, что она - девушка «с духовным содержанием». То есть Стелла где-то чего-то прочла - в отличие от остальных девушек Ковязина, которые прощались с книгой тогда, когда мамы переставали им читать вслух. А Моржов к тому же считал Стеллу ещё и самой красивой старшеклассницей города.
Моржов и Стелла быстро зацепились друг за друга. Для Моржова отношения с девушкой были в новинку, да и сам он был молод, а потому и не разобрался, что почём. «Духовное содержание» Стеллы оказалось набором руководящих цитат, преимущественно из «Мастера и Маргариты». Основным принципом Стеллы было «сами придут и сами всё дадут». Внешние данные Стеллы позволяли ей не задаваться вопросами «когда?» и «с каких это хренов?». А Моржова вполне устраивало бездельничать на пару со Стеллой, особенно если считать, что принцип «придут и дадут» оправдывал безделье высокими соображениями и уверял в скорых переменах к лучшему.
Стелла быстро дозрела до награждения Моржова своей девственностью, но не предпринимала никаких шагов, потому что в данном случае Моржов должен был сам приходить и сам всё давать. Юлькины уроки оказались фикцией, и Моржову пришлось приступать к делу с одними лишь теоретическими познаниями. Всё получилось не очень ладно и грубовато - но всё же получилось. Уже тогда Моржов мог бы насторожиться. Стелла, как наследница шляхтичей, требовала только рыцарского обхождения, а тут вдруг без всякого душевного напряга подвергла себя столь унизительным и болезненным процедурам (других Моржов организовать тогда ещё не мог). Обозначилась неувязочка. Но Моржов не придал ей значения, всё оправдав любовью…Моржов чуть-чуть проехался по улице Рокоссовского и свернул на улицу Обувную. Там раньше стояла сапожная фабрика, которая в перестройку разорилась, а её красивое дореволюционное здание приспособили под гимназию. Внезапно, уже в виду гимназии, с тихим урчанием на Моржова сзади накатила тёмная иномарка и прижала его к обочине. Моржов выскочил на тротуар и вдавил тормоза. Иномарка тоже остановилась.
– Куда, блядь, прёшь, сука! - заорал Моржов и пнул иномарку в крыло.
Передняя дверка машины открылась. Моржов решил, что сейчас вылезет бритоголовый хозяин, собирающийся расставлять приоритеты. Моржов быстро спрыгнул с седла и приготовился толкнуть велосипед хозяину в промежность, а потом дать в челюсть и смываться. Велосипеда было, конечно, жалко, но велик и без того был краденный Ленчиком, так что Моржов обладал им не очень уверенно и мог пожертвовать.
Из машины высунулась длинная женская нога, потом вторая, а потом вся целиком вылезла Стелла и замерла, облокотившись на крышу - как в рекламе. Стелла была в тёмных очках. Она снисходительно улыбалась.
– А я знала, что мы ещё встретимся, - сказала Стелла.
В её словах звучало какое-то драматическое торжество рока, будто город Ковязин насквозь продували ураганы истории и свести здесь вместе Стеллу и Моржова могла только античная предопределённость.
– Здорово, - хмуро сказал Моржов, потихоньку отходя от гнева. - Ты меня чуть не переехала.
Стелла сменила оттенок улыбки на загадочный.
– А я к тебе и катил, между прочим, - добавил Моржов. - Причём по делу.
Стеллу, видимо, не удовлетворил подчёркнуто бытовой контекст, и она сняла очки, словно они мешали сеансу внушения.
– Наслышана о твоих художественных успехах, - нейтрально и испытующе произнесла Стелла.
– Я всегда говорил, что в Ковязине ты одна такая. Улыбка Стеллы перешла в удовлетворённо-покровительственную.
– Важное дело? - спросила Стелла.
– Кому важное, а кому и нет.
– Не хочу в школе разговаривать, - заявила Стелла. - Пусть лучше ты будешь моим гостем. Езжай за мной.
Не дожидаясь ответа Моржова, Стелла забралась в машину и закрыла дверцу. Машина тронулась вперёд и с шорохом изящно развернулась на пустой улице. Этот шорох звучал так, будто рвалось полотнище судьбы. Стелла мигнула Моржову фарами. Моржов хмыкнул, пожал плечами и вновь оседлал велосипед. Стелла неторопливо поехала обратно, а Моржов покатил следом.
Стелла вдруг дала газу, втопив по улицам Ковязина, и Моржову тоже пришлось поднажать. Он мчался за машиной Стеллы, как привязной аэростат за бронепоездом. Улицы города вмиг слились в киноленту, рассыпались пазлами на хаос фрагментов, превратились в набор конструктора - окошки, фронтоны, балконы, столбы… Чем-то всё это напомнило Моржову листопад той осени, когда бушевала его любовь со Стеллой.
После выпускного Моржов собирался ехать поступать в областной центр на худграф. Стелла этого не одобрила. Моржов умеет рисовать? Умеет. Значит, незачем прогибаться перед преподавателями, а надо просто ждать, пока слава и деньги сами приедут к Моржову прямо в город Ковязин на тройке с бубенцами. Моржову, конечно, больше хотелось трахаться, чем сдавать экзамены, потому он и остался в Ковязине. Остался - и всё лето трахался со Стеллой по разным укромным окрестностям. Армия Моржову не грозила по причине его слепошарости.
Осенью родители поступили Стеллу в педтехникум, а окрестные укромности сделались непригодны для любви. Опять же, и пища не проникала Моржову в рот сама и бесплатно. Моржов устроился работать сторожем в детский садик. Чтобы Стелла не презирала его за то, что он прогнулся перед обстоятельствами, он объяснял свою работу тем, что теперь можно было трахаться в садике. А на самом деле уже тогда начала проявляться тема источника существования.
Впрочем, всё оставалось безмятежным. Моржов и Стелла днями напролёт гуляли по осенним улицам и вполголоса смеялись, изобретательно издеваясь над прохожими и домами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65