– Блин, - сказала она. - Кончик откусила…
Она показала Моржову резиновое колечко и демонстративно просунула сквозь него палец.
– Что делать? - спросила она. - У меня другого нет. Давай, я тебя рукой?
Всё это слегка напомнило Моржову комедию.
– Рукой мы и сами можем, - ухмыльнулся он.
– Ну, сходи купи новые…
Моржов молча встал, дотянулся до своих брюк и вытащил из кармана цветастую упаковку, которую благоразумно купил всё у той же Анжелы ещё до звонка Сергачу. На такой мякине Моржов не проводился.
Хмуро спрятав взгляд, Алёна приняла другой презерватив. Моржов сел обратно, и Алёна продолжила дело. Поскольку рот у неё был занят, Моржов почувствовал, что отдыхает от риска услышать ещё какую-либо новость. Он безвозмездно любовался узенькими плечиками Алёны и её гладкой спинкой, которую забавно подметал болтающийся хвост.
– Хорош, а то перестараешься, - наконец остановил Алёну Моржов, взял её под мышки и поставил на ноги. - Садись на стол и ложись на спину…
В этой тесной сауне на полу было не разместиться. Алёна покорно залезла на стол, убрала бутылки и улеглась как покойница - правда, стыдливая покойница, потому что прикрылась руками. Ноги её смешно торчали в воздух, не уместившись на столешнице.
– Не так, - вкрадчиво возразил Моржов.
– Давай так, - ответила Алёна, глядя в потолок.
– Я ростом метр девяносто четыре, - сказал Моржов. - Ты чего? Я же гробанусь с этого стола.
– Другие не гробанулись, - зло возразила Алёна. Моржова этот цирк начинал уже забавлять всерьёз.
Он взял Алёну за щиколотки и подтянул к себе, чтобы край столешницы пришёлся ей под зад. Потом задрал девчонке ноги и развёл в стороны. Алёна по-прежнему закрывалась ладонями.
– Убери руки, - велел Моржов.
– Я стесняюсь! - огрызнулась Алёна.
Моржов в задумчивости потёр лоб её пяткой. Затем забрал в пятерню обе её щиколотки, загнув Алёну как гимнастку, и свободной рукой сдвинул её ладони. Лоно у этой девчонки было гладко выбрито - округлое и свежее, как варёное яичко или, точнее, как персик, только складки припухли - сказался целый день работы. Моржов слегка навалился на Алёну, чувствуя, что входит туго и тяжко - как кол в плотную землю. «Распогодится небось», - понадеялся он. Но Алёна вдруг заорала - уже безо всякого стеснения.
– Чего не так? - рявкнул Моржов, раздёргивая в разные стороны ноги Алёны, чтобы увидеть её лицо.
– Больно! - заявила Алёна. - У тебя презер херовый!
– Нормальный! - начал злиться Моржов. - У той же Анжелы покупал, где и ты брала!
Он снова качнулся в Алёне, и она снова заорала.
– Мне больно! - повторила она.- Меня и так пёрли весь день!…
– Н-ну, блин, подруга!…- в сердцах сказал Моржов и выдернулся наружу. - Переворачивайся на живот, может, сзади помягче пойдёт…
– Не буду я ни хера переворачиваться!
– Почему это не будешь?
– Да ты извращенец! Ты меня в жопу трахнешь!
– Да иди ты!… - разозлился Моржов. Алёна, видно, поняла, что перехватила лишку.
– Сходи к Анжеле за смазкой, - уже миролюбиво попросила она. - У меня кончилась, а у неё всегда есть…
– Ща! В таком виде и кинулся! Может, вообще Анжелу сюда позвать - пусть она за меня и потрахается?
Алёна опустила ноги и, морщась, села на столе.
– Дак позови, - сказала она. - Пусть она меня трахнет, если ты не можешь.
– Чего это я не могу? - изумился Моржов. Алёна хмыкнула и отвернулась.
Моржов схватился за себя - как парашютист за кольцо парашюта. Парашют и вправду уже планировал косо.
Моржов гневно стащил презерватив и швырнул его на пол.
– Значит, снова ртом поработаешь, - угрюмо сказал он. - Рот, похоже, у тебя ещё не перетрудился.
– Не буду я тебе ничего делать, - отреклась Алёна.
– Ты «буду - не буду» и «хочу - не хочу» для мужа побереги, - посоветовал Моржов. - Деньги взяла? Взяла. А если желаешь постонать - сначала раком встань, чтобы по делу было.
– Не буду я раком вставать! Ты меня…
– Слышал, - оборвал Моржов. - Будешь грубить - дверь запру и без мыла вдую тебе по самые гланды.
– Хер ты вдуешь, - бесстрашно сказала Алёна.- У тебя стоит-то только по праздникам. Нашёл чем пугать.
Моржов смотрел на эту девчонку - и вдруг ему стало невыносимо тоскливо. Да сдалась она ему… Позвонить Сергачу и заказать другую. А-а, неохота. Ничего неохота. Моржов отступил на шаг и внимательно оглядел Алёну с головы до ног. Маленькая, голенькая, отважная блядушка. Красивая, как огонёк на свечке.
Моржов достал из кармана брюк сигареты, развалился на скамейке, прислонившись спиной к стене, и закурил. Алёна всё стояла, опасливо ожидая его действий, а потом расслабилась, вытащила из кучи одежды свои трусики, напялила их и села на стол. Улыбаясь, она взяла со скамейки рядом с Моржовым бутылку пива, сама умело раскупорила её о край стола и начала пить.
– У меня мужик был, ему шестьдесят лет, у него лучше, чем у тебя, стояло, - сказала она.
– Не у всякого на тебя и встанет, - огрызнулся Моржов.
– А чё ты меня лажаешь? - усмехнулась Алёна. - Я же не виновата, что ты трахаться не умеешь.
Впервые с тех пор, как закодировался, Моржов почувствовал, что его гвоздят, как Кутузов - Бонапарта. Он просто не мог решить, что делать. Отругиваться - мальчишество, а в морду дать - так ведь девка же, хоть и сучка…
– У тебя жена есть? - вдруг спросила Алёна.
– Тебе-то что? Замуж за меня решила, чтобы «не хочу» да «не буду» говорить?
– Охота мне за тебя замуж, ага, - фыркнула Алёна. - Чё, нормальные мужики, что ли, кончились? Тебе только с недоёбу давать можно.
– Переёб недоёба не лучше, - только и нашёлся что сказать Моржов, роняя пепел себе на брюхо.
Алёна сидела на столе в одних трусиках, пила пиво н болтала ногами.
– Чё ты обиделся-то? - спросила она. - Сергачу будешь звонить, что у тебя не встало?
Моржову как по лбу ударило: «На хер я всё это слушаю?…» Он помнил свою кодировку. Этот разговор был тем же самым, только не по своей воле и не на то, что нужно. Надо сматываться!
Моржов встал, шагнул к своей одежде и принялся одеваться.
– Чё ты сразу бежать-то? - болтала Алёна. - Если хер не стоит, так и поговорить не хочешь?
– На хрена мне с тобой разговаривать? - ответил Моржов.
– Я тебе расскажу, как трахаться надо. Может, пригодится. Хотя тебе-то - нет…
В общем-то, для Моржова это было как пожар. Ещё чуть-чуть - и он уже не сможет погасить пламя памяти. Эта Алёна трахала его мозги так, что запомнится навеки. Отобьёт желание насовсем, перепугает до смерти. Так изнасилованные девочки потом не могут вернуться к соответствию со своей природой и захотеть мужчину - в любом мужчине им всегда мерещится ужас, боль, унижение и предательство. И не всякий, даже любящий, мужчина сможет своей нежностью растворить эту спёкшуюся, чёрствую кровь, коркой стянувшую часть души. Насчёт своей жизни Моржов не сомневался: ему такая нежная женщина не встретится.
– Ты пошёл уже, да? - спросила Алёна. - А триста рублей-то не дашь? Ты же обещал…
За исключением зефира в шоколаде в мире больше не существовало вещи, об которую Моржов не смог бы открыть бутылку пива. Он шаркнул бутылкой по фонарному столбу, и пробка, звеня, покатилась по тротуару. Моржов сунул горлышко бутылки себе в рот, словно приставил подпорку к падающей Пизанской башне.
…Он поступил хитро: вернулся к себе в общагу и прошёл через вахту, где обстоятельно поговорил с вахтёршей о тонкостях ревматизма, затем громко хлопнул дверью своей комнаты. А в комнате он достал из-под матраса пистолет, сунул его за ремень и бесшумно вылез через окно в палисадник.
На улице давно стемнело. Моржов стоял за акациями с пивом и пистолетом и семантически чем-то походил на гипсового Павлика Морозова. Над акациями вразнобой горели окна общаги. За углом здания чернел Пряжский пруд, весь в лунной чешуе.
Моржов терпеть не мог всех этих страданий и обид, всех этих рефлексий и терзаний. Он просто не выносил себя в состоянии бурного душевного смятения. Ему претило лежать, молчать и терпеть, как тому спартанцу, у которого лисёнок пожирал потроха. Моржов предпочитал при первом же укусе растирать лисят подошвой по половице, а укус обезболивать и дезинфицировать. Пусть алкоголь выжжет все мысли и воспоминания.
Доктор, который заколдовал Моржова от пьянства, предупреждал о всяческих страшных последствиях выпивки: инсульт, инфаркт, паралич, импотенция. Инсульт и инфаркт Моржов отрицал как псевдонаучные угрозы; паралич представлялся ему чем-то незначительным, вроде лёгкого ушиба; а вот импотенции, судя по всему, можно было уже не бояться - с ней и без выпивки проблем не имелось. И Моржов, выбравшись из сауны, купил пива.
Приобщившись к высокому искусству через «Староарбатскую биеннале», Моржов иногда размышлял о взаимоотношениях творчества и реальной жизни. Вот судьба: она строится по законам драматургии или всё же как попало? Моржов всё более склонялся к приоритету драматургии. Выстраивая свою судьбу, человек не имел иной инструкции, кроме той, которую настрочил Аристотель. (Кстати, строительство судьбы означало вкладывание своей субъективной воли в объективную жизнь, а это довольно сильно смахивало на половой акт.) Получалось, что воля есть мера художественности в жизни человека (а судьба есть половой акт с жизнью). И главными сюжетами художественности всегда были три вещи, прославленные ещё хиппи: секс, дрэгс, рок-н-ролл.
Секс у Моржова имелся только что (ну и пусть вместо блуда получилась блуда), дрэгса он купил по пути и купит снова сколько надо. Оставался рок. Вообще-то кодировка посадила рок на цепь, и теперь рок разве что при оплошности Моржова мог цапнуть хозяина за пятку. Но Ахилл из Моржова был хилый, поэтому рок оставался неудовлетворённым. А ему хотелось побегать на воле, поиграть с Моржовым в свою любимую игру - в орлянку. Моржов пожалел свой рок и решил нажраться - пустить рок погулять. Если рок, сидя на цепи, зачахнет, Моржов, пожалуй, действительно рискует схлопотать инсульт, инфаркт или паралич. Так что внезапное пьянство Моржова оказывалось не только субъективным мазохизмом - сублимацией Алёнушкиного свинства. Пьянству нашлось и объективное оправдание: самоспасение. Органичность сочетания объективного и субъективного вселяла в Моржова ощущение правильности избранного пути.
Стоя за акацией, Моржов вытащил из-под ремня ПМ и с натугой передёрнул затвор. Это был очень голливудский жест. Мало, мало в жизни голливудства, не хватает его народу. Недостаток голливудства приходилось компенсировать бессмысленными действиями - например, щёлканьем затвора. Так же, как своё фиаско с проституткой Моржов компенсировал образцовым фаллическим символом - пистолетом.
Моржов спрятал ПМ, вышел из-за угла общаги и пошагал по улочке вдоль пруда. Звёздная и неровная ночь была как горячая радужная тьма после самого сладкого любовного содрогания. Тёплая земля лежала словно разворошённая постель: Семиколоколенная гора как продавленная подушка, Чуланская гора - как отброшенное и смятое в ком одеяло. В изнеможении распростёрся Пряжский пруд; изгиб отражённого месяца казался вмятиной от женского колена. Природа повсюду растеряла любовные черты, будто захмелевшая девчонка, раздеваясь, раскидала по комнате свои вещи: фонари бульвара Конармии - как бусы на столе, два купола Спасского собора - как лифчик на спинке стула, лакированной туфелькой блеснула иномарка в проулке, и даже лужи под ногами лежали, как забытые под кроватью трусики.
В сквере у набережной Моржов услышал грубые мужицкие голоса подростков и неумелый девчоночий мат. Моржов притормозил и повертел головой, чтобы блеснули очки. Наживка была тотчас проглочена.
– Мужик, стоять! - донёсся из скверика хамски-хозяйский окрик.- Сюда подошёл!…
Эх, голливудство-голливудство… Голливудский символ Америки - обаятельный и респектабельный президент, ручкой помахивающий толпе из открытого лимузина, а в окне окрестного небоскрёба торчит мрачный и тощий тип со снайперской винтовкой у плеча. А символ города Ковязин - пьяные подростки с глумливым окриком «Мужик, стоять! Сюда подошёл!», и дальше по-шакальи - сзади и все на одного.
Моржов допил пиво из бутылки (не пропадать же продукту), присел и разбил бутылку об асфальт, а дальше с «розочкой» в кулаке молча бросился к скверику.
Подростки сообразили не сразу, но потом с воплями и девчоночьим визгом дружно прыснули прочь, топоча по кустам. Моржов, как Кинг-Конг, запрыгнул на скамейку, но вокруг уже было пусто, лишь под луной изумлённо колыхался сигаретный дым. Моржов швырнул вслед ублюдкам «розочку» и в досаде плюнул: чёртова привычка самообороны, как же он забыл про пэ-эм? На хрена он тогда покупал пистолет, если всё равно бутылки бьёт?
Озлобленно почёсываясь, Моржов вырулил обратно к набережной и пошагал в сторону плотины, где светился коробочек круглосуточного ларька.
Моржов набрал бутылок пива в полиэтиленовый пакет, подумал и прямо у прилавка накатил пластиковый стаканчик водки. Водка была крепкая и дорогая, словно её гнали из слёз поп-звёзд. Но Моржова всё достало. Пускай его ероплан срывается в штопор.
Едва Моржов чуть-чуть отошёл от ларька, его шумно и мощно вытошнило прямо в Пряжский пруд. Сказалось, блин, долгое отсутствие практики. Моржов подумал и выбрал в девиз правило Щёкина: «Брать - так литр!» Он упрямо вернулся в ларёк, прополоскал горло минералкой и педантично повторил процедуру с водкой. Водка злобно шлёпнулась на дно желудка жгучей медузой и больше не шевелилась, сидела тихо и обречённо, таяла.
От ларька Моржов пошёл вверх по Колхозной улице. Судя по мёртвым фонарям и фасадам, которые своим разнообразием напоминали очередь в травмпункт во время гололёда, улицу следовало бы звать Бесхозной. С неё Моржов свернул на улицу Героя Рыбакова. Моржов не знал, какую амбразуру закрыл своей орденоносной грудью герой Рыбаков (генерал, как гласила мемориальная табличка), поэтому для себя называл улицу именем Героя Робокопа. Про Робокопа Моржов знал всё с детства, и Робокоп действительно был герой.
Улица Робокопа была хаотически выхвачена из тьмы фрагментами финансово успешных территорий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65