— закричала Чёрвен. Вестерман стал ей объяснять. Разве он не предупреждал ее, что тюлененок будет у нее, пока не вырастет и пока не будет от него какой-нибудь прок?
— Давай проваливай! Врешь ты все! — закричала Чёрвен. — Ты сказал, что отдаешь его мне насовсем. Сказал. Разве нет?
Быть может, где-то в глубине своей жадной, прижимистой души Вестерман и усовестился, но от этого стал еще настырней.
— Не хватает еще спрашивать у Чёрвен разрешения продать своего собственного тюленя, — сказал он. — Продать его нужно, и все тут.
Ведь ему до зарезу нужны деньги, а если Чёрвен не образумится, придется поговорить с ее отцом.
— Это я и без тебя сделаю, — кричала, горько плача, Чёрвен.
— Дурной ты, — сказала Стина, пнув маленькой худенькой ножкой в сторону Вестермана.
Уходя, Вестерман сказал:
— Вот погодите, я поговорю с Ниссе. Чёрвен задыхалась от злости.
— Ни за что на свете! — кричала она. — Ни за что на свете не видать тебе Музеса! — И она побежала, бросив на ходу: — Идем, Стина, надо найти Пелле.
Поговорить с папой и мамой сразу она не могла: в лавке было полно народу. А Чёрвен знала, что в беде можно довериться только Пелле. Надо немедленно ему сообщить, что им угрожает.
Услыхав ужасную новость, Пелле мрачно покачал головой.
— Никакие разговоры с папой не помогут, — сказал он. — Ты ведь не можешь доказать, что Вестерман отдал тебе Музеса насовсем. А раз так, что дядя Ниссе не будет знать, что делать.
В разговор вмешалась Стина.
— Тогда надо пойти и спросить Мэрту. Но Пелле снова покачал головой.
— Есть только один выход, — сказал он, — спрятать Музеса там, где Вестерману его ни за что не найти.
— Где же, например? — спросила Чёрвен. Пелле немножко подумал, и вдруг его осенило.
— В Мертвом заливе, — сказал он. Чёрвен восхищенно посмотрела на него.
— Пелле, знаешь что, — сказала она. — Лучше тебя никто не при думает.
Пелле был прав, ясно же, он был прав. Маму с папой нечего вмешивать в это дело. И если Вестерман придет к ним и спросит, где Музес, они с чистой совестью ответят:
— Мы не знаем, где он. Ищи его сам!
А найти его Вестерману будет трудно. Ох, как трудно!
В прежние времена, может, много сотен лет назад, поселок на Сальткроке находился не на своем нынешнем месте, а у залива на западном берегу острова… Теперь от прежнего поселка не осталось ничего, кроме лодочных сараев. Целая вереница древних почерневших от времени сараев окаймляла маленький залив, у причалов которого некогда пришвартовывались рыбачьи лодки и парусные шхуны, и где усердные рыбаки, прадеды нынешних сальткроковцев, на голых прибрежных скалах развешивали сушить сети. Теперь там не было ни лодок, ни шхун, если не считать одной старой брошенной шхуны, которая нашла в заливе свое последнее прибежище. «Мертвый залив» — так называли его дети. И залив в самом деле казался молчаливым и мертвым. Удивительная тишина стояла в этих местах, и сюда во время своих одиноких прогулок нередко заходил Пелле. Прислонившись спиной к нагретой солнцем стене сарая, он мог сидеть часами, глядя, как над мостками порхают стрекозы, и считать круги на воде, когда какой-нибудь окунь, резвясь, рябил зеркальную поверхность.
Пелле приходил к Мертвому заливу мирно помечтать и побыть одному. Но были и такие люди, которые находили тамошнюю тишину зловещей, чуть ли не загробной. Там можно было вообразить, что в сумрачных углах покинутых сараев скрыты самые мрачные тайны. И редко забредал туда кто-нибудь из людей. Никто не станет искать там Музеса. В лодочном сарае на берегу Мертвого залива он будет спрятан надежно.
У Чёрвен была небольшая тележка, куда она сажала Музеса, отправляясь с ним в дальний путь или же если у нее не хватало терпения ждать, пока он поспеет за ней. А сейчас путь предстоял дальний. Поэтому Музеса погрузили в тележку вместе с ящиком, в котором он спал. Туда же положили в запас салаки, которую Стине удалось выпросить у дедушки.
Четверка тайных заговорщиков, гонявших футбольный мяч за столяровой усадьбой, увидела эту процессию, и Тедди закричала Чёрвен:
— Вы куда собрались?
— Немного погулять, — объяснила Чёрвен. — Нет, Боцман, ты лучше оставайся дома, — сказала она прибежавшему псу, который пожелал ее сопровождать.
«Погулять» обычно означало долго ходить по лесам и полям, а от этого Боцман отказаться не мог.
Когда Чёрвен велела ему оставаться дома, он застыл на месте, точно вкопанный. Он долго стоял, глядя вслед Чёрвен, Пелле, Стине и Музесу в тележке. Потом, повернувшись, побрел назад и улегся на свое обычное место у крыльца, положив голову на лапы. Казалось, он спал.
Полузаросшая старая дорога петляла к Мертвому заливу. Примерно на полпути туда стоял дом Вестермана, и поскольку идти в обход с тележкой было трудно, им пришлось пройти мимо него с Музесом; не очень-то приятно, но неизбежно.
— Если он нас увидит, пиши пропало, — сказала Чёрвен, когда они очутились у самой калитки Вестермана. — Он сразу отберет Музеса. Кора, миленькая, ты не можешь помолчать?
Последние слова относились к охотничьей собаке Вестермана, лаявшей у забора. Не хватало только, чтобы Вестерман вышел посмотреть, на кого лаяла Кора.
— Да, тогда пиши пропало! — повторила Стина.
Но Вестерман не показывался. Спиной к ним стояла его жена и развешивала белье на веревке. Но, к счастью, на затылке у нее глаз не было. Дети миновали и выгон Вестермана, где Стинин дедушка держал своих овец, и Стина крикнула Тутисена. Ягненок тут же прибежал, думая, что его зовут кормиться.
— Не-а, я хотела только поздороваться с тобой и посмотреть, как ты живешь, — сказала Стина.
Музесу тоже жилось хорошо. Всю дорогу к Мертвому заливу он ехал такой довольный, думая, видимо, что его везут покататься. Но когда его неожиданно вместе с ящиком запихнули в какой-то совершенно незнакомый сарай, он почуял что-то неладное, а не в его нраве было безропотно мириться с этим. Его злобные крики тотчас жутко прозвучали в безлюдной глуши вокруг Мертвого залива.
— Музес, ты орешь так, что на весь остров слышно, — упрекнул тюлененка Пелле.
Сидя на корточках вокруг тюлененка в темном лодочном сарае, дети втроем ублажали его, внушая, что все это ему же на пользу.
— Это ненадолго, понимаешь, — сказала Чёрвен. — Все как-нибудь уладится, и тогда ты снова вернешься домой.
Как все уладится, ума не приложить. Но Чёрвен знала: обычно всякие трудности рано или поздно улаживаются, и она надеялась, что и на этот раз все обойдется.
Набив рот салакой, Музес потихоньку успокоился в своем ящике.
— Лучшего сарая ты и не видел, — уговаривала тюлененка Чёрвен. — Здесь тебе будет неплохо.
— Хотя тут тошнехонько, — с дрожью в голосе добавила Стина. — Я почти уверена, что тут водятся привидения.
В лодочном сарае чуть брезжил какой-то странный, тусклым свет, который смущал девочку. Но через щелки в рассохшихся стенах пробивались косые лучи солнца, и было слышно, как журчит вода.
— Я выйду на минутку, — сказала Стина, отворив тяжелую дверь, которая пронзительно заскрипела на своих заржавленных петлях.
И она куда-то исчезла.
Если Стине в сарае было не по себе, то Пелле, наоборот, испытывал удовольствие и чувствовал себя как дома.
— Вот бы самому здесь пожить, — сказал он, окинув взглядом старый хлам, брошенный последним владельцем в сарае. Там валялись драные рыбачьи сети и прохудившийся садок для рыбы, почерневшие от времени, несколько чучел для охоты на птиц, ломы, черпаки, весла и деревянные корыта, заржавелый якорь и допотопные финские сани с деревянными полозьями, а в дальнем углу стояла старинная люлька, с вырезанным на стенке именем и датой. Пелле прочитал по складам надпись: «Малышка Анна». А даты он не разобрал.
— Верно, много лет прошло с тех пор, как малышка Анна лежала в этой люльке, — сказал он.
— А где сейчас малышка Анна, как ты думаешь? — спросила Стина.
Пелле задумался. Он долго стоял, уставившись на старую люльку, и думал о малышке Анне.
— Наверно, умерла, — тихо ответил он.
— Не-а, не хочу… это очень грустно, — сказала Чёрвен. — Ох-хо-хо-хо, — вздохнула она и запела: Мир — это остров слез и печали, Не успел свой век прожить, Тут и смерть пришла. Поминай, как звали!
Распахнув дверь, Пелле ринулся на солнце. Чёрвен поспешила за ним, торопливо попрощавшись с Музесом и торжественно пообещав каждый день навещать его и приносить салаку.
В лучах послеполуденного солнца безмолвно дремал Мертвый залив. Пелле глубоко вздохнул. А потом словно бес в него вселился. Испуская дикие вопли, он кинулся бежать. Он носился из сарая в сарай, от одной крытой пристани к другой, будто за ним гнались; он прыгал по прогнившим мосткам причалов и трухлявым бревнам, так что Чёрвен даже перепугалась. Но и она не отставала от него, скача сломя голову по шатким половицам в полусумраке крытых пристаней, где тускло поблескивала, плескаясь о сваи, черная вода. Пелле скакал словно одержимый, не произнося ни слова. Чёрвен тоже молчала, потому что ей было страшно, но она по-прежнему не задумываясь следовала за ним.
Потом, совсем запыхавшись, они уселись на мостках, залитых солнцем, и Пелле спросил:
— А где Стина?
Тут они вспомнили, что уже давно ее не видели, и закричали хором:
— Стина!
Никакого ответа. Тогда они принялись ее искать; они искали и кричали, а эхо разносило их голоса над Мертвым заливом и медленно замирало вдали. И снова наступала жуткая тишина.
У Пелле побелел нос. Что случилось со Стиной?
А что, если она свалилась с какого-нибудь причала?.. Или утонула? Малышка Стина и малышка Анна… Все ведь смертны, это он знал.
— И почему я не взяла с собой Боцмана?! — со слезами на глазах сказала Чёрвен.
Они стояли, терзаясь болью и страхом, как вдруг услыхали голос Стины:
— Угадайте, где я?
Им не пришлось долго гадать. Они увидели ее. Она сидела в «вороньем гнезде» на мачте старой шхуны. Как ей удалось забраться туда? Чёрвен страшно разозлилась и, со злостью вытирая слезы, закричала:
— Несчастный ребенок! Что ты там делаешь наверху?
— Никак не слезть, — жалобно пропищала Стина.
— Ты за этим, что ли, карабкалась наверх? — спросил Пелле.
— Нет, посмотреть вокруг, — ответила Стина.
— Ну, и смотри теперь, — разозлилась Чёрвен.
Что за ребенок! Лазает по мачтам и любуется морем. А они-то думали, что она давно лежит на дне морском. Здорово, конечно, что она не утонула, но не мешает ее проучить.
— Ты что, не слыхала, как мы кричали? — сердито спросила Чёрвен.
Стине стало совестно. Ясное дело, она слыхала, но уж больно забавно было смотреть, как они ее искали и не могли найти. Стина просто-напросто играла в прятки, хотя ни Пелле, ни Чёрвен об этом не знали. Но теперь она поняла: веселью настал конец!
— Мне никак не слезть! — закричала она. Чёрвен угрюмо кивнула.
— Да?! Ну, и сиди там. Когда принесем салаку Музесу, привяжем несколько рыбешек на удочку и протянем тебе.
Стина заплакала.
— Не надо мне вашей салаки, хочу вниз, а мне никак.
Над Стиной сжалился Пелле, хотя ему пришлось нелегко. Влезть на верхушку мачты оказалось для него пустяковым делом, но, взобравшись туда, он понял, что Стина не шутила: «Хочу вниз, а никак». Спуститься вниз было почти что сверх Пеллиных сил. Но, крепко обхватив Стину за талию и зажмурившись, он все же стал потихоньку спускаться вместе с ней, торжественно клянясь никогда не забираться выше кухонного стола.
Стоило Стине снова очутиться на причале, как она, по своему обыкновению, весело затараторила.
— Ну и вид оттуда сверху! — как ни в чем не бывало сказала она Чёрвен.
Вместо ответа Чёрвен смерила ее уничтожающим взглядом, а Пелле сказал:
— Пошли скорее домой, скоро шесть.
— Не-е, не может быть, — возразила Стина. — Я обещала дедушке быть дома в четыре часа, а я еще не дома.
— Пеняй на себя! — сказала Чёрвен.
— Хотя вряд ли дедушка заметит: подумаешь, два часа больше или меньше, — в утешение себе сказала Стина.
Но она ошиблась. Сёдерман был как раз на овечьем выгоне. Он поил своих бяшек свежей водой из корытца и, увидев семенящую мелкими шажками Стину, спросил:
— Ну и ну! Ты что это делала целый день?
— Ничего особенного, — ответила Стина.
Сёдерман был совсем не строгий. Он только покачал головой.
— Сдается мне, у тебя хватило времени ничего не делать. Когда Чёрвен подошла к дому, она увидела у пристани своего отца и помчалась к нему со всех ног.
— Никак, моя Чёрвен пожаловала наконец-то, — сказал Ниссе. — Что же ты делала целый день?
— Ничего особенного, — ответила Чёрвен, точь-в-точь как Стина. Точно такой же ответ получила и Малин от Пелле. Он вошел в кухню, когда вся семья уже сидела за обеденным столом.
— Не-а, ничего особенного я не делал, — сказал Пелле. И он не кривил душой.
В семь лет часто подвергаешься опасностям. В таинственной и буйной стране детства часто ходишь на краю опасной пропасти и думаешь, что в этом нет «ничего особенного».
Увидев на столе жареную рыбу со шпинатом, Пелле нахмурился.
— Не хочется что-то есть! — сказал он.
Но Юхан предостерегающе поднял указательный палец.
— Только не поешь! Мы тут все друг за дружку! Ведь обед готовил сам папа. А Малин сидела и болтала со своим новым шейхом.
— Битых три часа, — добавил Никлас.
— Ну, хватит, — сказал Мелькер. — Оставьте-ка Малин в покое. Но Никлас не унимался.
— О чем только можно болтать битых три часа?
— Токуют, как глухари! — съязвил Юхан. Улыбнувшись, Малин потрепала Юхана по плечу.
— Он совсем не «шейх», и вовсе мы не токовали, как глухари: чего нет, того нет. Но он находит, что я хорошенькая, вот вам.
— Конечно, ты хорошенькая, милая ты моя Малин, — сказал Мелькер. — Все девушки такие.
Малин покачала головой.
— Вовсе не все, так считает Петер. Он говорит, что если бы современные девушки знали, что им больше идет, то они постарались бы быть более хорошенькими.
— Тогда надо им об этом сказать, — заметил Никлас. — Будь хорошенькой, не то я тебя стукну.
Взглянув на него, Малин рассмеялась.
— Да, весело будет твоей девушке, когда ты станешь постарше. Ешь, Пелле, — сказала она.
Пелле влюбленными глазами посмотрел на отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30