Я тоже так могу.
Окно выбито. Значит, нашей детке нравится летать. Правда, это удобно, Ангелочек?
А еще, думаю я, неужели Гавриил знал, чем она занимается, и ничего не сделал сам? Почему он не испепелил ее сам? Почему это обязательно должен сделать я? А если я не хочу? Если она мне нравится?
- Пошли отсюда, - говорю чужакам.
- Ты ее нигде не чувствуешь? - спрашивает Ио.
- Нет.
А если бы и чувствовал, тебе бы не сказал. Мне нужно найти ее без тебя, без свидетелей.
- Ты меня тревожишь, Люцифер, - говорит она.
Я вздыхаю:
- Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз, не стоя над телом.
- Фэриен! - восклицаю, потому как вижу, что он делает.
Он склоняется над трупом и пристально рассматривает его пенис. Звучит как - обалдеть! "Пенис трупа". Б-р-р! Меня даже передергивает от омерзения. И это я думал, что это я - дьявол!
А Фэриен-то покруче будет, как он его в руки не взял?
Он смущенно оглядывается на нас:
- Да просто понять хочу, трахались они или нет?
Я хватаю его за плечо и тащу к двери:
- Пошли отсюда, сексуально озабоченный ты мой...
На выходе разрешаю экспертам продолжать работу, мы едва разминаемся с настоящей бригадой из прокуратуры, только не из Генеральной, а из городской, прыгаем в машину и уезжаем.
16.
- Поехали на Подол, - предлагаю чуть позже.
- Это что? - спрашивает Фэриен.
Ну, конечно, откуда ему знать исторические названия районов Киева? Он знает только то, что на картах написано.
- Подол - это... короче, давай на набережную.
Я не настроен рассказывать сейчас, как он строился, кто на нем селился и другие подробности. Подол - он и есть Подол. Хорошее название. Меткое.
- А еще лучше, - говорю ему, - давай к памятнику Богдану Хмельницкому, а дальше пойдем пешком. Хочу показать вам кое-что.
Да ничего я не хочу им показать. Не достойны. Сам посмотреть хочу. Давно здесь не был.
Мы останавливаемся у Софиевского собора (София Киевская его сейчас называют) и идем по площади. Потом - по Владимирской улице. Прямо над дорогой вижу броскую зеленую вывеску "Sofiyskiy", мельком думаю, что это очень правильно, повесить такую вывеску-указатель, хотя, в общем-то, София Киевская и так уже хорошо видна, а потом вглядываюсь внимательнее и вижу, что меленьким шрифтом ниже написано "фитнесс-центр", и мне становится смешно. Вот так вот! Пусть люди думают, что Софиевский - на самом-то деле финтесс-центр, а не какой-то там собор, простоявший несчастную тысячу лет!
Тем временем Владимирская улица плавно перетекает в Андреевский спуск. Тут все равно что Арбат. Картины, поделки, вышиванки, камешки, бусики, статуэтки, всякого хлама навалом. А мне нравится. Я вообще люблю в людях творческое начало, наверно, потому что сам лишен такового начисто.
У подножия смешной Андреевской церкви, нет-нет, никого не хочу обидеть, но цвет у нее, правда, смешной, светло-голубой, невинный, как свежекупленная пеленка, так вон, забыли о церкви, я говорю о ее подножии... там я вижу новенькое - статуи Свирид Петровича Голохвостова и Прони Прокоповны. Статуи мне нравятся. Очень похожи.
Ио и Фэриен, естественно, ничего не понимают и вообще выглядят, как настоящие иностранцы. Они удивлены таким обилием сувениров и поделок, а еще больше удивлены моим поведением. Еще бы... это ж не вы жили шесть тысяч лет среди людей.
Я уже беру в руки перстень из последней коллекции, полдня назад законченной, какого-нибудь Сидоренко или Недайвода, у украинцев вообще фамилии смешные... очень натуралистичные. И не нужно рисовать никаких генеалогических деревьев, чтобы понять, чьи предки чем занимались. Коробейник называет мне цену, смотрит, как легко я сминаю в порошок его "полудрагоценный камень", а на самом деле удачно сваренное стекло, и не знает, как реагировать. Я снимаю задачу, грозящую зависанием всей программы, тем, что просто разворачиваюсь и ухожу.
Иду ниже... ниже... не задерживаясь ни у смотровой площадки, ни у крохотного театра, не обращаю внимания на многочисленные галереи и художественные салоны, хотя и очень хочу зайти. У меня просто нет на это времени.
И останавливаюсь напротив дома под номером 13.
Здесь жил Михаил Булгаков. Он писал обо мне книгу. Нет, не обо мне. Он писал о любви, всегда о любви. Я к любви отношения не имею. Мне сложно об этом говорить.
В этом доме сейчас музей. Если будете в Киеве, зайдите, не пожалеете. Только обязательно берите экскурсовода, без него вы ничего не поймете. В экскурсии есть одна изюминка... впрочем, я вам не скажу, какая... а то будет неинтересно.
А эти идиоты - мои спутники, они даже и не способны ничего понять, хоть двадцать раз перескажи им "Мастера и Маргариту"!
Этот спуск - он особенный. Как Арбат или Монмартр. Здесь есть даже "Музей одной улицы". А вот ходить по Андреевскому спуску крайне неудобно и утомительно. Собственно проезжая часть вымощена булыжником, и мне чуточку жалко Ио, вышагивающую на высоких каблуках. Я лишь усмехаюсь, когда она едва не падает в очередной раз и хватается за мою руку.
Ой... привет, ромашки... надо же... нарисованные красками ромашки на тротуаре... и это настолько в духе Андреевского спуска, что кажется очень правильным. Ромашки на тротуаре - это сродни улыбке ребенка, подаренной тебе просто так.
Потом мы сидим в пришвартованном прямо к набережной кораблике, этаком "ресторане на воде", и завтракаем. Нет, это я - завтракаю, а они - обедают. Рядом - Речной вокзал, старенькие катера ждут желающих покататься по Днепру.
- Экскурсия прошла успешно, спасибо, - без особой благодарности говорит Ио.
Дождешься от тебя благодарности, как же.
- Что помню, то и показал, - отвечаю безразлично.
- Ты это ценишь?
- В каком плане?
- Ну, то, что делают все эти люди - их творчество, здания, история - это имеет для тебя значение?
- А что вы вообще видели на Земле? - интересуюсь в свою очередь.
- Да все мы видели, - это уже в разговор включается Фэриен, - и пирамиды, и Эйфелеву башню, и Пизанскую, и даже город лодок в Гонконге. И что? Люди живут, как могут. Строят, что им взбредет в голову. Записывают на бумаге опять же все, что им придет в голову. Иногда получается в рифму. Тогда это называется поэма, и все в восторге. Ну и что?
- Как - что? - не понимаю я, - это - жизнь... это - история... это - то, что от них остается, от смертных...
- Люцифе-е-ер, - насмешливо тянет Ио, - только не говори мне, что это для ТЕБЯ имеет какое-то значение. Смертные - все равно что пыль у наших ног.
Спорить с ними? Зачем? У них есть свое мнение - ну и пусть будет. У меня свое. Я доспорился однажды.
Но все же осторожно говорю:
- Смертные - любимые творения Господа.
- А тебе-то что до ЕГО любимых творений?
- Долго объяснять, - отмахиваюсь и внимательно смотрю по сторонам.
Мне чудится или я что-то чувствую?
Так. Закрываем глазки, расправляем плечи и прислушиваемся. Что тут у нас?
Кораблик... "Макдональдс", метро. Все набито людьми. Обычными людьми. Не отвлекайте меня, не до вас!
Нет... показалось...
А ну, кто тут меня отвлекал? Сейчас получите по полной программе!
Молоденькая официанточка стоит метрах в пяти от меня и думает об аборте. А почему, глупая? Может, тебя изнасиловали? Или ты нездорова? Почему ребенка-то не хочешь? Я не ханжа, понимаю, что бывает разное. И аборт не рассматриваю, как убийство. Тут я лоялен. Особенно - сейчас, когда меня самого насиловали неоднократно. Мне прискорбно вам это сообщать, но раньше я был жестче в этом плане. Намного жестче. Часто... часто такое бывало, что женщины после аборта уже не могли иметь детей. Или вообще погибали от кровотечения. Иногда я могу быть жестоким, я уже это говорил. Но времена изменились, и мое мнение изменилось тоже. Теперь я согласен, что женщина сама имеет право решать, рожать ей ребенка или не рожать. И никак не буду наказывать эту девочку. Но мне хочется узнать, почему она не хочет ребенка. М-да... она его просто вообще не хочет. Она замужем за таким же молоденьким парнем, им так хорошо вдвоем, ах, он мусик-пусик... они много-много трахаются, каждый день по полночи... и еще оба бегут домой на обед и трахаются еще и днем... точно что мусики-пусики... а еще - кролики... сколько вам лет-то, дети? Ах, по девятнадцать... все с вами понятно... трахайтесь дальше... А вот если ты такое же мне заявишь лет через десять - извини, девочка, но я тебя не пойму. И накажу.
Так, проехали... дальше что? Еще одна официанточка. Обсчитывает кого-то... казалось бы, какие пустяки! Только делает она это постоянно, с утра до вечера. Понемногу, по чуть-чуть. Курочка по зернышку клюет, говоришь? И курочка, и по зернышку... а на что ты там копишь-то? На телевизор новый? А твоя зарплата и так позволяет тебе его купить! А на зарплату ты хочешь купить себе новый мобильный телефончик? А то твой старый у тебя уже целых полгода и уже устарел? Да ты с жиру бесишься! Хотя это, конечно, пустяки, но твой телевизор сломается ровно через три дня. А фирма, которая тебе его продала, откажется принимать его на ремонт. И ты пойдешь жаловаться в общество по защите прав потребителей. Ты провозишься в общей сложности полгода, истреплешь себе все нервы, и телевизор тебе все-таки починят. Через полгода. А потом, в тот день, когда срок гарантии истечет, он сломается опять. И ты поймешь, что левые деньги не приносят ничего хорошего. Все, свободна!
Мальчик-мажор, мальчик-альфонс подумывает, как бы обмануть очередную подружку и выманить у нее денег на машину получше... ой, как некрасиво, не по-мужски. Значит, работать мы не хотим, не царское это дело, мы думаем, что мы умеем круто трахаться, и поэтому девочки нам должны за это платить денежку. В принципе, ничего плохого он никому не делает. Только он женат, давно женат, и бросил жену с ребенком где-то в Чугуеве, что под Харьковом. А ребенку сколько? Года четыре... и бедная мать там на двух работах крутится, чтобы его растить, а ты, значит, такой красивый, приятно живешь в Киеве. Вот за то, что их бросил, и получай - сначала у тебя презерватив порвется, и ты подхватишь сифилис. Ты будешь долго лечиться, у тебя сдадут нервы, ты напьешься и разобьешь машину. Если у тебя хватит мозгов, ты задумаешься и вернешься в Чугуев содержать свою семью. И будешь работать. А не хватит мозгов - жди следующих неприятностей. Все, пшел вон!
Надоели! Давно надо было помощников завести! Пошли все к черту!
Раздраженно поднимаюсь и предлагаю моим пришельцам пройтись.
Мы идем по набережной, идем-идем... а потом я останавливаюсь. Метра на три выше - и ты попадаешь на одну из самых оживленных трасс Киева, машины тут летят, как бешеные, потому что здесь нет перекрестков или пешеходных переходов. Но здесь, на набережной, на пешеходной набережной, что пролегла ниже уровня остального города на спасительные три метра - внезапное затишье. Город продолжает шуметь где-то высоко над головой, и этот шум почти не слышен, не воспринимается - настолько здесь, внизу, спокойно. Ступеньки сходят до уровня воды. Там, дальше, мне не кажется, я точно вижу рыболовов. В центре Киева.
Спускаюсь по ступеням, стою на последней, нижней. Еще тридцатью сантиметрами ниже - поверхность воды, и я вижу сильное течение Днепра.
- Иди сюда, - зову Ио и протягиваю ей руку, чтобы она оперлась на меня.
Ио нервно улыбается, но спускается ко мне.
- И ты иди сюда, не бойся, - обращаюсь уже к Фэриену.
Он фыркает и спрыгивает на последнюю ступеньку, секунду балансирует, но удерживается и в воду не падает.
Опускаюсь на одно колено, и вовсе не потому что собираюсь просить руки Ио, просто мне так удобнее снимать туфельки с ее ножек.
- Что ты делаешь? - раздраженно спрашивает она.
- Ничего, стоящего твоего внимания. Ничего важного... садись сюда, ступеньки чистые и теплые, подбери подол платья, опусти ножки в воду и расслабься... Смотри, видишь на том берегу, далеко, там песок? Желтый, чистый, горячий песок. Там пляж. Видишь, люди купаются? Здесь в Киеве - кусочек лета. Кусочек моря. Согласна?
- Да... - шепчет Ио.
Фэриен снимает свои босоножки, закатывает брюки и тоже опускает ноги в воду.
И я делаю так же... Мы сидим втроем, подняв лица к солнцу, слушаем музыку, доносящуюся с пришвартованной неподалеку "Ласточки Киевской", и ощущаем удивительное умиротворение.
- Не думай ни о чем, - говорю негромко, - не строй никаких планов, ты будешь это делать потом, после... просто чувствуй тепло солнца и прохладу воды... не это ли - счастье?
- Счастье... - снова едва слышно говорит она, повторяет за мной, пробует это слово на вкус, пытается применить его к себе... я не знаю, получается ли у нее.
Зато точно знаю, что получается у меня... может быть, можно никуда не уходить отсюда, сидеть здесь вечно, болтая ногами в воде и следя взглядом за извивами водорослей?
Потом спрашиваю у нее:
- В твоем мире тоже текут реки?
А она кидает на меня косой напряженный взгляд и ничего не отвечает. А я понимаю, что сам разрушил волшебный миг покоя и почти примирения. И поднимаюсь, потому что чувствую тревожную вибрацию. Что-то коснулось меня... задело, как пролетевшая муха задевает краем крыла паутинку, но еще не прилипает. Пришельцы поднимаются следом за мной. И мы идем дальше.
Мы доходим до моста. Кажется, это Мост Влюбленных. Очень своевременно... кто у нас тут самый влюбленный? Я беру их под ручки и мы идем прогулочным шагом по мосту. А тревога не отпускает меня... гнездится где-то внутри, витает вокруг. Да что ж такое? И внезапно я вижу, что. Кто. Это, конечно, она. Мятежный Ангелочек, прямо, как я.
Она срывается откуда-то со смотровых площадок справа, там на холме их несколько. Ее крылья, ранее бывшие моими, хлопают тяжело, до сих пор ей непривычно. Она летит неровно, то почти срываясь вниз, то поднимаясь снова. Ей трудно, я и сам это вижу. А еще вижу, как вьются по ветру ее волосы, переливаются на солнце. Но своей цели она достигает. Зависает высоко над нами и поднимает из Днепра волну.
Вы фильмы-катастрофы любите смотреть? Ну, конечно, любите, там спецэффектов много. Так вот - обычно как показывают цунами, к примеру? Такая большая-пребольшая волна зависает над городом, или деревней, или пляжем с пальмами, неважно, над чем, главное - сама волна. Она обычно прозрачная! Это неправда! Никогда не верьте! Потревоженная вода поднимает вместе с собой и песок, и камешки, и ветки, и бревна, и всякую подобную муть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29