Он был высоким, и черноволосым, и жирным, как боров, и он правил над этой землей, как царь. На священные праздники и святые дни в церкви было не протолкнуться; никто не решался не появиться на службе. Он – священник из церкви – читал резкие и жестокие проповеди. В нем не было доброты. Он говорил людям, что они закоснели в низости и что Бог их накажет за все грехи, и Бог в устах святого мужа был подобен яростному дракону. Потом он пускал по рядам серебряную чашу, и каждый клал в чашу дар – все, что он мог позволить себе, и чуть больше. А в дни, когда не было службы, он – священник из церкви – обходил их убогие хижины и дома побогаче, их фермы, и мельницы, и постоялые дворы. И все, о чем он просил, ему тут же давали – еду и питье, подарки, вино и одежду. Даже золотые кольца люди снимали с пальцев и отдавали ему – если они у кого-то были, золотые кольца, – и если ему вдруг хотелось забавы ради возлечь с девицей, она должна была беспрекословно прийти к нему. Если могли, люди прятали своих жен, дочерей и сестер – прятали, если могли, но могли они не всегда. Он был ненасытным и алчным, священник из церкви.
Но он был не простым священником. Иначе как бы он смог держать людей в таком страхе? Он был колдуном.
Иногда, по ночам, с верхушки церковной башни – высокой и крепкой башни, каковая пристала скорее господскому замку, нежели Божьему дому – изливался холодный свет, вонзавшийся в небеса. И те, кому была надобность выйти на улицу в полночь, сворачивали с дороги и обходили церковь стороной, по полям, так что тропинка там не зарастала.
Именно из башни, с самой ее верхушки, доносился тот непонятный звук, который люди промеж собой называли перемолом. Никто не знал, что это такое, – не знал и знать не хотел. «Совы», – говорили они. «Где-то гроза», – говорили они и укрывались с головой, лежа в своих постелях. Кое-кто втайне молился о смерти священника, но в ответ на такие молитвы с просившим случались ужасные вещи. Одному на ногу упал топор и отрезал ступню, так что человек остался калекой. Второй пошел ночью в холмы, и увидел там что-то, и лишился рассудка; пришлось посадить его на цепь.
– Благослови, Господи, нашего святого отца, – говорили люди.
Там была одна девочка, которую священник приметил, когда ей было всего десять лет от роду, но он решил подождать – таких молоденьких он не любил. Отец и мать делали все, чтобы спрятать ее от святого отца, но ее волосы были, как медь, сияющая на солнце, и он это помнил – священник из церкви, – когда проезжал мимо фермы.
– Что там сверкает на солнце? – спросил священник.
– Это медный котел на стене в кухне.
– Нет, не котел. Отвечайте правду.
– Это солнечный зайчик прыгает на окне.
– Отвечайте правду.
– Это волосы моей дочери.
– Пришлите ее ко мне, – велел священник. – На закате. Сейчас ей должно быть уже тринадцать.
Мать плюнула в пыль и сказала:
– Простите, святой отец, что-то во рту у меня как-то кисло. Съела незрелый фрукт.
А отец сказал:
– Я пришлю ее к вам.
И – что толку плакать и колебаться – они отослали ее к священнику, свою дорогую дочку с медными волосами, когда солнце сделалось тусклым, как свет догорающей свечи, и сумрак накрыл поля.
Она пошла в церковь, и слезы текли у нее из глаз. Пока солнце не скрылось за горизонтом, слезы были как жидкое золото, а потом стали как серебро. А когда на небе показалась луна, слезы стали прозрачными, как стекло.
Она встала у двери церкви, и священник велел ей войти.
Он взял ее прямо у алтаря, и она не проронила ни слова жалобы. Когда он закончил, она больше не плакала – слезы кончились тоже. Она сидела, скорчившись на полу у Божьего престола, а где-то вверху, прямо над головой, скрежетал перемол.
– Хочешь узнать, – спросил священник, – что издает этот звук?
И девочка сказала:
– Это древние камни трутся друг от друга.
– Нет, – сказал священник. – Пойдем наверх, я тебе покажу.
Такова была его прихоть, и девочка не решилась ему перечить. Превозмогая боль – ибо он взял ее силой и грубо, – она поднялась на ноги, и поднялась следом за ним по крутой винтовой лестнице в башню, до самой верхушки, и вышла на крышу.
Крыша была без навеса – открыта высокому небу и свету луны. И там, на крыше, что-то происходило, что-то странное и непонятное. В самом центре, в окружении огромных горгулий из серого гранита, на каменных плитах был нарисован какой-то узор, а в середине узора стоял круглый мельничный жернов – громадное каменное колесо. К колесу было привязано какое-то маленькое животное, оно ходило по кругу – крутило жернов, и жернов молол что-то в пыль, а потом молол пыль. Бесконечно. Но все равно не домалывал до конца.
– Это кот, – сказал священник. – Видишь?
Девочка сказала, что да. Это и вправду был кот. Маленькое существо, привязанное к жернову, который крутился без остановки под звездным небом. Самый обычный трехцветный кот, какие ловят мышей на фермах – тощий и тихий, с глазами холодными, точно звезды.
– Я скажу тебе правду, – сказал священник, – ибо сегодня, боюсь, ты умрешь. На голом холме. Какая жалость.
А девочка сказала:
– Мне все равно.
– Тебе будет не все равно, – сказал священник, – потому что я собираюсь отдать тебя демону. Но и тебе тоже будет подарок. Немного знаний. Так вот, знай: это самый обычный кот, которого я подобрал на улице много лет назад, но в нем есть великая магия – как и во всех кошках. Я знаю, как освободить эту магию. Я привязал кота к моему колдовскому жернову. Жернов крутится и перемалывает все, что направлено против меня – всякое злобное слово, проклятие или сглаз. Пока крутится жернов, ко мне не подступится ни одна болезнь, ни одно несчастье. Я не старею – жернов перемалывает мою старость. Все неудачи и беды – жернов смелет их в пыль. И все это – благодаря моему славному котику.
– И он никогда-никогда не отдыхает? – спросила девочка. У нее было доброе сердце.
– Нет, никогда. И никогда не ест. Он существует только для меня. А теперь тебе надо идти к тому демону на холме. Передавай ему от меня наилучшие пожелания.
Девочка с медными волосами спустилась по лестнице, вышла из церкви и пошла в темноте по полям, посеребренным лунным светом. Она пошла прямо к голым холмам, где не росли деревья. Она не боялась встретить свою судьбу – кто угодно, но не она.
Но когда ее ноги коснулись жесткой травы и она увидела вдалеке странные огоньки, она поняла, что демон уже ждет ее и что скоро она умрет. Тогда она остановилась и оглянулась на церковь. И сказала такие слова:
Котик-котик, кис-кис-кис,
Колесо, остановись.
Пусть смертельное проклятье
Разобьет его заклятье.
Котик-котик, кис-кис-кис,
Колесо, остановись.
А потом она рассмеялась и побежала навстречу призрачным огонькам, и больше ее не видели.
А священник поужинал жареным мясом с виноградом, выпил вина и спокойно заснул в своей мягкой постели. А наверху, в башне, тихонько скрипел жернов.
А что же кот? Конечно, он был заколдован. Священник наложил на него заклятие, чтобы освободить магию, из которой сделаны все кошки, – магию, древнюю, как сама земля. И околдованный кот уже долгие годы ходил по кругу, вращая волшебный жернов – под жарким солнцем, холодной луной и колючими звездами. У него ничего не осталось – ни памяти, ни желаний. Но в ту ночь, когда священник уже заснул, с черного неба сорвалась звезда и упала на землю, как падший ангел. Кот поднял голову. И в этот миг он опять стал котом. Он встал на задние лапы, царапая воздух когтями, разрывая невидимое покрывало заклятия над жерновом, и – как умеют все кошки – он вызвал бурю.
Первая молния была как робкий удар по щеке ночи. Тускло-синяя вспышка, а потом – приглушенный раскат грома. Но уже со второй молнии буря разбушевалась всерьез.
Ветер сотрясал башню – самую высокую из построек во всем краю, – и молнии вспарывали небеса. Капли дождя были острыми, словно отточенные мечи. Священник спокойно спал, он ничего не слышал. Но люди в округе не спали – люди в округе дрожали от страха.
Ибо гроза бесновалась в небе, как дикий зверь – может быть, даже как гневный Бог, которому служил священник, Бог свирепый и безрассудный, Бог ревнивый и злобный.
Кот на башне снова пошел по кругу в своем бесконечном походе, вращая жернов, но теперь он смотрел в небо – подставив морду дождю, который он сам же и вызвал, и его шерсть промокла насквозь и сделалась черной, как сажа.
А потом с неба сорвалась молния и ударила в башню, как хлыст из огня. Ослепительно синий огонь высветил из темноты каменные тела горгулий. Вот – существо, похожее на медведя, но со змеиным хвостом. Вот – существо, похожее на человека в маске куницы. И самым последним молния высветила гибкое крылатое существо с кошачьей головой.
Гром прокатился по небу, как мягкий гигантский мяч. Вспышки молний поблекли. Дождь почти перестал, сменившись прохладной изморосью.
Ночь опять стала тихой и темной. А наверху, в церковной башне, кот шел по кругу в своем бесконечном походе, вращая жернов, он был весь мокрый, он едва не задохнулся в плотном дожде, но теперь его глаза были синими-синими, как сапфиры.
Сегодня он перемолол очень большую беду, ибо звук перемола был глухим и протяжным.
И вдруг раздался еще один странный звук – тоже скрежет камня о камень, но не от жернова, нет. Это гранитная фигура, омытая светом от молнии, протянула вперед длинную руку, где вместо кисти была звериная лапа. Потом зашевелилась вторая, третья... и наконец, раздался влажный плеск, как будто пригоршню мелких камушков бросили в пруд. Это горгулья с кошачьей головой расправила мокрые крылья.
Она сошла со своего постамента, горгулья, и заговорила с котом, привязанным к колдовскому жернову:
– Ты останешься здесь? – сказала она. – Или пойдешь со мной?
– А кто ты? – спросил ее кот, тоже на языке кошек, на котором к нему обратилась горгулья.
– Я, – сказала горгулья, – ангел-хранитель кошачьего племени.
– Ты такая красивая, – сказал кот.
– Ты тоже очень красивый.
Потом ангел-горгулья нагнулась и перекусила заколдованную веревку своими крепкими каменными зубами, и взяла кота на руки, и поднялась в темное небо – все выше и выше, – туда, где искрились звезды, и выше звезд. Она взяла его прямо в рай для кошачьего племени. Есть и такое место на небесах. У всех тварей земных есть свой рай.
А священник спокойно спал и не чуял беды. Мир не замер на месте. Остановился лишь каменный жернов на башне.
Однако как только священник проснулся, он сразу же понял, что что-то случилось – что-то непоправимое и ужасное. Он больше не слышал звука, который давно стал привычным, как собственное дыхание. Он больше не слышал скрипа жернова.
Сперва он подумал, что, может, поблизости нет беды и жернову нечего перемалывать – но жернов крутился всегда. Так что священник встал, облачился в одежды и поднялся на башню своей оскверненной церкви. Он вышел на крышу, и он увидел.
Кот пропал. Колесо остановилось. А внизу – перед церковью – собралась толпа.
Там была старость с гнилыми зубами и седой головой, и она улыбалась. Там была неудача с острыми когтями и болезнь с ее иглами и вонючими снадобьями. А у них за спиной стояла сумрачная фигура, у которой не было лица.
Священник закричал. И побежал прочь из башни, но на лестнице он упал и сломал ногу. Он лежал у подножия лестницы в башню и выл дурным голосом.
И все его тело покрылось язвами и гноящимися нарывами, он истекал потом и трясся в лихорадке, сопли изливались из носа сплошным потоком, губы сочились кровью. Его черные волосы вмиг побелели и выпали. Лицо покрылось морщинами, словно по нему прошелся невидимый плуг. И на вспаханном поле были посеяны семена смерти, и смерть пришла собрать урожай.
Все утро смерть простояла над корчащимся священником, а он плакал, кричал и пытался уползти, но не мог, и солнечный свет лежал желтыми пятнами на холодных камнях.
И когда солнце поднялось до высшей точки, смерть прикоснулась к священнику. И тот забился в конвульсиях, и выгнулся дугой, так что пятки едва не коснулись затылка, и его хребет переломился посередине. Из его живота и срамного места посыпались змеи, а из глаз – длинные безглазые черви. Его тело растаяло и расплылось, так что осталась только вонючая лужа. Но жаркое солнце быстро высушило ее.
В следующее воскресенье в церкви не было ни души. Слух уже разошелся по краю. Три времени года сменилось, прежде чем люди решились пойти посмотреть. Но в церкви уже не осталось следов – только черный подтек на полу у алтаря.
Люди разрушили церковь до основания, и посадили в том месте деревья, и там выросла целая роща – но это было уже потом, когда все забыли и про священника, и про каменный скрежет перемола.
* * *
Небо уже окрасилось лучами рассвета – такими ласковыми и желтыми, – и Аннасин с Марисет посмотрели в глаза Стреле, своему господину.
– А зачем эта сказка? – спросила Аннасин.
– Чтобы вы поняли, – сказал Стрела, – что избежать мести возможно, но чаще всего месть все равно совершается.
Облака были совсем золотыми и курчавыми, как руно. Каким красивым был этот край накануне весны – горная страна у самой вершины мира. Даже горы сияли в лучах рассвета, а водопад был как жидкий хрусталь.
Они умылись и спустились чуть ниже по склону холма – к тому месту, откуда было видно деревню.
Там все уже встали, хотя час был ранний. Люди суетились на площади перед церковью – таскали охапки хвороста и дров, туда же кидали старую мебель и толстые палки, выломанные из стен курятников и амбаров. Они готовили костер для ведьм, найденных пришлым охотником.
Работали люди охотно, не из-под палки. Кое-кто из женщин громко распевал песни. Веселые песни. А дети плясали на площади и кричали:
– Гори-гори, ведьма! Гори-гори ясно!
Там был мужчина, которого Аннасин вылечила от грудной жабы. Он притащил огромную вязанку хвороста. Там была женщина, которой Марисет помогла забеременеть. Но там были и женщины, с мужьями которых любились Вебия и Шекта, и там был мужчина, у которого козы давали скисшее молоко, и еще один мужчина, который утверждал, что старуха Марготта заколдовала его косу, так что он отрубил себе большой палец.
1 2 3 4 5 6