https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/kruglye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

О вас и о вашей команде. Я принесу вам почитать, если хотите. Весь Ландон про вас читает. Неустрашимые актеры — вот как вас называют. Герои морей, совсем как Робина Гуд и его веселый народец. «Ландон таймс» даже зашифровала ваше имя в шараде. И все только и говорят о благородстве и мужестве Пиратики, бесстрашной и храброй. В суде был журналист, уж он вашу команду так хвалил, так хвалил! Говорит, они благородные пираты, первые в своем роде.
— Зачем вы мне всё это рассказываете?
— Ну… гм… понимаете ли… — загнусавил тюремщик. — У нас тут есть… гм… одна книга.
За окном показался большой корабль, идущий вниз по реке. Могучий, под наполовину убранными парусами, мачты — как колонны. Чтобы ускорить ход, его тянули на буксире три шлюпки. На веслах сидели матросы — совсем как в полосе штилей… В нежданных лучах зимнего солнца снасти блестели серебром, а палуба отливала золотом. Даже в серовато-белом свете тусклого дня судно сверкало, и вода вокруг него, пробужденная от спячки, рассыпалась искрами.
Артия не могла разобрать название корабля. Он ушел уже слишком далеко. Как и всё остальное в ее жизни…
Виселица под окном была гораздо ближе.
— Понимаете ли, эта книга…
— Какая еще книга? — нетерпеливо спросила она.
— Простите, я хотел бы спросить, не распишетесь ли вы в ней — вы ведь умеете писать, правда? Может, черкнете пару слов о том, как вам у нас жилось.
Не веря своим ушам, Артия даже забыла про корабль.
— Что?! — в ярости обернулась она к тюремщику.
— Госпожа, вы ведь теперь знамениты, — гнусавил тот. — В этом-то всё и дело. То есть, когда вас повесят — дня через три, я думаю, — ну, огромадная толпа придет посмотреть. Уже сейчас места занимают… билеты раскупают. Человек, может, тыща… или мильон. Увидеть, как вас вздернут. Заплатят и за вещички ваши тоже… например, вот за эту рыжую прядку с головы…
Рука Артии сжалась в увесистый кулак. Тюремщик это заметил и предусмотрительно отступил на шаг — теперь из двери высовывался только его длинный нос.
— Они заплатят и за то, чтобы в книгу заглянуть. Понимаете… богатеи всякие придут. Захотят и на вас посмотреть — ну хоть одним глазком…
Артия глубоко вздохнула.
— Если хотите от меня что-нибудь получить, так ведите себя полюбезнее.
— Я и так любезен… Куда уж любезнее… Даю вам самое лучшее…
— И это вы называете самым лучшим?
— Гм… — Из-за двери снова появилось лицо, одна рука и одна нога. — Э-э-э… А что вам угодно?
— Здесь холодно, — сказала Артия. — Я хочу камеру с хорошим камином, для меня и моей команды. Хочу получать приличную еду, для меня и для них. Нам всем нужны чистые одеяла и простыни. И еще — снимайте цепи с моих людей на время обеда, иначе у них портится аппетит. И я хочу напоследок хотя бы один раз увидеться с ними. Попрощаться.
— Многого же вы хотите! Это будет вам дорого стоить.
— Нет. Я распишусь в вашей идиотской книге. Это и будет платой.
— Чертово пиратское отродье, — взвизгнул тюремщик, в праведном возмущении забыв о своем ужасе перед Артией. — Да ты и корки хлеба не заслуживаешь! Тебя и саму надо в цепи заковать, к стене приковать, а то, ишь, раскомандовалась! Камин ей подавай! Еду приличную! Одеяла! Где я тебе всё это возьму?!
— Где хотите.
Хлопнула дверь, в замочной скважине проскрежетал ключ. Даже сквозь толстые каменные стены Артия слышала, как тюремщик бредет по коридору, оглашая тюрьму возмущенными причитаниями о безмозглых нахалках, пока, наконец, в ответ ему не подняли крик заключенные в других камерах. Вскоре вся тюрьма гудела, как растревоженный улей.
* * *
Мрачный судья, только что приговоривший к смерти Артию и ее команду (а также команду «Врага»), посмотрел на последнего из злостных пиратов, посаженных на скамью подсудимых. Потом, донельзя удивленный, снял очки и присмотрелся внимательнее.
Перед ним сидела юная девушка, с коротко остриженными темными кудрями и глазами цвета свежесрезанного салата.
На ней было простое белое платье, подчеркивавшее стройную фигурку и нежную кожу. (Наверное, кто-то принес ей вещи в тюрьму…)
Она робко подняла зеленые глаза, и по мраморным ее щекам скатились две хрустальные слезинки.
— Кто она такая? — Судья полистал документы. — Малышка Голди?! Дочь того самого чудовища — Золотого Голиафа?
Пока шло слушание дела Голди, судья много раз перебивал обвинителей и в конце концов дал слово самой Малышке.
Когда он сурово взглянул на нее, она задрожала и робко потупилась, но на миг их глаза всё-таки встретились. И хитроумный судья, всегда гордившийся своими здравыми суждениями, прочитал в ее взгляде всю правду о том, кто она такая на самом деле — хрупкое и нежное создание, чистый ангел во плоти. И еще он увидел — она вверяет ему свою жизнь, ибо видит его мудрость и понимает, что он способен разглядеть истину за нагромождениями лжи.
Малышка Голди заговорила:
— Господа присяжные! Господин судья? Моя история печальна. Долгие годы я была пленницей собственного жестокосердного отца, Золотого Голиафа. Он силой удерживал меня на своем корабле. А потом я стала пленницей его бессердечной команды. Меня заставляли носить мужскую одежду, совсем не подходящую для девушки, вынуждали совершать страшные пиратские деяния — и я ничем не могла им помешать. Всё мое нежное детство, господа, — тут ее наполненные слезами глаза обратились к судье, — прошло в страхах и ужасе. И сейчас, если надо, я готова поплатиться жизнью — но не за свои преступления, ибо я не совершила ничего дурного. Я была всего лишь жертвой — может ли слабая девушка что-нибудь противопоставить острому мужскому уму и грубой силе? Но я встречу смерть с радостью. Моя жизнь была полна страданий, и я охотно положу ей конец!
Судья взмахом руки заглушил протестующие голоса и подался вперед.
— Если бы вас простили, каково было бы ваше самое сокровенное желание?
— О, сэр! — Голди подняла к нему залитое слезами лицо. Крошечный крестообразный шрам, символ дурного обращения с нею, алел, как след поцелуя. — Я бы всей душой хотела стать тем, кем мне никогда не дозволяли быть. Женщиной. Просто женщиной. И я была бы благодарна тому, кто научил бы меня быть ею.
Судья прочистил горло и больше не произнес ни слова.
Десять минут спустя Малышка Голди, капитан пиратского корвета «Враг», была прощена. Точнее, признана совершенно ни в чём не виновной.
* * *
Артия услышала эту новость от Тюремщика, когда тот вернулся.
— А что будет с командой Голди? — поинтересовалась она.
— Отправятся на виселицу, как и все вы.
— Похоже, у веревок будет много работы, — сказала Артия, как говорила когда-то Молли на сцене.
Потом дверь распахнулась шире, и в ней выросли два дюжих стражника: в камеру внесли несколько блюд, от которых поднимался пар, бутылку вина, горячий кофейник и проволочную корзину с раскаленными углями.
Планкветт степенно перелетел через камеру и приземлился на тарелку с картошкой.
— Гнусная птица, — процедил тюремщик сквозь зубы.
— Я просила камеру с камином, — напомнила ему Артия.
— Это невозможно. Эта камера специально предназначена для таких, как вы. Останетесь здесь. — Он придвинулся ближе и снова залебезил: — Но вашу команду я переселил. Камера хорошая, большая, с огромным камином — лучшая, какая у нас есть. Просто загляденье!
— Могу ли я вам верить? — Артия старалась не выдать охватившего ее волнения.
— Как пообедаете, можете сами поглядеть. Навестите свою команду, даю вам целых двадцать минут. Ну как, идет?
* * *
Странно. Она вдруг вспомнила, как впервые увидела их, своих пиратов, в то утро в «Кофейной таверне» на западной окраине Ландона.
Они сидели на скамьях, придвинутых к камину, в котором горели дрова и трещали сосновые шишки. Огонь пылал знатный. Каналья-тюремщик не обманул.
В первый миг Артия огляделась, ища Свина. Но его, разумеется, здесь не было. (Он, высоко задрав желтый хвост и крепко сжимая в челюстях попугайскую косточку, опрометью бросился бежать с «Неуязвимого», едва корабль пришвартовался в Ландонском порту.
— Не огорчайся, — сказал Дирк Соленому Уолтеру. — Свин всегда такой. То уходит, то возвращается…
— Если вернется и на этот раз, — вздохнул Уолтер, — он нас не найдет.)
Но на этот раз Свин не вернулся. Этот пес, по словам Эйри, всегда знал, с какой стороны его лапка намазана маслом.
Планкветт восседал на плече у Артии, гордо выставив вперед клюв. Убедившись, что на скамейках сидят его старые знакомые, он пронзительно заорал и подлетел к ним.
Все вскочили, отшвырнув кружки с кофе.
— Планкветт!
— Артия! Это же Артия!
— Тебя что, посадили к нам, чтобы мы провели последние часы вместе?
— К сожалению, нет. Просто пустили в гости.
Их энтузиазм, как тонкая веточка в огне, вспыхнул ярко, и тотчас же угас.
Что еще сказать? Радоваться было нечему. Через три — точнее, через два с половиной — дня их вздернут на Локсколдской виселице.
И тем не менее они постарались провести время весело. Уселись в кружок у огня и принялись вспоминать прошлое, рассказывать забавные истории. Сказали Артии, что она чудесно выглядит, даже непохоже, что она только что из тюремной камеры. Она отвечала им тем же.
Потом все уткнулись носами в свои кружки.
— Мистер Вумс, — сказала Артия. — Будьте добры, отойдем на минутку.
Эбад (как, впрочем, всегда) был самым молчаливым из всех. Казалось, он ждал этих слов. Он встал и подошел с ней к забранному решеткой окну.
— Как ты сумела раздобыть всё это?
— Тюремщик хочет, чтобы я оставила автограф в его книге знаменитостей. Послушай, время истекает — он дал мне всего двадцать минут. Эбад, я вижу, вы не закованы.
— Они сняли с нас кандалы на время обеда, сказали, мы можем гулять свободно часов до шести.
— Значит, нужно успеть до шести! — Эбад вопросительно посмотрел на нее. Артия продолжила: — Еще не догадался? Камин!
— Можно попробовать — дымовая труба достаточно широкая. Но неужели здешние тюремщики такие дураки и не предвидели, что мы можем сбежать?
— По-видимому, да, Эбад. Дураки никогда не думают о каминах. Именно так я сбежала из Ангельской Академии. В том камине труба была достаточно широка для меня, а этот камин во много раз больше. Внутри должны быть ступеньки для трубочистов.
— Но если в других каминах, соединенных с этим, горит огонь, труба может быть горячей. Куда она выходит?
— На крышу, куда же еще?! Внизу по земле наверняка ходят стражники, но они не ожидают такого подвоха. Идите осторожнее, ступайте неслышно и держитесь крепче. Вам дали простыни? Тогда свяжите из них веревки, чтобы спуститься по стене. Это ваша единственная возможность спастись!
— А ты?
— Что-нибудь придумаю, Эбад. У меня еще целых три дня. Мне будет лучше думаться, если не надо будет беспокоиться за вас.
Эбад взял ее за руки. «Да, это прощание», — подумала Артия.
Подлетевший Планкветт уселся на их соединенные руки, вцепился когтями в запястья.
— Я оставлю его тебе, Эбад. Так будет лучше. — Артия погладила мягкую макушку попугая, покрытую перьями цвета рубина и нефрита — такими же были бальные платья Молли. — Будь осторожнее, Планкветт, старина. Береги себя, папа…
Эбад улыбнулся.
— Ты тоже, дочка, — сказал он. — Ты всё помнишь.
— Конечно, помню. Забыла только на шесть лет. Артия попрощалась со своей командой. Эйри плакал.
За ним прослезились Дирк, Уолтер, Вускери, Питер… Круглое лицо Честного Лжеца походило на одну громадную слезу.
— Осторожнее, ребята, а то огонь зальете, — печально заметил Глэд Катберт.
— Мистер Вумс скоро объяснит вам, что погасить огонь в камине — совсем неплохая мысль. Доброй вам ночи, джентльмены. Увидимся в лучшие времена. Где-нибудь в раю для храбрецов.
Когда носатый тюремщик отпер дверь, Артия тотчас же вышла в коридор. Тюремщик поворчал что-то себе под нос и запер дверь.
— Теперь-то вы подпишете книгу?
— Да.
— Тогда на вас хочет взглянуть парочка знатных господ и несколько дам. По одной минуте на каждого, а всего их пятеро. Тоже деньги, знаете ли… Мне придется заковать вас — они этого ждут. Нельзя разочаровывать публику. Сами, небось, понимаете, вы же актрисочка…
* * *
«Хоть бы они убежали! Это всё, о чем я прошу. Мне бежать нельзя. А они должны».
Снова в одиночестве. Была ли она когда-нибудь так одинока? Она много раз оставалась одна… но это было не так.
«Феликс, — подумала она. — Нет, не Феликс. Эбад. Молли».
Тут ей вспомнился сонет, который Феликс пел на Кофейном кораблике. Песня, рассказывавшая о Молли. «Сравню ли с летним днем твои черты? Но ты милей… А у тебя не убывает день… И смертная тебя не скроет тень… Доколе дышит грудь и видит взор…»
Еще две ночи, два дня. Любопытно. Эти дни — всё, что ей осталось, но покажутся ли они самыми длинными в жизни? Или — самыми короткими?
Верю ли я в смерть?..
Нет, решила она, не верю. Но, похоже, она всё-таки наступит.
* * *
В тот день «Ландон таймс» вышла под заголовком: «Дерзкий побег команды актеров-пиратов и их попугая, коварно ускользнувших их когтей правосудия».
По всему Ландону гремели крики: «По дымовой трубе!» И весь Ландон — все его низшие слои — радовались и поднимали тосты за храбрых пиратов, ускользнувших из тюрьмы Олденгейт по крышам, по стенам и теперь с чистой совестью и чистыми руками — ну, пусть не совсем чистыми, в саже-то они запачкались — разгуливающих на свободе. Никого из них не поймали. Герои! Народные любимцы!
— Но Пиратика еще в тюрьме.
— А она была самой умной из них…
Небо было настоящим. Зимний рассвет. Но какой сегодня день? Первый… второй… третий… Ах, да. Третий…
— Проснись и пой, — проблеял тюремщик, на этот раз сопровождаемый тремя вооруженными стражниками. — Настало утро твоей славы.
Но Артия уже была готова. Тщательно вычистила камзол, причесалась. До блеска надраила сапоги. Она взглянула на тюремщика и спросила:
— Вы прочитали то, что я написала в вашей книге?
— Ты же знаешь, я читать не умею, — воскликнул носатый с величайшим презрением ко всем, кто постиг эту премудрость.
— Тогда попросите кого-нибудь вам прочесть. (Несколько дней спустя он так и сделал, и в воздухе снова загремели его яростные вопли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36


А-П

П-Я