https://wodolei.ru/catalog/accessories/ershik/napolnyj/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Свет окончательно померк.
Что-то заскреблось в дверь.
Я прислушалась.
Что-то сказало:
— Пока ты здесь сидишь, все забудут про тебя.
Я решила, что это гном. Всякие мольбы бессмысленны.
— Ты не спишь? — прошипел чей-то голос.
Я спросила:
— Что мне сделать, чтобы вернуться в другую камеру?
— Уже поздно, — прошипел в ответ чей-то голос.
Не сон ли это? Кто-то вложил мне в руки гадальную карту, и я вижу ее, ибо в подземелье Дома Ночи вновь появился свет.
Героиня. Молния ударяет в жезл. Гиацинты, бумаги, кровь и жемчуга струятся из ее руки. Зеленый солнечный диск. Горы полыхают малиновым пламенем. Краски.
Но я обрываю край, на котором нити судьбы сливаются в ковер у нее под ногами. Мне не нужна сплетенная ею и судьбой ткань. Все уже свершилось, и наступил конец.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1
Вульмартис, черная девственница, богиня и колдунья на ощупь холодна как лед, вся из камня. Руки, ноги, лицо кажутся обнаженными костями и черепом; одеяние с капюшоном, вероятно, скрывает лишь мнимые очертания бесплотного тела, в котором нет ни сердца, ни чрева.
Никто не выпускал меня из камеры, скрытой под толщей камня, я прошла сквозь стены и очутилась здесь, безошибочно определив, где находится ниша, в которой неусыпно хранит бдение богиня. Вульмартис, конечно, это не Исибри — Рожденная-Цветами Исибри, творение любви, златовласая плясунья, плывущая на раковине по морским волнам… Не Исибри. И даже не Вульмардра урожайной поры. Целомудренная, как обсидиан. Это Жрица и Старуха в одном лице.
Подобные черным яйцам глаза опущены.
Ты ни разу мне не помогла. Даже когда я воображала, будто ты оказываешь мне поддержку, выходило, что это лишь каприз или заблуждение. Ты и пальцем не пошевелила, когда убивали мою маму. Если наша с Фенсером встреча и произошла при твоем посредстве, она принесла ему лишь горе, а мне одну беду.
О чем тебя просить, если ты не желаешь давать?
Запели женщины, я слышала гул их голосов, напоминающий биение океана в фотах, — нарастание, откат, возвращение.
Я ощутила горький аромат благовоний, приготовленных из сабура и мирриса.
А в руках у меня подношение. Во сне я принесла тебе крапиву, лишь ее я сумела найти. Но ведь и это сон, а у меня белые маки и хризантемы, цветы забвения и смерти.
Я вкладываю их тебе в ладони.
Статуя ожила. Я чувствую давление, исходящее от камня. Оно захватило меня, как угодившее в водяной поток насекомое. Закрутило, завертело, и вот я падаю к ногам старухи, цепляюсь за них. И каменные ноги оказываются теплыми, как залитый солнцем каменистый холм.
— Помоги мне.
— Все при тебе, — сказала богиня Дома Ночи.
Один из маков вспорхнул с ее руки. Он улетел прочь и скрылся из виду.
— Разве могу я тебя услышать, — сказала богиня, — если ты чересчур тихо говоришь? Кругом столько шепота, в нем никак не различить слов.
— Я кричала и бранилась, — возразила я, — а еще я плакала.
— И сразу же отворачивалась, — сказала богиня, — и отвечала на собственную мольбу: Она не слышит; Она не желает давать; Она не дает; Она не желает слушать. Чего ты хочешь?
— Освободиться.
— Я не слышу тебя. Только шепот миллиона ртов.
— Освободиться, — сказала я.
— Говори же, — сказала она.
— Спаси меня от смерти. Выпусти на свободу.
— Говори же, — сказала она.
Я поднялась на ноги и отвернулась от нее, я поглядела в темноту и еле слышным голоском сознания пролепетала:
— Я вырвусь из этого ада. Я выйду на свободу. И мой ребенок будет жить.
— Кто-то кричит, — сказала богиня, — и голос этот громче грома.
Я повернулась и пробудилась. Моя душа, витавшая за милю от меня среди лабиринта тюремных коридоров, вновь оказалась в рамках горизонтально расположенного тела и приспособилась к нему.
Чернильный мрак в камере не рассеялся, но я увидела, что на одной из стен проступили сотни тонких, как волоски, трещин, сквозь которые сочился свет, только совсем не похожий на дневной.
Пока не пришло отчаяние, у меня есть уголок для обитания.
Лежа на боку, я сразу же принялась твердить слова урока.
Я говорила вслух, боясь запнуться, если стану произносить слова мысленно.
— Я выйду отсюда. Меня ждет свобода. Я буду жить.
И подумала: теперь я наконец сошла с ума. Сколько же времени провела я здесь — вроде бы лишь день да ночь, кажется, месяц… к чему твердить эту чепуху? Где же отчаяние, которое приведет меня в чувство?
Но мне виделась каменная Вульмартис в нише и кружившие возле нее белые маки. И виделось, как я зажигаю перед ней желтую свечу, от пламени которой, словно золотые побеги, разбежались лучи, заполняя собой коридоры и лестницы. Я ощутила под руками тепло ее камня, от которого ждала лишь холода.
— Ты услышишь меня, — сказала я, — если я буду говорить четко.
И произнесла потише:
— Меня ждет свобода.
Спустя некоторое время, не переставая твердить эти слова, я погрузилась в сон. И мне приснилось, что я повторяю те же самые слова и лежу на том же месте, где была наяву, но золотые лучи света, крадучись, пробрались в щелку под дверью.
Я открыла глаза и приподнялась, в щель под дверью забил свет, он обжигал меня, и я заслонилась от него рукой.
Они наконец решили покормить меня. Это уже начало.
Но в дверях показался человек с соломенными волосами, а следом появился гном. Человек с соломенными волосами крепко связал мне руки.
— Вы пойдете наверх, — сказал он.
От слабого мерцания закоптившегося фонаря у меня заслезились глаза.
Я встала и решительным шагом двинулась вперед, а гном с чириканьем пошел следом.
2
Целый день свет причинял невыносимые мучения, даже пламя свечи резало глаза ножом. Но на второй день мне полегчало, а с приходом третьего я смогла осмотреться в своих третьих по счету апартаментах в этой тюрьме.
Мне казалось, что все происходящее не до конца реально. Я была ошеломлена, и вера в посетившее меня видение или сон, ниспосланный богиней, не покидала меня. Я почувствовала исходившие от нее силы, то же ощущение я испытала в поместье Гурц, в маленьком храме возле озера. Может, в моей душе скрыт источник, которому я не давала пробиться наружу? Но другой голос бранил меня и говорил, что я впала в слабоумие за время тяжких испытаний, но скоро поправлюсь. А мне не хотелось поправляться. Легкое безумие — мой единственный шанс. Здравомыслие представляет собой опасность. Здравомыслие означает необходимость признать поражение.
Ведь это — лишь оазис среди мрака. Он совершенно ясно выразился на сей счет.
— Будем считать, что у вас случился выкидыш, — заявил он мне; этот женский голос мужчины звучал поблизости, только тогда я не могла как следует рассмотреть начальника. — Выбирайте сами. Либо выкидыш, либо предание забвенью. Та камера, захороненная среди глубин замка. Я не испытал удовольствия, когда отправил вас туда. Полагаю, это помещение приятней?
Это помещение было приятней. Комната, расположенная в башне под его апартаментами.
Вероятно, там у меня над головой сидит или ходит эта огромная туша, передвигающаяся на искривившихся под многотонным грузом ногах, завершением которых служат маленькие узконосые туфли. У этого ходячего абсурда небольшая нога.
Моя комната почти совсем пуста. В ней имеется койка, на которую можно прилечь, стол и стул, в ней три окна, выходящих на море, — с решеткой, но они протянулись на ширину раскинутых в стороны рук. И лампа, которую можно зажечь с наступлением темноты. И примитивный клозет.
Отыскалось даже несколько книг в стенном шкафу. Разваливающиеся, потертые, кожа с переплетов почти вся слезла. Поначалу тулийские письмена, покрывавшие страницы, упорно не хотели мне даваться. Я противопоставила им силу воли.
У меня сильная воля. Она и привела меня сюда.
А пузырь решил, что просто исполнилось его заветное желание?
Другая женщина принесла мне еду, блюда тоже переменились. Пожалуй, их можно считать изысканными. Вчера дали бокал вина. Сегодня — свежую рыбу, запеченную на решетке, и соус к ней, кресс-салат, фруктовый крем. Потом принесли тарелку с персиками и овечий сыр на белом блюдце.
Я внимательно оглядела прислужницу: худая близорукая женщина, которую слишком долго продержали в темноте.
Сколько же здесь различных тварей, являющих собою составные части этого единообразного строения, из которого мне никогда не выбраться?
Я сидела возле среднего окна, читая по-тулийски, но тут дверь отворилась, и ко мне во второй раз пожаловал с визитом начальник.
Застыв, как зачарованная я следила за его передвижением. Он мелко семенил вихлявыми черными копытцами. Синяя туша навалилась на стол, он сел как бы на воздух: стул под ним скрылся из виду.
Следом явился гном.
Разве можно, видя их, относиться к ним как к представителям реального мира? Это фантасмагорические персонажи, порождение лихорадочных снов.
— Припоминаете наш разговор? — спросил толстяк и взял с моей тарелки персик, но есть его не стал, а только повертел его в руках; когда он уйдет, я выброшу персик в окно.
— Да, — ответила я.
— Насчет вашего выкидыша?
— Да.
— Вам здесь уютно? — осведомился он. Я не верила в существование этого огромного шарообразного лица. — Надеюсь, вам очень уютно, — сказал он. — Это неотъемлемая часть моего эксперимента.
Как будто до моей шеи слегка дотронулись пальцем: предупреждение. Мне следует приготовиться к тому, что теперь последует. Я приготовилась.
— Завтра, — сказал он, — вам принесут ванну, горячую воду и мыло. И новое платье. Вас накормят всем, чего вы пожелаете — в пределах наших возможностей. И подадут вина. Красного, белого или розового. А попозже, вечером, мы с вами встретимся на крыше. Вы уже знаете? Это обычное место.
Он принялся разминать персик в руке. Из плода брызнул сок.
Казалось, начальник удивился и уставился на него.
Я сказала:
— Вы повесите меня на крыше.
Гном склонил голову набок, как птица, питающаяся падалью. Начальник продолжал терзать персик, пока тот не превратился в месиво, в губку. Он бросил плод, извлек из нагрудного кармана носовой платок и тщательно обтер руку.
— Как же вы себя поведете, — проговорил он, — после такого хорошего обращения, когда вино окажет успокоительное воздействие? Других женщин измучил голод, силы их пришли в упадок за время судебного разбирательства и трудного путешествия сюда. У многих завелись вши и различные паразиты, кожа их покрылась язвами. Одна из них перенесла пытки на дыбе.
— И ни одна, — сказала я, — не была беременна.
— Вы потеряли ребенка, там, во тьме.
Непроизвольным жестом я заслонила от него живот.
Завтра, после купания и еды, меня ожидает смерть. И меня, и моего ребенка.
Нет. Я должна спастись. Должна вырваться на свободу. Мы непременно останемся в живых, и она, и я.
Пузырь поднялся на маленькие ножки и принялся болтаться по комнате, разглядывая немногочисленные предметы, находившиеся в ней: кувшин и тазик для мытья, книги. Он задержался, чтобы прочесть страничку из одной. Гном не отставал от него ни на шаг, будто намеревался подхватить начальника, если тот упадет навзничь. Но случись такое, чудовище крупных размеров раздавило бы крохотного монстра.
Я представила себе эту картину, не сдержалась и рассмеялась.
Начальник приподнял глаза и посмотрел на меня.
— Интересно, вы не в своем уме, что ли? Похоже, вам не страшно. Других, — задумчиво рассуждал он, — пришлось тащить волоком, а они орали, молили о пощаде, обливаясь мочой от ужаса. Потеряв всякое достоинство. Становилось жаль этих несчастных.
— Вы поклоняетесь богине? — спросила я.
— В положенное время года, — ответил он, следя за мной.
— Ее присутствие ощущается по всей вашей тюрьме, — сказала я. — Вы ей не нравитесь. Возможно, в один прекрасный день она покинет свою нишу, разыщет вас, и вы узнаете, что у нее клыки пантеры.
— Угроза, — сказал он, — сверхъестественная кода. А колдуньи только проклинали меня.
— Проклятья принесли пышные плоды, — сказала я. — От них вы так раздулись.
Он мягко возразил:
— Нет, я просто люблю сладкое. И балую себя. Других грехов за мной не водится. Спиртное на меня не действует. Ни женщины, ни мальчики меня не интересуют. Мои развлечения не заслуживают ни малейшего упрека.
— Ваша алчность.
— Видите, как получается, — сказал он, — вы держитесь крайне властно, совсем как старая ведьма. Кстати, у меня имеются свежие новости. Ретку должны обезглавить в Кисаре. Топор — традиционное для Китэ орудие. Возможно, это уже произошло. К сожалению, у меня нет известий насчет вашего приятеля. Вероятно, погиб в боях. Не такая уж важная персона этот Завион в конечном-то счете.
Я сказала:
— Идите, сэр, жуйте свои конфетки. Встретимся завтра, на крыше.
Он прикрыл глаза:
— Отлично. — Но прежде чем меня оставить, он еще пару раз прошелся по комнате.
Когда дверь закрылась, меня охватили мучения, куда более страшные, чем всякая рвота. Вскоре, прильнув к прутьям оконной решетки, я разразилась криком, глядя на океан, который стоит у меня перед глазами до сих пор: он похож на опал, полосы тени скользят по нему, то приближаясь, то отдаляясь. Мои вопли походили на крики чаек. Все предопределено.
Я не должна этого делать. В отличие от повешенных колдуний шепот с воплями для меня непозволительны. Я разжала отчаянно вцепившиеся в решетку руки, легла на койку, опустила руки на живот.
Какой он большой и твердый. Кажется, не он существует при мне, а я при нем.
Меня ждет спасение. Ее и меня. Мы выйдем на свободу.
Как?
Нет никакой возможности.
Губительный голос рассудка принялся мягко увещевать меня. Этот попечитель всегда сопутствовал мне. Он предрекал мне в удел полное одиночество, и все меня бросили. Он уверял, что случившееся непоправимо и прибежища мне нет. Он всякий раз оказывался прав. Я велела ему замолчать, отринув его от себя как искусителя из притчи.
Я выйду на свободу. Я не умру…
Умереть легко. Жить куда трудней. Я буду жить.
3
Принесли медную ванну, в нее постелили льняную простыню, затем налили кипятку и добавили несколько ковшей холодной воды. Худенькой женщине помогала девушка, которая раньше выносила помои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72


А-П

П-Я