Отзывчивый сайт Wodolei.ru 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Его вопрос привел меня чуть ли не в замешательство, поскольку я отлично усвоила, каково мое нынешнее положение. Гурц словно прочел мои робкие мысли и сказал на это, что заметил, с каким чувством собственного достоинства я стала держаться, и понял, что в черном доме я служила горничной при госпоже, а вовсе не выносила помои с кухни. Во время осады я оказалась в стесненных обстоятельствах, но при его покровительстве все опять вернулось ко мне. Он с радостью наблюдал за этим. Я вполне приемлемо веду себя за столом, я мила и скромна. Он только попросил бы меня зачесать наверх волосы — умею ли я это делать? — а если кто-нибудь упомянет о моем юном возрасте, отвечать, что мне шестнадцать лет и я просто маленького роста. Он знает, что мне наверняка немногим больше пятнадцати, сказал он. (Я думаю, на самом деле он понимал, что мне куда меньше того, а может даже считал меня моложе, чем на самом деле.) В его родной провинции люди полагают, что девушки достигают брачного возраста в двенадцать лет, но в городах принято судить иначе. Его осудили бы за то, что он хвастается любовницей, которой не исполнилось и шестнадцати лет.
Я пообещала, что стану выдавать себя за шестнадцатилетнюю и зачешу волосы наверх. Я столько раз видела, как это делает мама, да если уж на то пошло, и Лой тоже, а часть ее гребней и шпилек досталась мне, оказавшись в неразберихе среди моих папильоток и щеток для волос.
Не беспокойство, а любопытство одолевало меня, я с нетерпением ожидала вечерних событий.
Мне приходилось совершать такие огромные дикие шаги в познании окружающего, что теперь у меня не осталось никакого мерила, весов для оценки событий. Кроме того, аура этого войска приобрела для меня странную притягательность. За время жизни я успела освоиться с армейским бытом, а слово «враг» казалось мне не более значительным, чем лимонная корка, ведь мне пришлось проглотить сам кислый плод целиком.
Я не проводила времени в размышлениях об имени Фенсера на тускло-красной бумаге, о том, как я зачеркивала его, и точно так же я не задумывалась над вопросом, четырнадцать мне лет или шестнадцать, сумею ли я зачесать наверх волосы, пристало ли мне сидеть в освещенной факелами палатке за одним столом с человеком, который отдал приказ уничтожить форты Высокобашенный и Ончарин.
Дюжину палаток составили вместе, получился обеденный зал. Быть может, Мельм расстилал безукоризненно белые скатерти, а за креслом полководца, украшенным резьбой по черному дереву и сопровождавшим его на всем пути с Севера, а теперь возвращавшимся обратно, стояли крест-накрест штандарт с вороном и знамя с медведем. В дальнем конце зала расположился сам Уртка, та огромная фигура, что участвовала в триумфальном шествии, которое я видела, только теперь она возвышалась не на колеснице, а на золотом постаменте. В когтях, достигавших пяти дюймов в длину, он держал драгоценности. Над стоявшей перед ним чашей из золота вздымался дым благовоний. Его увенчали гирляндой из осенних крокусов. Солдаты Пятого Отряда Копьеносцев прибыли на место стоянки раньше всех, отыскали для него цветы и заработали дополнительную порцию вина, которым угощали сегодня бойцов.
Мы с Гурцем сидели в дальнем конце стола на южной его стороне. Никто и не думал о том, чтобы возлежать за обедом, но слуги принесли для гостей гирлянды цветов из цветной бумаги.
Я принялась считать присутствующих. Помимо генерала, стоявших возле его кресла адъютантов и слуг, в палатке находилось сорок три человека мужчин и одиннадцать женщин в ярких платьях, походивших на роскошные цветы, рассыпанные среди черных кителей. Уже по одной только их одежде можно было понять, что они богаты. Хотя было непонятно, с давнего или с недавнего времени. Судя по манерам, все до единой имели благородное происхождение и принадлежали к аристократии. Каждая из этих женщин отличалась привлекательностью, а две были красивы; одна из них, со светлыми, как лен, волосами, одетая в платье цвета фламинго, сидела поближе к нам. Их утонченность очаровала меня; я не могла понять, что они здесь делают, каким образом очутились, вроде бы по собственному желанию, среди этих мужчин, похожих на медведей. Ни одна из них никак не могла оказаться в тех же обстоятельствах, что и я.
На мгновение я почувствовала себя ребенком в этом чопорном шелковом платье для девочек, наглухо закрывающем шею и руки до самых запястий, с единственным украшением — золотым браслетом с кораллами, подаренным мне Гурцем. Но прошла минута, я позабыла обо всем и уже глядела во все глаза. И тогда же престранное ощущение накатило на меня, еще один из моих приступов, и мне показалось, будто мной владеет сверхъестественная сила, будто я опередила этих женщин на десятки лет и иду по дороге, которой их ногам никогда не коснуться.
За время долгого обеда вопросы политики не затрагивались ни разу. Сынок Медведя, полководец с блеклыми глазами, возглавлял беседу; он произносил тосты в честь божества и делился с нами воспоминаниями об Отечестве. Обед превратился в расширенную, более цветистую вариацию наших с Гурцем ужинов в городе. В промежутках мужчины галантно флиртовали с дамами и поднимали тосты за их — за наше — здоровье. Все разговоры велись исключительно на кронианском языке.
А стол изобиловал блюдами. На тарелках появлялись лакомства, о которых мне случалось слышать, но я еще ни разу в жизни их не видела. Теперь я неловко съела по кусочку каждого. Там подавали напитки множества сортов, в том числе черное пиво и бренди бледно-соломенного цвета, но они предназначались исключительно для мужчин. Вечеринка стала несколько шумной, но я не пила вместе со всеми. Сидевший справа от меня Гурц прикрывал рукой мой бокал всякий раз, как подносили вино, хотя и позволил мне отпить пару глотков из своего собственного. Когда поднимали тосты в честь бога, я пила воду. Он обратился к сидевшему рядом с ним седому тритарку с шуткой по поводу заботы, с которой он оберегает мою шестнадцатилетнюю юность, и тот спьяну закивал.
Лишь очарование светловолосой женщины, почти божественной ее красоты, отгоняло скуку. Ее утонченные манеры, ее молодость — конечно же, она напомнила мне маму, маму в раннем детстве, в самые безопасные годы моей жизни.
Я постаралась, чтобы она не заметила, как я гляжу на нее. Впрочем, многие мужчины не отрывали от нее глаз.
От вина, от жары в палатке щеки ее вскоре зарделись ярким румянцем, свойственным блондинкам. И по-видимому, от комплиментов кавалера. По всему было заметно, что он видит в ней желанную добычу. По знакам различия я догадалась, что он — тритарк, командующий тремя тысячами воинов. Даже я разглядела, что, несмотря на свой ранг, он чуть ли не самый молодой из всех мужчин в палатке — теперь я могла сравнить его с Гурцем — ему примерно тридцать один год, как моему папе, только больше он ничем не напоминает его. Был ли он красив, этот сазо? Светловолосая дама так и льнула к нему, чистила ему фрукты и опускала кусочки в спелый розовый рот. Подстриженная борода обрисовывала челюсть, причесанные усы изгибались дугой. Короткие волосы на голове напоминали черную окаменелую щетину, покрывшую выжженные опустошенные поля… карие глаза… вот они уже пристально глядят на меня с насмешкой, с угрозой…
Лицо мое приобрело такой же цвет, как платье его дамы, я отвела взгляд. Я не сумела истолковать замеченное мною в тот момент, когда глаза наши ненадолго встретились — его тщеславие, полную убежденность в собственной непогрешимости — но в душе у меня поднялась волна страха и отвращения.
Я глянула тайком на Гурца — не заметил ли он чего-нибудь, но нет. Он не видел даже, что этот человек все еще ждет, сидя по северную, более почетную сторону стола, словно охотник у входа в западню. Я с ужасом догадалась: по-видимому, он перехватывал мои взгляды, обращенные к его даме, в течение всего вечера и вообразил, будто я смотрела на него. И тогда мне захотелось убежать.
Спустя недолгое время генерал Длант поднялся с кресла и направился к столу, находившемуся возле бога в медвежьем обличье; он налил ему в чашу смесь вина и бренди. Затем, стоя рядом с медведем, он провозгласил тост за здоровье императора. Все мужчины и женщины, сидевшие за столом, тоже встали и поднесли бокалы к губам. Дамы из города. Светловолосая женщина. И я. Это не имело никакого значения, меня заботило одно: как скрыться от взгляда охотника.
После этого тоста дамы направились к выходу. Кавалеры не стали их сопровождать, ведь у входа в палатку их дожидались собственные слуги. По указанию Гурца явился Мельм. Я выпила немного, но из-за продымленного воздуха в палатке, позднего времени, холода на горном склоне, от неуверенности и страха у меня закружилась голова. Я почувствовала признательность Мельму за то, что он идет рядом с фонарем в руке, пусть он и не видит меня.
Мы пошли по заиндевелой траве, стены палатки сомкнулись и замуровали внутри нее мужчин и свет. Мне стало легче дышать, но тут я услышала, как светловолосая женщина весело и звонко рассмеялась.
— Глядите, вон она бежит вприпрыжку, милашка старого Гурца. Ей лет тринадцать, не больше. Младенец.
Внизу то нарастая, то теряя силу звучали шумы неустанного движения в ночном лагере, но здесь, среди островка покоя, голос ее уносился вдаль подобно птице.
Затем я услышала решительный голос другой женщины:
— Это служанка с кухни из того черного дома. Помните женщину по имени Илайива? Ту, что сошла с ума, когда погиб ее брат, и вскрыла себе в ванной вены, в классических традициях.
2
Говорят, что холод рождается на Севере, но во время путешествия по незнакомой родной мне стране мы проезжали места, почти не тронутые войной. С полей, которых никто не жег, собрали урожай. Множество деревьев, не знавших ядовитых дымов, гари и ударов топора, все еще окутывали легкие облачка листвы цвета оливок и лисьего меха.
Из сундука, в котором лежала моя одежда, карандаши и прочие необходимые вещи, я достала книги, свои и те, что я забрала из тетушкиной библиотеки. Я читала, я спала. А иногда сидела, не отводя зачарованного взгляда от мелькавших в окошке картин. Мимо проплывали покатые плечи холмов, лезвия вод и леса, в которых олени пощипывали молодые побеги и настороженно следили за нашим продвижением с высоких скал, похожих на стены замков. По небу летели стаи гусей, направлявшихся в противоположную сторону, на юг, к королю.
Кое-где попадались поселки и деревни — обезлюдевшие — а однажды среди пастбища с овцами встретился богато украшенный, но заброшенный храм. Кронианская армия взяла овец себе.
Я пыталась делать зарисовки. Экипаж раскачивался, мешал мне.
Всякий раз, как движение замедлялось, мне предлагали для разнообразия пройтись пешком, и я соглашалась. Жгучая кровь пробуждалась в затекших от сидения и лежания руках и ногах. Я совершала эти пешие переходы без сопровождающих, лишь кучер приглядывал за мной, но вокруг приливной волной текла вперед армия, два отдельных легиона, продвигавшихся с переменной скоростью в каком-то причудливом пластичном единении. Время от времени мне на глаза попадались офицерские дамы в роскошных юбках бутылочно-зеленого или пунцового цвета, которые, как и я, пользовались случаем, чтобы поразмяться, или смело скакали верхом на кобылках. Поотстав во время одной из таких прогулок, я увидела и других женщин; они сидели на телегах или шли по колее, оставленной фургоном; ветер трепал косынки, прикрывавшие их головы, у пояса болтались поварешки, ножи, кастрюльки и гирлянды луковиц. Многие тащили за плечами детей. Мне помнится, какой-то ребенок в шерстяной шапочке на вид казался старше матери, пятнадцатилетней девочки, которой, конечно же, не приходилось притворяться, будто она старше.
Походным маршем двигались солдаты — бодрый грубоватый народ, по сути уже знакомый мне. То в одну, то в другую сторону проносились галопом отряды кавалеристов на вороных конях, из-под копыт летели комья затвердевшей от мороза земли, и время от времени кто-нибудь свистел им вслед. В некоторых отношениях дисциплина стала менее жесткой.
На более удобных участках дороги основная масса солдат снова оказывалась далеко позади экипажа. Проезжавшие мимо моих окошек капитаны кавалерии иногда улыбались мне, но чаше всего не удостаивали меня взглядом.
В окошке стало темно. Неужели я проспала весь день? Нет, рядом с экипажем скакали кавалеристы; черные развевающиеся плащи, гладкие железные шлемы с золотыми ободками и колышущимися перьями — вот что заслонило от меня дневной свет.
Один из всадников, оказавшись у окошка, состроил мне гримасу. Погоны на плече указывали на ранг тритарка. Он потянулся и забарабанил обтянутым перчаткой кулаком по стеклу. Сквозь приотворенное окно до меня донеслись его слова:
— А ты что думаешь об этой козявке, с которой развлекается толстяк, об этой развратнице, которая осмеливается пялить на меня глаза?
Всадники расхохотались. Я вся съежилась. Но ему показалось этого мало. Он отпустил еще замечание насчет моей непривлекательности, которого я толком не поняла.
— Посудомойка какая-то. Этот старый дурак Гурц не заслужил ничего лучшего. У нее хотя бы грудь есть. Я думал, ему нравится, когда они еще в пеленках, — сказал другой офицер, повторяя слова, произнесенные женщиной в день праздника медведя.
— Она шлюха. Не могла оторвать от меня разгоревшихся глазенок. Посмотрите на нее. Крысячьи хвостики, кожа как воск. Урткин хер. — Я уже слышала это ругательство, но не знала, что оно значит. — Надо бы наказать ее за этакую наглость, — ответил тритарк.
Я попала в ад, и спасения мне не было. Однако он решил наконец, что с меня хватит. Пришпорив лошадей, они умчались прочь.
Страх не покидал меня всю оставшуюся часть дня. Но больше ничего не произошло. Кучер редко обращал на меня внимание и не взялся бы заступаться за меня перед всадниками, которые были старше него по званию. Собственно говоря, может, он и не слышал, что они говорили.
Когда приехал мой покровитель и мы сели обедать за складным столом, теперь уже в палатке, поскольку вечера больше не были приветливы, я задумалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72


А-П

П-Я