Собак устроили в парке на территории выставки. Рядом находился полигон, где испытывались боеприпасы для канадской армии. Канонада гремела непрерывно, так что земля дрожала. Реакция животных была различной: одни молча прижимались к земле, другие пытались вырыть норы, чтобы спрятаться; большинство же принималось подвывать. Но через два дня они уже привыкли к грохоту, а некоторым псам он, видимо, даже нравился.
Главной заботой Скотти было подчинить собак весьма суровой дисциплине. В частности, требовалось отучить их от воя. Ни один капитан не взялся бы перевезти воющих собак через зону, где действовали немецкие подводные лодки.
Скотти поднялся на борт судна, предназначенного для обеспечения этого рейса, и обсудил с его капитаном условия плавания. Капитан хотел, учитывая возможный вой собак, поместить их на нижней палубе. Скотти воспротивился: там невыносимая жара, воздух будет портиться. Собак нужно поместить на верхней палубе и ежедневно ее мыть. Там они смогут дышать свежим воздухом.
Скотти обещал, что псы будут вести себя скромно, тихо, как и подобает воспитанным животным. Но капитан знал повадки ездовых собак и не представлял себе, чтобы кто-нибудь мог заставить их молчать. Однако Скотти настолько великолепно проявил свое умение убеждать, что капитан согласился взять собак на борт «Помераньена». 450 «волков» сдержали обещание, данное за них хозяином, и не подавали голоса в течение всего плавания — достижение невероятное.
На палубе было поставлено 170 клеток вплотную друг к другу с двухметровым проходом между рядами. Клетки прикрепили к палубе, чтобы их не снесло за борт в случае шторма. Собаки были на привязи, но могли передвигаться, насколько позволяла длина цепочек. 70 клеток имели перегородки и предназначались для двух собак каждая, в остальных ста помещалось по три собаки.
Предвидя возможные потери во время столь длительного пути, Скотти приобрел больше собак, чем ему поручили (он вез 450 псов), но погиб только один, съев отравленную крысу.
У «Помераньена», старого пузатого корыта, капитанский мостик торчал на столбиках посередине корпуса. Перегруженный — осадка на четверть метра ниже максимально допустимой для открытого моря, он плавал словно бревно и в штормовую погоду изрядно зачерпывал воду.
Когда на широте Ньюфаундлендской банки внезапно налетел шквал, крепление части клеток позади капитанского мостика не выдержало, и клетки затеяли дикую пляску по палубе. Скотти боялся, что потеряет половину собак. Однако, кроме поломки нескольких клеток и ссадин, полученных парой псов, потерь не было. Поранившимся оказали медицинскую помощь, клетки починили и прикрепили к палубе попрочнее, а их обитателей водворили обратно. У собак, промокших и продрогших до костей, не было ни желания, ни сил даже скулить.
Команда была далеко не первоклассной, за исключением офицеров: ни один из «моряков» не умел даже вязать узлы!
Ежедневно британское адмиралтейство сообщало капитану шифром курс: нужно было идти зигзагами, чтобы избежать встречи с немецкими субмаринами. Ночью судно скользило бесшумно, без огней: все иллюминаторы затемнены, двери закреплены, чтобы не хлопали, и маскировались шторами. Порой замечали огни; были ли это рыбачьи суда или подводные лодки? Вахтенные нервничали и поднимали тревогу из-за пустяков; однажды ночью было три сигнала «Тревога!» без всякого повода. Лишь только пароход вошел в опасную зону, собаки каким-то чудом притихли. До этого иногда слышалось рычание, лязг цепочек. Теперь псы не ложились с наступлением темноты и не возились в клетках. Капитан не мог прийти в себя от удивления и заметил: «Слепой сказал бы, что на палубе ни одного пса». Для Скотти, горячо любившего собак, это было лишним доказательством их изумительного чутья. Его особенно волновала судьба четырехсот пятидесяти привязанных собак в случае, если судно будет торпедировано.
После двух недель плавания, похожего на рыскание вслепую, два минных тральщика встретили «Помераньен» и эскортировали его до Гаврского рейда. Там к нему подошел тяжело пыхтящий полицейский катеришко, и хриплый голос зарычал в рупор:
— Если вы не собираетесь на тот свет, то отведите вашу чертову лоханку в безопасную зону!
Эта зона была обозначена буями, поддерживавшими противолодочную сеть. На другое утро команда увидела в самой середине «безопасной зоны» торчавшие из воды мачты и дымовую трубу грузового судна, потопленного немецкой субмариной.
С чисто военной точностью ровно в десять часов утра два катера взяли «Помераньен» на буксир и отвели к набережной. Тотчас же был подан железнодорожный состав, и шесть «журавлей» принялись за работу. К полудню все было закончено; собак и людей поместили в здании бывшей бойни, где царил тошнотворный запах.
Организованность, четкость и быстрота разгрузки поразили Скотти. Он пошел проститься с капитаном судна. Тот искренне признался, что был не прав, когда при отплытии так пессимистически высказывался о собаках, и выразил восхищение тем, как Скотти их вымуштровал и держал в руках.
Они обменялись рукопожатием. Капитан отправлялся в 37-й рейс через зону, где шныряли подводные лодки. Когда Скотти заметил, что не завидует ему, капитан рассказал следующий анекдот.
Как-то шотландцы захватили немецкого шпиона. Его, как полагается, приговорили к расстрелу, и одному шотландцу было поручено отвести осужденного к подножию холма, где ожидал взвод, чтобы привести приговор в исполнение. Немец пожаловался, что ему приходится шлепать по грязи. «Ха! — ответил шотландец. — А я? Вы спуститесь вниз, и вам не нужно будет топать обратно. А я вынужден всю грязь, облепившую мои башмаки, тащить наверх».
На Вогезском фронте
Еще на борту судна каждый пес получил «удостоверение личности» — медную бляху, на одной стороне которой были выбиты его номер и кличка, а на другой — номер упряжки и номер места в ней. На сбруе каждой собаки также были указаны ее номер, кличка и номер упряжки, в которую она входила. Нарты были помечены номерами упряжек. Скотти предвидел все, хорошо зная, какой беспорядок возникает, если запрячь пса в первые попавшиеся нарты.
Он сформировал шестьдесят упряжек по семь собак, а два десятка собак оставил в резерве. Каждая упряжка состояла из головного вожака, правой крайней, левой крайней, правой центральной, левой центральной, правой задней и левой задней собак. Это был простейший способ запрягания, учитывавший неопытность французов.
В дни золотой лихорадки Скотти встречался с французами, эмигрировавшими на Аляску. Все это были парни хлипкие, небольшого роста, всегда взволнованные, нервные и болтливые, но говорить они могли, лишь когда руки у них были свободны. И он ожидал, что у него возникнет немало трудностей с пятью десятками альпийских стрелков, предоставленных в его распоряжение, но был приятно удивлен, увидев спокойных, серьезных, добросовестных молодых людей. Впрочем, впервые встретившись с собаками, они поначалу стали смеяться. Так вот каких зверюшек прислали с другого континента, чтобы выполнять работу, непосильную и для лошадей, и для мулов, и для людей!
Прежде всего Скотти велел им выкрасить белой краской столбы лагерной ограды и на каждом поставить номер — от первого до шестидесятого. К каждому столбу он привязал нарты с соответствующим номером, а на нарты положил упряжь, имевшую тот же номер. Наконец, лейтенант Хаас, уже ездивший на собаках по Аляске, объяснил со слов Скотти, что означают цифры на собачьих бляхах. Через час шестьдесят упряжек были запряжены в шестьдесят нарт без всякой неразберихи и ошибок — успех, достигнутый благодаря организаторскому таланту Скотти.
Начались тренировки. До обеда практиковалась одна половина упряжек, после обеда — другая. Альпийские стрелки, нисколько не боясь, учились обращаться с собаками, а собаки постепенно привыкали к новым хозяевам. А Скотти всегда был наготове: лишь только какой-нибудь пес начинал ворчать или огрызаться, его тут же отводили в конуру. Такая жесткая дисциплина содействовала установлению самого строгого порядка; удалось избежать того, чего Скотти больше всего боялся, — что всех собак перемешают.
Однажды ему пришлось съездить в Гавр, чтобы перед близящейся отправкой на фронт пополнить запас снаряжения — ремней, цепочек, карабинов. Покупки заняли больше времени, чем предвиделось. Подъезжая к лагерю, Скотти услышал страшный шум. Он мог иметь лишь одно происхождение: псы передрались. Скотти поспешно въехал в ворота и с испугом увидел посередине двора огромную груду визжащих, рычащих, грызущихся между собой собак, которые дали себе волю и спешили отыграться за слишком долгое хорошее поведение. Это была куча мала, но высотой с человека! Каждый пес старался вскарабкаться на самый верх, чтобы получить преимущество над остальными. Для этого он с разбега вскакивал на них, вцеплялся зубами в одного из находившихся ниже и всячески пытался сбросить его. Тот в свою очередь разбегался, вскакивал на кучу, из которой был изгнан, и веселая возня возобновлялась — веселая для тех, кто был сверху, но находившимся в самом низу приходилось туговато.
Как и те французы, которых Скотти знавал в дни золотой лихорадки, солдаты кричали, жестикулировали, пинали псов ногами и хлестали бичами, но это только разжигало их еще больше. Вероятно, они думали, что солдаты тоже участвуют в свалке и находят в ней такое же удовольствие. Во всяком случае псы прекрасно отдавали себе отчет в том, что их новые хозяева полностью утратили контроль над положением.
Понадобилось сначала избавиться от стрелков, еще более возбужденных, чем собаки, и подвергавшихся опасности быть искусанными. Но Скотти не говорил по-французски, а из солдат лишь несколько знали десяток английских слов. Скотти бросился к ним и потребовал, чтобы они немедленно развели псов по конурам.
— Твоя видеть, собака убежать, твоя привязать собака! — кричал он, невольно пуская в ход тот ломаный английский язык, каким говорят с туземцами.
Затем он стал посередине двора и, воспользовавшись минутным затишьем в рычащем хоре, щелкнул бичом и заорал знакомое псам «Э-гей!».
Они услышали и узнали его голос. Тотчас же ситуация изменилась: собаки, бывшие сверху, разбежались по конурам, подстегиваемые меткими ударами бича, заставлявшими их визжать от боли. Визг пострадавших посеял панику среди остальных, и куча драчунов растаяла, как снег на солнце. Вскоре на поле брани осталось лишь десятка три псов, не подававших признаков жизни. Потом они отдышались, кроме четырех, но и те в конце концов очнулись благодаря заботливому уходу солдат. Великое сражение закончилось без всяких жертв.
На другой день состоялся отъезд на Вогезский фронт.
По прибытии туда собак разделили на два отряда по две сотни с лишним голов в каждом.
Сначала собак использовали для подвозки боеприпасов на несколько вершин Вогезов, занесенных снегом. Ворчливому генералу, командовавшему этим участком фронта, были знакомы лишь те классические транспортные средства, о каких он получил понятие в военном училище; но, несмотря на свойственный всем офицерам скептицизм, он вскоре был вынужден признаться, что еще не видел столь эффективного средства для зимних перевозок.
Первым подвигом арктических собак была перевозка за четыре дня девяноста тонн боеприпасов на батарею, снабжение которой люди, лошади и мулы пытались наладить в продолжение целых двух недель, но так и не смогли доставить туда ни единого снаряда.
Затем с помощью собак было проложено тридцать километров телефонного кабеля и восстановлена связь с пунктом, отрезанным немцами. Разведывательные самолеты установили местонахождение этого пункта, но не могли оказать поддержку застрявшему там отряду. Благодаря телефонной связи и воздушной разведке удалось помочь отряду выйти из окружения и достичь линии фронта.
Альпийские стрелки стали хорошими каюрами и, несмотря на картечь, так увлекались спортивной стороной дела, что порой забывали про войну… Три пса, сыновья Бальди, были награждены военным крестом.
По окончании войны эти героические собаки доживали свой век, благоденствуя в роли домашних псов.
8. Профессиональные секреты

Поездки
Техника использования ездовых собак для полярных исследований развивалась и распространялась главным образом в промежутке между двумя войнами. Во время войны 1914—1918 годов собачьими упряжками пользовались, по большей части не будучи убежденными в их достоинствах; часто предпочитали живую силу людей, а также исландских пони. После войны 1939—1945 годов механические средства передвижения полностью вытеснили собачьи нарты: гусеничные машины малой, средней и большой мощности (легкие тракторы весом от двух с половиной до пяти тонн, тяжелые вплоть до сорокатонных), аэросани, самолеты, вертолеты.
Но ничто никогда не заменит того чудесного чувства товарищества, взаимной преданности, какое испытывает настоящий каюр, отлично знающий своих собак, от которых он зависит, как и они от него, своих повседневных товарищей, на которых он может положиться, как и они на него. Ничто не заменит опьяняющей поэзии езды на нартах, когда микроскопические кристаллы льда блещут под солнцем в сухом и морозном воздухе Заполярья подобно золоченым гирляндам на елке.
Чтобы полностью насладиться редкостными впечатлениями, какие доставляет езда на собаках, поезжайте одни (но с такими собаками, которых вы знаете и которые вас знают). Чтобы ехать быстро и с полной отдачей сил, поезжайте одни; при групповой поездке скорость не превышает скорости самых медленных нарт.
Для длительного рейда вроде перехода через ледяную пустыню Гренландии, мне кажется, лучше всего такой состав отряда, как при нашем переходе в 1936 году: четыре человека, трое нарт; количество собак различно в зависимости от расстояния. Тогда один из участников — запасной и помогает другим в случае нужды или идет впереди, чтобы разведать трассу, определить направление и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23