Они молча поднялись по темной деревянной лестнице и прошли по длинному
коридору почти в самый конец. Триан ввел их в комнату с широкой
постелью, поставил подсвечник на стоявший рядом с кроватью сундук и
вопросительно посмотрел на Уррия. Тот кивнул и Триан вышел в небольшую
прихожую, плотно прикрыв за собой дверь. Уррий знал, что верный
телохранитель не спустится вниз, а ляжет прямо у двери Уррия, защищая
сон своего господина.
Уррий посмотрел на девушку.
- Как тебя зовут? - спросил он и тут же добавил: - Нет, не говори!
Мне не нужно знать твоего имени. Раздевайся!
В свете трех свечей он молча смотрел, как она снимает свое красное платье с
большим вырезом. Соски на ее груди были сморщенными и совсем маленькими, не
больше мелкой монеты. И почти под цвет кожи - совсем не выделялись.
- Ложись! - сказал он и девушка так же молча откинула одеяло к стене и
легла на спину, подставив тело его наблюдательному взгляду и
уставившись в потолок.
Она была стройной и худой, с боков выпирали ребра, так что можно было
пересчитать их не дотрагиваясь, у небольшого пушка между ног круто выпирали
вверх туго обтянутые кожей кости, словно ограждая и защищая ее естество.
Маленькие груди распластались по телу и стали едва различимы. Но она
была красива - словно пугливая лесная лань. Кожа ее была белая, хотелось
провести по ней рукой - бережно и ласково, чтобы случайно не порвать.
Лишь серебряный ошейник рабыни раздражал Уррия, отталкивал взгляд
юноши.
Такая же белая кожа, как у Лореллы. Но у его суженой фигура лучше,
плотнее, у Лореллы прекрасная грудь, роскошные золотые волосы и
удивительно глубокие зеленые глаза.
А у этой девушки глаза светло-коричневые, с рыжим пятнышком в
левом глазу, смотрят в потолок, словно в бездонное небо, словно лежит она
на берегу сказочного острова и ничто не угрожает ее чести - равнодушно
лежит, будто ее ничего не касается.
"Зачем мне все это надо?" - подумал Уррий и начал медленно раздеваться, не
сводя с обнаженной девушки глаз. Он стеснялся собственной наготы, но не
стал гасить свечи.
Он осторожно перелез через нее и тихонько коснулся пальцами маленького
сморщенного соска. Девушка вздохнула тяжело и закрыла глаза. Уррий
вспомнил как страстно вздыхала Сарлуза под его неутолимыми ласками и сжал
зубы. Эта девушка вздохнула, желая чтобы скорее закончилась неприятная
для нее процедура.
Уррий дал себе слово, что если не вырвет из ее груди стона наслаждения,
если не добьется ответных ласк, то выставит ее за дверь, не взяв. И нежно
провел рукой по груди девушки, по плоскому животу, коснулся редкого пушка в
низу живота. Он не торопился, он вспоминал Сарлузу, то как отдавал ей
всего себя и думал о Лорелле, которой отдаст всего себя. Он не делал
разницы в ласках, предназначаемых Сарлузе или Лорелле... или этой девушке,
имени которой не знал.
Он поймал удивленный взгляд ее карих глаз. Он коснулся ее губ и сразу же
склонился над соском правой груди, потеребил его губами и почувствовал как
он расправляется под его языком, как набухает силой, жизнью и
робким, неосознанным, инстинктивным желанием. Она нерешительно подняла
руку и провела по его жестким волосам. Он вновь приблизил лицо к ее
лицу, чтобы снова увидеть ее взгляд, но глаза ее уже были закрыты. Не
прекращая ласк он поцеловал ее в губы - не рассчитывая на
взаимность. Но она вдруг обеими руками прижала его к себе, он
почувствовал как напряглось ее тепло и какой горячий у нее поцелуй.
"Зачем мне все это надо?" - снова подумал он, овладевая ею и услышал
протяжный стон из ее уст, ее пальцы с коротко подстриженными ногтями
скрябнули по его спине, доставляя не боль, а наслаждение. "Зачем мне все
это надо?" - обреченно подумал Уррий и стон страдания вырвался из его
груди - он понял, что влюбился в эту девушку, имени которой не знает.
Он обладает ею, ее пальцы впились в его спину, тело ее изгибается под
ним, принимая его. Он любит ее!
Но ведь он любит Сарлузу!
Но ведь он безумно любит Лореллу и собирается взять ее в жены в самое
ближайшее время!
И он любит эту рабыню, отдававшуюся ему потому, что за это заплачено!
А может быть, он вообще никого не любит?! Может, это он сам все
напридумал?! Может он вообще никого не способен полюбить?!
От этой мысли закружилась голова. Об этом не хотелось даже думать.
"Зачем я затеял все это?" - в очередной раз задал Уррий себе вопрос, на
который не было ответа и в это мгновение он вдруг почувствовал, что словно
возносится на небеса, мир из темного, едва освещенного помещения
расширяется и превращается в ослепительное безбрежное пространство. И
в ушах его заиграла небесная музыка, которая на самом деле была ее
протяжным страстным стоном.
Какое-то время он нежно ласкал ее, чувствуя как дрожит тело под его руками.
Затем, когда она наконец задышала ровно и опять закрыла глаза, он повалился
на спину и уставился в темный деревянный потолок, на котором серебрело
пятно какой-то плесени.
- Одевайся и уходи, - сказал Уррий, все так же глядя в потолок.
Она покорно встала и взяла брошенное на полу платье.
- Мы еще увидимся когда-нибудь? - спросила рабыня, вся жизнь
которой предназначалась для утехи знатных и богатых посетителей
опостылевшей гостиницы, и в которой этот странный юноша впервые
разбудил чувство. Она впервые в жизни поняла, что от противного ей
действа, оказывается, можно получить и необъяснимое, еще до конца
непонятое ею, невероятное наслаждение.
- Нет, - твердо сказал Уррий, не отрывая взгляда от белеющего пятна на
потолке.
- Вам не понравилось, господин? - девушка испугалась. Ей вдруг очень
захотелось, чтобы этому юноше было так же приятно, как ей самой.
- Очень понравилось, - честно, но нехотя, ответил Уррий. - Уходи,
прошу тебя!
- Я буду ждать когда вы приедете еще раз, - вдруг сказала она сквозь
неожиданно выступившие слезы. - До самой смерти будут ждать и надеяться.
Она поспешно натянула платье и вышла, разбудив открываемой дверью уже
заснувшего Триана.
Дверь закрылась. Уррий изо всех сил стукнул кулаком в дерево спинки
кровати, резко перевернулся на живот и впился зубами в подушку. Да что с
ним происходит, черт побери!!!
А Эмрису было хорошо - целоваться Мадлен умела, это от нее не отнимешь.
Когда Уррий ушел спать, на его место подсели по приглашающему знаку
Эмриса Руан и еще один из воинов по имени Прист. Беседа была оживленной
и совершенно бессодержательной, эль поглощался немеренно. И Эмрис сам не
заметил как ушел Ламорак с Вариссой, как Руан и Прист удалились, держась
за талии ветреных красавиц-рабынь - он был поглощен поцелуем с
Мадлен, сквозь ткань платья ощупывая ее плотное молодое тело.
Наконец свечи догорели почти до основания, за большим столом допивали
маленькими глотками эль три воина, дожидавшиеся пока приемный сын их
господина не решит отправиться на покой.
- Пойдем спать, милая Мадлен. У нас будет волшебная ночь! - нежно
сказал Эмрис.
- Я не могу, - виновато сказала Мадлен и встала с его колен.
- Почему? - удивился Эмрис.
- У меня женские дела, - тяжко вздохнула девушка, ей нравился этот
веселый, сильный, красивый парень.
- Какие? - тупо поинтересовался Эмрис.
- Кровь течет из одного места, - с едва сдерживаемым раздражением
пояснила Мадлен, чтобы прекратить этот разговор.
- Из какого?
- Ты издеваешься? Из того... самого...
- Тебя кто-нибудь поранил? - рука юноши непроизвольно потянулась к
рукояти висящего на боку меча.
- Глупый ты, - рассмеялась Мадлен. - Еще не знаешь ничего! У женщины
каждый месяц такое обязательно бывает, это нормально, и в такие
дни... это... ну, с мужчинами... нельзя ни в коем случае!
- Что же ты мне сразу не сказала? - рассердился Эмрис. Все остальные
девушки уже ушли и сейчас наверняка с ними развлекаются Ламорак, Руан и
Прист. Даже Уррий и тот увел с собой ту худосочную в красном платье и со
скромным взглядом...
- А ты не спрашивал, - кокетливо-игриво сказала Мадлен, и ее тон
окончательно разозлил Эмриса.
- Пошла прочь, дура! - сказал он и мрачно налил себе в кубок еще эля.
Утром Уррий подошел к хозяину гостиницы и спросил, помнит ли тот
рабыню, которая вчера была в красном платье. Когда хозяин
утвердительно кивнул, Уррий спросил сколько тот просит за нее, он
хочет купить эту рабыню. Хозяин, поскребя в затылке, назвал цену - семь
золотых монет, и вопросительно посмотрел на молодого рыцаря (эту девушку
хозяин не считал лучшей и не прочь был от нее избавиться). Уррий
ожидал услышать сумму примерно раз в пять больше. Не торгуясь, он
отсчитал деньги, заставив хозяина "Сердца дракона" глубоко пожалеть о
том, что он так низко оценил свою рабыню, хотя больше чем втрое
запросил против того, что платил сам. Уррий отвел в сторону одного из
воинов, дал ему все что было в кошельке и велел ему дождаться девушку,
которую он увел вчера с собой, (воин кивнул, что помнит какую именно),
немедленно снять с нее рабский ошейник, купить ей в Маридунуме дом и
отдать все оставшиеся деньги ей. И пусть он дожидается их в этой
гостинице сегодня вечером. Воин согласно кивнул и заверил, что все выполнит
в точности, в чем, впрочем, Уррий и не сомневался. Эмрис и Ламорак уже
дожидались его в седлах, и Уррий поспешил присоединиться к ним. Имени
девушки он так и не спросил.

Глава семнадцатая. КОРОЛЕВСКИЙ ПИР
ЭПИГРАФ: "Не удар открытый в открытом бою,
А лукавые козни, коварство, -
Сломило, подкравшись, силу мою..."
Фердинанд Фрейлиграт

Верховный король Британии Эдвин II, Пендрагон не только на словах, но
и на деле радел за своих поданных - на королевские пиры по случаю
турнира приглашались все рыцари королевства, а также гостившие в
Британии подданные других государств, со всеми их слугами,
оруженосцами и воинами. Правда, для сопровождающих знатных рыцарей
были отведены специальные залы, где явства подавались не такие
изысканные, но вино и эль там лились не менее щедро, а веселья в залах
для простых воинов и оруженосцев было, пожалуй, побольше, чем в
главной пиршественной зале, где отмечали праздник сдержанные и
мужественные благородные рыцари и воспитанные в строгости придворные
дамы.
Давно уже никто не совершал покушений на королевскую особу и обстановка в
стране и на границах не представлялась грозной, но традиции соблюдались строго
и королевские службы не теряли бдительности никогда, добросовестно
отрабатывая свой хлеб. Любое оружие при входе во дворец на пир полагалось
сдавать страже. Всем - не взирая на звания и заслуги. Кроме ножей и
кинжалов, не длиннее двенадцати дюймов - мясо-то знатным гостям надо
чем-то резать, не зубами же рвать! Тут охрана ничего не могла поделать,
оставалось лишь быть внимательными во время пиршества и следить, чтобы
рыцари вместо мяса не порезали этими кинжалами друг друга.
Но не к лицу одному из самых знатных и благородных рыцарей страны, имеющему
постоянное место за легендарным круглым столом во время судьбоносных
собраний, появляться на людях без меча. Поэтому, готовясь идти на
королевский пир, граф Маридунский облачился в парадные великолепные одежды
и оруженосец подал ему специальные, для подобных случаев предназначенные,
ножны с мечом на первый взгляд ничем не отличающимся от того, с которым
граф ходил на турнир. Но для того, чтобы бдительная стража не попросила
вежливо оставить в преддверии зала меч, лезвие было всего четыре дюйма
длиной - лишь бы рукоять не вылетела из ножен. И граф, не теряя
собственного достоинства, мог присутствовать на пире при оружии. А все
гадали - как графу удается пронести в пиршественный зал боевое оружие и
не привлекать к себе тем самым внимания бдительной охраны. Даже один из
ближайших друзей графа король Пенландрис долго и безрезультатно ломал себе
голову над этой загадкой - никакие подарки с его стороны на стражу
дворца не действовали, он всегда вынужден был отдавать им свой меч.
От особняка графа до королевского дворца идти было недалеко, погода стояла
превосходная (а королевские конюшни и так были переполнены в эти дни) и
граф с сыновьями и сопровождающими его воинами отправился пешком, обходя
обширные лужи, появившиеся после внезапно нагрянувшего днем над столицей
кратковременного, но сильного дождя.
Сегодняшний визит графа разительно отличался от вчерашнего - одежды его и
спутников были великолепны, впереди шел оруженосец с гордо поднятым
знаменем графа, улицы для маршрута выбирались не тихие и узкие, а главные,
полные празднично одетых людей. Простые люди срывали шапки и кланялись
знатному сеньору.
Граф и его спутники подошли ко дворцу, площадь перед которым была
наполнена праздношатающимися дворянами, желающими показать великолепие
своих одежд и насладиться восторженными взглядами тех любопытствующих
простолюдинов, которые еще не устали от зрелищ за этот насыщенный
событиями день. Граф с интересом оглядел обширную виселицу на площади
в дальнем конце, подальше от парадных ворот дворца, но прямо напротив
них. Да, к давним повешенным, давно вымоченным в смоле и совсем
обветшавшим, прибавилось еще двое. Казненных самое позднее неделю
назад, а может и раньше - они тоже уже были залиты смолой, чтобы не
разлагались. Эдвин Пендрагон был великодушным королем - за год, всего
два казненных. Вон тот, третий в первом ряду, висит еще со времен
правления прошлого короля. Сэр Отлак помнил времена, когда
повешенные не успевали да же запахнуть, как их сменяли новыми висельниками.
Один из свежих казненных, был обезглавлен и подвешен за ноги. Сэр Отлак
догадался, что это выставлен на всеобщее обозрение, труп чародея,
предсказавшего смерть Верховного короля через девять дней - теперь уже
завтра. Конечно, если все остальные маги, пророчествуют, что Эдвин II
будет править долгие годы, можно забыть об идиотском предсказании
помешанного бродячего шарлатана, но какая-то заноза крепко засела в сердце
графа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94