Авось...
- Авось? - ехидно переспросил Громов.
- Фу ты! - Замятин даже крякнул от досады. - Сам не заметил, как с губ слетело.
- Что слетело, то улетело, - сказал Громов и улыбнулся.
- Ну, шкипера, - сказал Замятин, - так и порешим: на "авось" надейся, а сам не плошай. Мне с флагмана передали: завтра поутру отходим. Айда-ка, поглядим, все ли в порядке.
Все было как надо, но Замятина беспокоила, видно, какая-то мысль. Он потер рукой свой большой широкий лоб и вспомнил:
- Вот что, Антуфьев, прикажи-ка команде вторые леера натянуть для страховки. Ребятишки резвые, шустрые, как бы в море не брякнулся кто, особливо если, скажем, в Мезенской губе качнет.
Громов одобрительно покивал головой.
- Сделаю, Павел Петрович, - сказал Антуфьев.
К борту "Зубатки" резво подбежал небольшой катерок.
- На "Зубатке"! - крикнул матрос с катера. - Покличьте кто-нибудь начальника вашего.
Громов подошел к борту. Матрос порылся в кармане засаленных штанов, достал клочок бумаги, вгляделся в него и спросил:
- Есть у вас такой... как его... ага, вот: Малыгин Борис? В Управлении велели узнать.
Ребята удивленно переглянулись, а Громов сказал:
- Сейчас проверим.
- Афанасий Григорьевич, - сказал Антон, - нет Бориса на "Зубатке". Он из нашей школы. Хотел с нами идти, да мать не пустила.
- Точно нет?
- Да, точно, вот хоть у комиссара спросите, она ж его знает.
- Нету такого, - сказал Громов матросу. - А что стряслось?
- Мать его в Управление прибегала, плакала. Сказала, пропал куда-то, - ответил матрос. - Ну, лады, раз нет - я пошел.
Катерок отвалил от борта, резко развернулся и ходко побежал к Архангельску.
Громов приказал всем идти спать. Время было уже позднее, но солнце стояло еще высоко над горизонтом, и спать никому не хотелось.
- Кто Борю-маленького последний раз видел? - спросил Антон.
- Да все видели - кажись, дня два назад, - сказал Пустошный.
- Последний раз он на причал не приходил, - сказал Морошка.
- Куда он мог деться? - задумчиво спросил Антон.
Все молчали.
- Ладно, айда спать, утро вечера мудренее.
Но сразу пойти спать не удалось. Когда ребята уже подходили к люку, Славка вдруг остановился.
- Гляньте-ка, - сказал он сквозь смех и показал на полубак.
Все обернулись. На палубаке, устремив взгляд в небо, стоял Громов. Огромная самокрутка торчала у него под усами, сизый дымок относило в сторону, а у ног капитана смирненько сидел, задрав кверху умильную морду, Шняка. Видно, ему надоело так сидеть, и он слегка тронул лапой капитанову брючину. Тот только немного отставил ногу и по-прежнему смотрел в небо. Ребята, прикрывали рты руками, тихо хихикали и ждали, что будет дальше. Шняка, обидевшись, что на него не обращают внимания, прихватил зубами самый низ капитанского клеша и дернул его. Афанасий Григорьевич удивленно посмотрел вниз. Шняка радостно тявкнул. У капитана от изумления брови поползли вверх и самокрутка вывалилась изо рта.
- Эт-та што? Эт-та как?! - спросил он.
И тут уж все чуть не попадали от хохота - такой у начальника был ошалелый вид. Он посмотрел на ребят и свирепо рявкнул:
- Кто???
- Шняка, - невинно ответил Витя Морошкин.
- Сам вижу, - гневно сказал Громов. - Кто приволок на судно?
- А мы не знаем, - сказал Саня Пустошный.
Громов разбушевался, даже ногами затопал.
- За борт! Немедленно! - закричал он и наклонился, чтобы схватить пса за загривок.
Шняка выскользнул из-под капитановой руки и, поджав хвост, бросился наутек. Он кубарем скатился по трапу и помчался вдоль борта к корме. Громов продолжал бушевать. Ребята кинулись догонять пса. И Арся тихо, но так, что все слышали, кинул:
- Спрячем?
Димка кивнул. Шняка носился по "Зубатке" сломя голову, лаял, ловко увертывался, проскальзывал между ног. Видно, он решил, что с ним играют. Афанасий Григорьевич мрачно наблюдал за этой картиной, потом сердито махнул рукой и отправился к себе в каюту.
Гонялись за Шнякой человек десять, и только Шкерт стоял у левого борта под самым полубаком и насмешливо поглядывал на эту суматоху да вахтенный матрос на мостике, смеясь, подавал команды: "Заходи слева, дуй в кильватер, хватай за хвост!"
И вот зажатого с трех сторон пса погнали вдоль левого борта прямо на Шкерта.
- Держи! - крикнул Антон.
- Ага, - сказал Шкерт, схватил прижавшегося к его ногам Шняку за холку, подержал его так немного, а потом... потом спокойно бросил за борт.
Послышался визг, раздался всплеск и жалобный собачий скулеж. А Шкерт стоял и улыбался, и улыбочка у него была такая, что Димка не выдержал и рванулся к нему, но Антон придержал его и сам двинулся к Шкерту, остальные ребята - за ним.
- Вы что? - спросил Шкерт. - Я ж приказ выполнил.
Антон взял его за грудки, но в это время раздался еще более громкий всплеск и отчаянный крик:
- Человек за бортом!
Метрах в трех от судна в воде, держа под мышкой барахтающегося Шняку и сильно загребая правой рукой, подплывал к "Зубатке" тот парень, который сказал, что он с Дальнего Востока. Вахтенный матрос хотел поднять тревогу, но Антон сказал:
- Друг, не надо, мы сами.
Антон прополз под леерами и улегся на палубе. Мальчишки ухватили его за ноги, и он, свесившись с борта, принял из рук парня замолкшего одуревшего Шняку. Спустили трапик, и дальневосточник взобрался на палубу. С его одежды натекла целая лужа.
- Молодцы, салаги! - крикнул матрос. - Палубу подотрите.
Антон со Шнякой в руках пошел в кубрик. Он опустил пса на палубу, сел на нары и сказал:
- Ночь пусть здесь побудет, а утром что-нибудь придумаем.
- А что Громову доложим? - ехидно спросил Морошка.
- Что надо, то и доложим, - ответил за Антона Арся.
- До чего же все благородные... - сказал Морошкин и улегся на нары.
Парень, вытащивший Шняку, раскладывал по скамейке вдоль стола свою промокшую одежду. Антон подошел к нему и сказал:
- Ты бы на воздухе повесил, ветерком провеет - к утру сухая будет. А вообще-то, ты, паря, силен!
Парень широко улыбнулся.
- Жалко зверя, однако, - сказал он.
- Как звать-то? - спросил Арся.
- Толик. Из Находки я.
- Находка... - проворчал Баланда. Он уже прилепил к этому Толику прозвище.
Антон опять взял Шняку на руки и пошел к трапу.
- Ты его куда? - спросил Саня.
- Опять за борт! - сказал Витька.
- Самого тебя за борт! - раздался вдруг голос Кольки Карбаса. - Ишь ты, какой нашелси: за борт!..
- А ты-то чего? - удивился Витька. - Тебя вроде и вовсе не было, когда Шняка этот объявился.
- Ничего, - буркнул Колька и с головой укрылся одеялом.
- Эй "вы! Кончай базар, спать надо! - крикнул кто-то.
Ребята замолчали и улеглись. Антон со Шнякой под мышкой полез по трапу. Вскоре он вернулся один.
- Ну что? - шепотом спросил Колька.
- Порядок, - тоже тихо ответил Антон, - слезу пустил капитан. А с тобой еще особый разговор будет.
- Дан я-то што? - заныл Колька. - Я-то...
- Дрыхни! - сказал Антон, и Карбас замолчал.
...Утром 9 июля суда конвоя снялись с мудьюгского рейда. Строгим боевым порядком они вышли из пролива и направились к горлу Белого моря. В походном ордере* за транспортами шла "Зубатка" со своим маленьким караваном; впереди, по обоим бортам и замыкая конвой, следовали корабли охранения.
К полудню по правому борту открылись крутые обрывистые берега мыса Зимнегорского, а за ним уже запахло близким Баренцевым морем - конвой входил в пролив между материком и Кольским полуостровом.
И тут произошло еще одно ЧП. Антон приволок с кормы помятого, заспанного и отчаянно упирающегося Борю-маленького. Многие, вообще, не поняли, что произошло, но ребята из бригады Карбаса сразу сообразили, что к чему, и зашумели:
- Очумел?
- Как попал?
- Что теперь с тобой делать?
Боря стоял взъерошенный, но готовый к отпору и поглядывал на ребят исподлобья. Потом он решительно подтянул штаны и спросил:
- Г-где Г-громов?
- Сам пойдешь? - спросил Антон.
- Н-нет, с н-нянькой! - зло сказал Боря.
- Пошли! - сказал Антон Боре.
- Соколова возьми, - предложил, усмехнувшись, Морошкин, - его Громов шибко уважает. И Карбаса - начальничка.
Захихикал Шкерт, и громко заржал Баланда. Антон пристально посмотрел на Димку, потом на Арсю. Соколов стоял красный, опустив голову, а Арся независимо посматривал на небо.
- Морошкин со мной пойдет, - решительно сказал Антон.
Витька пожал плечами и не спеша направился за Антоном.
Ребята остались ждать, а в каюте Громова Антон пытался объяснить начальнику, что произошло. Витя молчал.
- Какой заяц? - ворчал Афанасий Григорьевич. - Морские зайцы сюда отродясь не заплывали.
- Да вот заяц, - сказал Антон, показав на Борьку.
- Чего вы мне голову морочите? - недоверчиво спросил Громов и посмотрел на Борю. Потом, что-то сообразив, он рявкнул: - Фамилия?
- М-ма-ма-лыгин, - пробормотал Боря.
- Какой Мамалыгин? А-а-а! Малыгин! Та-ак. И куда же я тебя дену?!
- За борт, - невинно сказал Витюня.
Афанасий Григорьевич поперхнулся.
- Слышь ты, умник, - загремел он, - а ну, вон отсюда! И ты, Корабельников, тоже. Без адвокатов разберемся. Навязали вас на мою голову! Марш! И пригласите-ка ко мне комиссара.
Морошкин пошел за Людмилой Сергеевной, а Антон вышел на палубу. Его окружили ребята.
- Ну что? - спросил Саня Пустошный.
- Потом, - отмахнулся Антон. - Кто Кольку видел?
- На корме сидит, - ответил Славка, - грю-юстный, как осенний платан.
- Грустный, говоришь? Ладно, - сказал Антон, - Арся, айда-ко со мной.
- Чего я там не видел? - спросил Арся. - Мне на него и глядеть тошно.
- Пойдем. Я... прошу, - не глядя на Арсю, сказал Антон.
Арся чуть улыбнулся и пошел за ним.
Колька сидел на палубе, привалясь к штабелю накрытых брезентом ящиков.
- Ну, выкладывай! - резко сказал Антон.
- Чего? - осторожно спросил Колька.
- Про Борю и Шняку.
- Да вы чо?
- Брось, мезенский, не крути, - сказал Антон, - и так на ряхе все написано.
- А не продадите?
- Говори! - приказал Антон.
И Карбас рассказал, что Шняку он принес в вещевом мешке.
- Ну и брыкался, рыбья холера, пока я его туда запихивал! - Колька засмеялся.
- А Борю?
- А вот это что хошь делай - чего не знаю, того не знаю, - зачастил Колька, - ей-пра, не знаю!
Антон с сомнением покачал головой.
- Ведь кто-то его спрятал да брезентом прикрыл, - сказал он, - не мог же Борька сам-то. Ну, Шняка ладно, это пес. А ведь у Малыгина мать с ума сойдет.
Димка даже дернулся - это их с Арсей была работа. Он уже открыл было рот, но Арся слегка ударил его локтем в бок.
- А не вы ли тут, братцы, постарались? - подозрительно спросил Антон, поглядывая на Соколова и Гикова.
Соколов сморщился, но промолчал, а Арся насмешливо пожал плечами, и этого Димка понять не мог: что он, Антона боится?
- Ладно, - сказал Антон, - мое дело сторона. Только... - Он не договорил, махнул рукой и отошел от ребят.
...На капитанском мостике стояли Замятин, Громов и Людмила Сергеевна, между ними понурый Боря. Туда же, еле передвигая ноги, поднимался Карбас.
- А мезенского чего туда понесло? - удивился Морошкин.
- Так он же у нас начальство, как-никак, - засмеялся Славка, - с него двойной спрос.
На мостике происходил крупный разговор. Когда он закончился, Громов оперся руками о планшир и громко крикнул вниз:
- Слушать всем! Этого Ма-малыгина с первым встречным судном отправим обратно в Архангельск. Если судна не будет, разберемся с ним, с зайцем этим, в Кармакулах. Найдем и тех, кто ему помогал на "Зубатке" спрятаться. - Он помолчал, а потом ткнул пальцем в сторону понурого Кольки. - А этого за то, что собаку приволок, с бригадиров смещаю. Бригадиром будет Корабельников. Всё! А ты, - обернулся он к Боре, - ступай на камбуз, скажи коку, чтоб тебя на довольствие поставил. Вре-мен-но!..
Борька рванулся, но Людмила Сергеевна остановила его.
- Подожди, Борис, - сказала она, - ты хоть понимаешь, как перед матерью и сестренками виноват?
Боря опустил голову.
- Ну, иди, - вздохнула Людмила Сергеевна.
Борька кубарем скатился по трапу.
Афанасий Григорьевич захохотал:
- Ну, герои, чтоб их всех косатка проглотила! Я молодой такой же был. Чего делать-то будем, Пал Петрович?
Замятил задумчиво потер щеку и медленно сказал:
- Я не учитель, не воспитатель. Я моряк и, что с ними делать, не могу сказать. Это уж больше ваша забота.
- Это все так, Павел Петрович, - сказала Людмила Сергеевна. - Дело-то в том, что надо как-то обязательно сообщить в Архангельск, что Малыгин у нас.
Замятин досадливо поморщился.
- Сам понимаю, что надо, - он подумал немного, потом решительно сказал: - А, семь бед... Дам радио, благо пока еще в Белом море, а сюда фрицы еще не больно разлетались.
Он ушел к радисту, а через некоторое время вышел оттуда, поматывая крупной своей головой.
- Попадет мне, - сказал он, - всем фитилям фитиль будет. Но ладно, главное - сообщил.
- Спасибо, Павел Петрович, - сказала Людмила Сергеевна.
- Семафор с флагмана! - закричал вахтенный.
Замятин поднес к глазам бинокль.
- Так, - сказал он через некоторое время. - Вот и фитиль.
- Что пишут-то? - спросил Громов.
- Что? А вот что: категорически запрещаю пользоваться судовой рацией. В случае повторения ваша... хм-м... извиняйте, такая-то коробка будет направлена обратно в Архангельск. Демаскируете конвой, значит. Вот так.
- Скажите: больше не будем, - растерянно пробормотала Людмила Сергеевна.
- Это у вас в школе ребятишки так говорят, - сказал Замятин, улыбнувшись, и повернулся к вахтенному. - Отвечай: "Вас понял, приказание выполню".
Людмила Сергеевна спустилась на палубу, а оба капитана долго еще стояли на мостике. Стояли в одинаковых позах, держась руками за планшир, и молчали. Замятин смотрел на правый берег, Громов поглядывал на шедший впереди и немного левее конвой. Справа по борту на недалеком берегу виднелись избы села Верхняя Золотица. Начиналось горло Белого моря.
- Опять семафор с флагмана! - крикнул вахтенный матрос.
- Что там еще? - сердито спросил Замятин.
- "Зубатке"... и... приданным ей судам... следовать само... самостоятельно... само... - Матрос вдруг замолчал.
- Ослеп, что ли? - неожиданно грубо крикнул Замятин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26