Отец вздыхал:
— Так надо!
Прожив неделю в Нью-Йорке, Нансен снова вернулся в Вашингтон. И Лив с ним. Переговоры шли туго, кто-то ловко и хитро мешал норвежской делегации. Нансен потом узнал, что это действовал английский посол лорд Перси, называвший себя другом Норвегии.
Однажды отец вернулся в гостиницу хмурым и рассерженным. Лив ни о чем не расспрашивала, но он заговорил сам:
— Американцы, видите ли, хотят получить точные сведения о будущей норвежской политике, прежде чем помогать нам дальше. И, представь, они искренне удивились, когда я сказал, что норвежская политика — внутреннее дело самих норвежцев.
Штормы, потрясшие мир
Первые известия об Октябрьской революции застали Нансена еще в Америке.
Смысл событий был ему неясен. Новая Россия сразу потребовала покончить с войной, заключить мир, — и это говорило в ее пользу. Но что последует дальше?
По утрам он искал на газетных страницах новостей из России. Сообщалось, что главный большевистский штаб — в Смольном, бывшем институте благородных девиц; что министры Керенского выдворены из Зимнего дворца и посажены в Петропавловскую крепость; что вождь восставших Владимир Ульянов-Бланк-Ленин обладает огромным влиянием на рабочих и крестьян.
Русским не дали мира, которого они просили. Тогда на защиту их революции поднялись люди во многих странах по обе стороны океана. Американские социалисты послали в Петроград телеграмму: «Приступаем к мобилизации Красной гвардии для службы в России. Среди американских рабочих огромный энтузиазм. Ваша борьба — наша борьба». Эту телеграмму вашингтонские и нью-йоркские газеты напечатали рядом с сенсационными сообщениями о большевистских комиссарах, которые бросают в клетки к свирепым сибирским медведям университетских профессоров и прославленных артистов императорских театров.
А когда Нансен, подписав, наконец, соглашение с американцами, возвращается домой, он узнает, что даже в Норвегии кое-где были попытки создать по русскому образцу Советы рабочих депутатов!
Революционные бури сотрясают мир, измученный войной. Вчерашние враги, рабочие и крестьяне воюющих стран, одетые в разную солдатскую форму, не хотят больше сражаться друг против друга, братаются на политой их кровью земле.
Разваливается Австро-Венгрия, «лоскутная империя» Габсбургов. Оголяют фронты, выходят из войны Болгария, Турция…
«Восстание матросов в Киле! Революция в Германии!» — кричат газетчики на улицах Осло.
И вот в Комипенском лесу, в штабном вагоне главнокомандующего войсками союзников маршала Фоша, немецкая делегация спешит поставить подписи под условиями перемирия.
Кончается мировая война.
Из Нью-Порка отправляется в Европу пароход «Георг Вашингтон». Над гаванью реют флаги, палят пушки; впервые в истории президент Соединенных Штатов Америки покидает страну. На столе в президентской каюте стоит стальной ларец с замысловатым замком. В нем Вудро Вильсон хранит план послевоенного устройства мира: Америка вышла из войны достаточно крепкой и сильной, чтобы попытаться навязать свою волю другим…
В Европе заговорили об организации, которая поможет лучше, разумнее устроить мир.
Художник Вереншельд, сосед Нансена по «Пульхегде», старый добрый знакомый, застал его однажды возбужденным:
— Ты слышал: организуется Лига наций?
И Нансен стал говорить соседу, что воображение моряка рисует Лигу кораблем, плывущим к обетованной земле под флагом человечности. На нем все государства, все нации, большие и малые. Корабль построен так, что противостоит натиску военной истерии, военной пропаганде, этим остаткам варварства. У него крепкие борта…
— Как у «Фрама»? — пошутил Вереншельд. — А кто же будет капитаном? Сам Вильсон? Или этот «тигр» Жорж Клемансо, который теперь у руля во Франции? Что-то не верится в его миролюбие!
Но Нансен был полон надежд. В приподнятом настроении он, как представитель Норвежского общества содействия Лиге наций, отправился в Париж, где заседала мирная конференция.
На севере Франции Нансен видел разрушенные станционные водокачки, черные обожженные деревья возле оплывших от дождей окопов. Ржавые мотки колючей проволоки валялись возле путей. Поезд медленно переполз мост, который ремонтировали рабочие в потрепанных армейских куртках.
Эти вчерашние солдаты знали ненависть, теперь они должны протянуть руку своим недавним врагам: тот, кто сеет примирение, пожнет доверие. Нансен скажет об этом там, в Версальском дворце, где мирная конференция готовит проект Лиги. Он скажет, как надежнее, лучше построить будущий международный корабль, как сделать человечным, гуманным корабельный устав.
В Париже все было очень торжественно. От флагов рябило в глазах. Но… устав Лиги наций, оказывается, был уже составлен великими державами-победительницами, а представителей небольших государств позвали только для того, чтобы подписать его.
«Совет четырех», или «большая четверка», — Вильсон, Клемансо, английский премьер-министр Ллойд-Джордж, итальянский премьер Орландо — был занят в это время не столько будущей Лигой наций, сколько планами интервенции против молодой Советской России, истерзанной войной, разрухой, голодом.
Однажды все члены «большой четверки» получили одинаковые письма. «Сэр, положение с продовольствием в России, где каждый месяц сотни тысяч людей умирают от голода и болезней, является одной из проблем, больше всего волнующих в настоящее время умы всех людей» — так начиналось это необычное послание частного лица главам государств. Заканчивалось же оно просьбой помочь России лекарствами и продуктами.
Подписаны письма были лишь именем автора, без перечисления чинов и званий: Фритьоф Нансен.
Обратная почта сначала принесла ему самые лестные комплименты по поводу его гуманизма и сочувствия «несчастным русским». Но с ответом по существу «большая четверка» не торопилась. Наконец Нансена известили: первое условие для начала переговоров о помощи русским — прекращение большевиками военных действий против белых.
Нансен понимал, что именно теперь, весной 1919 года, большевикам трудно пойти на это: армии адмирала Колчака, еще недавно успешно наступавшие, покатились назад под натиском красных. Своим условием «большая четверка» хотела дать передышку этому «верховному правителю России», которому помогала оружием.
Но Нансен все же решил сообщить Ленину о результатах своего обращения к «сильным мира сего». Это было нелегко: почтамты отказывались принимать телеграммы в Россию, курьеры боялись туда ехать через линии фронтов. Наконец, с большим опозданием, немецкая радиостанция «Науен» передала письмо Нансена в Москву.
Ответ народного комиссара по иностранным делам Георгия Чичерина был получен также по радио. «Позвольте мне от имени Российского Советского Правительства передать Вам нашу глубочайшую благодарность за проявляемое Вами горячее участие в благосостоянии русского народа, — писал Чичерин. — Правительство… принимая во внимание всеобщее уважение, которым Вы окружены, будет особенно радо вступить с вами в сношения в целях проведения в жизнь Вашего плана помощи… Мы, разумеется, покроем все расходы этого предприятия и стоимость съестных припасов и можем уплатить, если Вы пожелаете, русскими товарами».
Чичерин сообщал о готовности России к мирным переговорам и в заключение предлагал назначить время и место для встречи с Нансеном советских делегатов.
Нансен поспешил сообщить об этой радиограмме «большой четверке». Но интервентов теперь меньше всего устраивали переговоры о мире или мирная передышка в России: белый генерал Юденич наступал на Петроград, Черчилль возвестил о «походе четырнадцати держав» против красных.
…Позднее Владимир Ильич Ленин, напоминая о многих мирных советских предложениях, сделанных разным путем, в том числе и через Нансена, сказал, что правительства стран Антанты, скрывая от народа правду, побоялись полностью напечатать эти документы.
Нансен действовал, как гуманист. «Большая четверка» попыталась сделать его орудием своей политики.
У большевиков
В «Пульхегду» пришла телеграмма Совета Лиги наций, предлагающая доктору Нансену взяться за человеколюбивое дело — возглавить комиссию, которая должна помочь военнопленным всех воевавших стран вернуться по домам.
Нансен отказался: у него был последний долг перед без вести пропавшим на «Геркулесе» Александром Кучиным — обработка наблюдений, сделанных молодым русским в Антарктике; теперь как раз удалось выкроить время.
Но следом за телеграммой в «Пульхегду» приехал секретарь Лиги наций Ноэль-Беккер. Ему поручили уговорить Нансена. Ноэль-Беккер уверял, чго, занявшись делами военнопленных, Нансен совершит подвиг, равный плаванию «Фрама». А ведь важно только начать дело. Это отнимет месяц, два, ну, самое большее три…
— Мне пятьдесят девять лет, и я не легковерен… — усмехнулся Нансен, — Кстати, о каком количестве пленных идет речь?
Гость замялся:
— Видите ли… Этого точно никто не знает!
— Где они находятся?
— Об этом, к сожалению, еще нет сведений.
— Каким же способом вы предполагаете вернуть их на родину?
— Гм… Пока мы еще не думали над этим.
— Вот как! А на какие средства вы намерены организовать их перевозку?
— Видимо, придется где-то искать деньги.
— Хорошо, но, по крайней мере, советские власти согласны на обмен пленными?
— Я думаю, что… Но мы их еще не спрашивали.
Нансен крупными шагами ходил по комнате, насмешливо поглядывая из-под седых бровей на посланца. Тот понял, что дело выиграно: Нансен заинтересован необыкновенной трудностью и сложностью задачи.
Через некоторое время разнеслась сенсационная новость: Фрнтьоф Нансен поехал договариваться с большевиками.
Перед поездкой ему советовали быть твердым и непреклонным. Эти комиссары в кожаных куртках и с маузерами на боку признают только грубую силу. Нечего с ними церемониться, удар кулаком по столу действует на них лучше любых разумных доводов!
Нансена принял народный комиссар иностранных дел Георгий Чичерин.
Не было ни куртки, ни маузера. Человек в самом обыкновенном костюме, со свободными манерами усадил гостя в кресло. Извинившись, что он не владеет норвежским, Чичерин предложил гостю на выбор любой из трех языков: английский, французский, немецкий.
Удивленный Нансен выбрал английский. Чичерин спросил, как норвежец чувствует себя после утомительной дороги. Гость поблагодарил и, в свою очередь, осведомился, где господин комиссар так хорошо овладел английским. Оказалось, в Лондоне.
Через несколько минут Нансен понял, что перед ним блестяще образованный человек. Чичерин, оказывается, жил в эмиграции во многих городах Европы. Он упомянул, что в свое время был увлечен мужественной книгой о путешествии на «Фраме».
Нансену хотелось спросить, каким образом его собеседник стал народным комиссаром (после он узнал, что Чичерин — родовитый русский аристократ, с молодых лет примкнувший к революции). Но пора было переходить к сути дела. Итак, по уполномочию Совета Лиги наций, он хотел бы…
— Простите, — перебил его народный комиссар. — Совет Лиги наций не признает нас, и мы не признаем его. Я, к сожалению, не могу считать ваши полномочия достаточными для ведения переговоров.
Нансен поднялся во весь рост:
— В таком случае, я немедленно уезжаю. Вся ответственность за последствия падет на ваше правительство.
— Паровоз к вашему вагону будет подан через два часа, — тоже встав, спокойно сказал Чичерин.
Однако столь быстро паровоз не понадобился. Чичерин нашел простой выход. Он сказал, что в глазах советских деятелей авторитет Нансена как ученого и исследователя достаточно велик для того, чтобы норвежец мог веста переговоры просто от своего имени, И он рад сообщить собеседнику, что Советское правительство обещает бесплатно перевозить военнопденных до границы и вообще всячески содействовать благородной миссии гражданина Фритьофа Нансена.
Вечером Нансен попытался разыскать кого-нибудь из тех, с кем он встречался, несколько лет назад, после поездки в Сибирь. Ему удалось найти лишь одного гидрографа, который приносил ему когда-то карты Карского моря. Гидрограф сказал, что у него работы по горло: большевики не забывают о Севере — сразу после революции Ленин распорядился дать деньги на большую экспедицию для продолжения обследования Северного Ледовитого океана. Но тут гражданская война, интервенция…
— Вы помните Вилькицкого? Да, именно того, открывателя Северной Земли. Он должен был командовать западным отрядом экспедиции. Но ушел к белым. Однако многие остались, работают с большевиками. Есть так называемая Северная научно-промысловая экспедиция с очень большими правами. Там академики Карпинский и Ферсман. И Максим Горький с ними. Теперь вот собираются создавать Плавучий морской институт для изучения северных морей, дело только за подходящим кораблем. Говорят, это указание Ленина.
Вызов
На первую ассамблею Лига наций собралась осенью 1920 года в Женеве, в огромном зале Реформации. Он был декорирован пальмами — пальмовая ветвь символизирует мир. Пышные пальмы стояли и на возвышении возле трибуны.
Нансен выступил с отчетом о возвращении военнопленных на родину: первые 186 тысяч вернулись к своим очагам.
— Конечно, очень важно, что Лига наций занимается этими несчастными, — сказал он, — но я думаю, что еще важнее исключить в будущем возможность мировых катастроф, приносящих неисчислимые страдания. Минувшая война была жестокой, будущая может стать варварской. Надо объединить усилия всего мира, чтобы пушки умолкли навсегда. Если некоторые государства окажутся за дверью нашей организации, она уже не будет подлинно мировой. Я хотел бы видеть здесь представителя России…
Господам, поглощенным планами передела мира, мечтающим о вооруженной расправе с Советской Россией, Нансен казался по меньшей мере странным идеалистом. Он утверждал, например, что чертовски недальновидно силой вмешиваться в русские дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37