Ньютон разработал могучий метод математического исследования природы; ему принадлежит честь создания дифференциального и интегрального исчисления. Это оказало громадное влияние на всё последующее развитие физики, способствовало внедрению в неё математических методов исследования».
Едва эта книга увидела свет, как была раскуплена. Лучшие периодические издания печатали отрывки из книги Ландау и Китайгородского. «Физика для всех» действительно доступна всем. Но в первую очередь она адресована молодому читателю, учащимся — она зовёт в науку.
У входа в Центральный Дом литераторов толпа. Сегодня лекция академика Л. Д. Ландау «Проблемы современной физики». Лев Давидович рассказывает о важнейших этапах развития физики, о том, с каким трудом побеждали великие открытия.
Упомянув о термоядерных реакциях, учёный говорит, что пока они практического значения не имеют. Его спрашивают: а как же водородная бомба? Ведь в ней идёт термоядерная реакция? Лектор объясняет: он имел в виду полезное использование этой реакции, ему и в голову не могло прийти, что примером использования термоядерной реакции может служить водородная бомба.
После лекции начинается словесная дуэль. Спрашивающие подходят к кафедре, очередному кто-то кричит: «К барьеру!». Льва Давидовича просят сказать о его отношении к нашумевшей недавно вышедшей научно-популярной книге со множеством ошибок. Зал ждёт громов и молний. Но случается иначе.
– Не надо относиться слишком трагически к изданию нелепой книги: она ведь никому не причинила вреда, — говорит Ландау. — Книга эта вызывает весёлое удивление, но лучше напечатать десять неполноценных книг, чем не напечатать одной хорошей.
Особенно сильное впечатление на аудиторию производят слова учёного о том, что наука обогнала фантазию:
– Сейчас человек может работать сознанием там, где его воображение бессильно.
Когда в Московском драматическом театре имени Моссовета готовили к постановке пьесу Вирты «Летом небо высокое», Юрий Александрович Завадский попросил академика Ландау встретиться с труппой.
– Никто не предлагает изучать физику по романам, — сказал Дау актерам, — но писатель обязан достоверно изображать научный процесс и самих учёных. Среди учёных много весёлых, общительных людей, не надо показывать их угрюмыми, бородатыми старцами, проводящими большую часть жизни у книжных полок, на верхней ступеньке стремянки с тяжёлым фолиантом в руках. Да и расцвет научной деятельности наступает не в восемьдесят лет, а несколько раньше. Настоящие учёные влюблены в науку, поэтому они никогда не говорят о ней в высокопарных выражениях, как это часто бывает на сцене. Говорить о науке торжественно — абсолютно неприлично. В жизни это выглядело бы дико, в жизни ничего подобного не случается.
Как водится, встреча закончилась ответами на вопросы.
– На каком топливе работают наши межконтинентальные ракеты? — полюбопытствовал старый седой актер.
– Не знаю, — честно признался академик.
– А от всех этих спутников будет какая-нибудь польза?
– Тому, кто задал этот вопрос, — ответил Лев Давидович, — я бы посоветовал перечитать Гоголя. Плюшкина, как известно, разорила скупость. Так вот: спутники дают ценную научную информацию. А там, глядишь, и польза какая-нибудь будет.
Переполненный конференц-зал Московского физико-технического института. Молодые, восторженные лица. Напряжённая тишина, странная для такой аудитории. К студентам приехал Лев Давидович Ландау.
Вначале — сугубо научный разговор о проблемах современной физики, об элементарных частицах. В заключение — ответы на вопросы. Дау предстает перед аудиторией во всём блеске остроумия и находчивости. Вопрос — стремительный ответ — взрыв смеха в зале. Снова вопрос — снова молниеносный ответ — и опять гомерический хохот.
– Расскажите о летающих тарелках, — просят Льва Давидовича.
– Интеллигенты, — отвечает академик, — столь же, а может быть, и более, суеверны, чем все остальные люди. Мне кажется, верить в чёрную кошку есть больше оснований, чем, скажем, в снежного человека. Всё-таки кошка — это реальный объект. Лично я не суеверен. Некоторым же людям, видно, приятно быть суеверными. В этой связи уместно привести следующее высказывание Нильса Бора: «Когда имеется конечное число экспериментов и бесконечное количество теорий, то существует бесконечное же количество теорий, удовлетворяющих конечному числу экспериментов ».
– Действительно ли в Америке изучали антигравитацию?
– Во всех странах существуют сумасшедшие.
Дау берёт несколько записок, одну за другой читает их вслух и тут же отвечает:
– «Мне довелось слышать, что однажды на встрече с работниками искусств Москвы вы заявили, что плодотворным научным трудом можно заниматься только четыре часа в сутки. Так ли это?»
Я никогда таких суждений не высказывал. Очень трудно для всех установить регламент занятий. В каждом конкретном случае всё зависит от способностей, усидчивости, настроения человека. Чем больше трудиться, тем лучше! Но, конечно, нельзя заниматься целыми днями наукой — нужен отдых. Когда я был студентом, я занимался так много, что по ночам мне снились формулы…
«Каково значение гравитационной теории?»
Ценность её зависит от того, в какой мере она может быть использована её авторами…
«Были ли вы в лаборатории у Капицы?»
Зачем? — удивляется Дау. — Делать умный вид? Да я бы там все приборы переломал.
Наконец последняя записка:
«Каковы ваши взгляды на спорт? Следует ли научному работнику им заниматься?»
Заниматься спортом приятно. Кроме того, это, по-видимому, полезно для здоровья. Сам я играл в теннис и до сих пор хожу на лыжах.
– Лев Давидович, пожелайте нам что-нибудь на счастье.
– Пожелать можно многое. В первую очередь — успехов в науке. Человек должен стремиться к тому, к чему имеет душевные склонности. Можно быть хорошим специалистом во многих областях человеческой деятельности, не питая особой любви к своей специальности. Но едва ли станешь хорошим специалистом в науке и искусстве, если у тебя к ним не будет лежать душа.
После доклада к Ландау подошёл один из его старых учеников.
– Дау, вы слишком всё упрощаете, — сказал он.
– Чем проще, тем лучше. Надо всегда стремиться к ясности. Исследователь обязан выявить истинную простоту законов природы, которые лежат в основе сложных явлений.
– Да, но тогда каждый дурак всё поймет, и…
– Вот и хорошо, — перебил Дау.
– Ничего хорошего! Он же станет везде кричать: «За что им такие деньги платят?!»
– А вы рассчитываете — если сделать выступление непонятным, он поумнеет и перевоспитается?
– Но он ко мне будет относиться с бо?льшим уважением.
– Не знаю, вам виднее, — улыбнулся Дау.
«Праздник Архимеда» в МГУ. Май 1960 г.
Осенью 1960 года студенты университета — физфаковцы, которым Ландау в качестве профессора кафедры теоретической физики читал различные курсы теоретической физики, пригласили Льва Давидовича на чашку чая. Пока поднимались на тринадцатый этаж, Лев Давидович разговорился с молодым человеком, который никак не мог решить, кем стать — экспериментатором или теоретиком.
– Главное, что вам больше по душе, — сказал Лев Давидович.
– Эксперименты, — ни минуты не задумываясь, ответил студент.
– Так в чём же дело? — удивился Ландау. — Ни желание ваших родителей, ни советы преподавателя не должны сбивать вас с толку. Добрые советы — вещь хорошая, но следовать им надо осторожно.
Студент обрадованно закивал.
За чаем говорили о выборе профессии, о том, как помогают студентам изданные в 1949 году курс лекций Ландау по общей физике и в 1955 году — курс лекций по теории атомного ядра, написанный вместе с профессором Я. А. Смородинским. Чаепитие продолжалось долго. Расставаться не хотелось. Гурьбой отправились провожать Льва Давидовича. Шли по бульвару Воробьёвского шоссе, перепрыгивая через лужи. Со старых лип падали холодные капли. На крылечке академической квартиры договорились, что чаепитие будет непременно повторено.
В эти годы Л. Д. Ландау был избран членом многих иностранных академий и обществ. В 1951 году его выбрали членом Датской, в 1956 году — Нидерландской академий наук. В 1959 году он был избран членом Британского физического общества, в 1960 году — Британского Королевского общества. В том же году он стал членом Национальной академии наук США и Американской академии наук и искусств, и ему были присуждены премия имени Фрица Лондона (Канада) и медаль имени Макса Планка (ФРГ).
3 мая 1961 года Лев Давидович встречал своего старого учителя Нильса Бора. Патриарх физики приехал в Москву по приглашению Академии наук СССР. На Шереметьевском аэродроме собралось много народу. Первым к трапу подбегает Ландау. Он обеими руками жмёт руку своего учителя и весь светится счастьем. Бор растроганно улыбается, не сводит восхищённого взгляда с ученика.
Нильс Бор и Лев Ландау. Май 1961 г.
Они не виделись с 1937 года. Все дни, что Бор провёл в Москве, они почти не разлучались. Бор рассказал Льву Давидовичу о том, как капитулировала Дания, как нацистские власти хотели заставить его работать над созданием нового сверхсекретного оружия. В 1943 году «Комитет свободы» на подводной лодке переправил Бора в Швецию. Из Стокгольма группа Сопротивления доставила Бора в Шотландию. Он летел в бомбовом люке английского истребителя «Москит». Из Англии он попал в Америку и только после войны вернулся на родину.
– Как он счастлив, — говорила о муже госпожа Бор, — что Ландау здоров и жизнерадостен. У нас одно время ходили нелепые слухи, что ему плохо живётся. А на самом деле из всех учеников Нильса Дау меньше всех изменился. Хотя прошло почти тридцать лет, как они познакомились…
Нильс Бор был почётным гостем на весёлом студенческом празднике — на «празднике Архимеда» в МГУ. На площади перед университетом собралось несколько тысяч студентов. Бор выступил с речью, переводил которую Ландау. Слушали Бора с восторгом.
Н. Бор и Л. Ландау на «празднике Архимеда». 1961 г.
Е. Лифшиц, М. Бор, Н. Бор, Л. Ландау на «празднике Архимеда». 1961 г.
Кора Ландау показала Бору книги, брошюры и научные статьи мужа. Как ни ленился Дау водить пером (он любил повторять: «Писатель из меня никудышный! Лень водить пером…»), популярные статьи он тоже писал. Взять хотя бы главу «Трагедия света» из научно-популярной брошюры «Что такое теория относительности» (соавтором Дау на этот раз был его старый друг Юлий Борисович Румер):
«…Истинная теория явления отличается от простого пересказывания известных фактов учёными словами именно тем, что из неё следует гораздо больше, нежели дают сами факты, на которых она основывается. …Ограничиваясь одними рассуждениями, мы уподобились бы некоторым древним философам, пытавшимся добывать законы природы из собственной головы. При этом неизбежно возникает опасность, что построенный таким образом мир при всех своих достоинствах окажется весьма мало похожим на действительный.
Верховным судьёй всякой физической теории является опыт. А потому, не ограничиваясь рассуждениями о том, как должен распространяться свет в движущемся поезде, следует обратиться к опытам, которые покажут, как он распространяется в этих условиях на самом деле…
Конструкторы проектируют и будут проектировать свои двигатели, пользуясь законами старой физики, потому что поправки на теорию относительности имеют гораздо меньше влияния на их машины, чем микроб, севший, скажем, на маховик… Но зато физик, наблюдающий столкновение атомных ядер и не учитывающий изменения массы при ядерных превращениях, должен быть изгнан из лаборатории за невежество…
Соотношение между физикой, учитывающей теорию относительности, именуемой иначе релятивистской, и старой физикой, которую называют классической, — примерно такое же, как между высшей геодезией, учитывающей шарообразность Земли, и низшей геодезией, пренебрегающей этой шарообразностью. …Релятивистская физика должна учитывать относительность размеров тела и промежутков времени между двумя событиями — в противоположность классической, для которой этой относительности не существует…
Однако всякая попытка сочетать конечную скорость света с сохранением старых представлений о пространстве и времени ставит нас в глупое положение человека, который знает, что Земля шарообразна, но уверен, что вертикаль того города, где он живёт, есть абсолютная вертикаль, и опасается уходить далеко от места своего жительства, дабы не скатиться кубарем в мировое пространство».
Первое издание книги «Что такое теория относительности» вышло в свет в издательстве «Советская Россия» в 1959 году очень маленьким тиражом — всего 15 тысяч экземпляров (в 1963 году вышло второе издание тиражом 100 тысяч экземпляров). Не прошло и года со дня появления книги, как она была издана в Англии в отличном переводе профессора математической физики Эдинбургского университета Н. Кеммера. «Эта книга является не только блестящим вкладом в научно-популярную литературу, но также показывает в новом и привлекательном аспекте развитие научной мысли в России», — говорится в предисловии к английскому изданию.
Вместе с профессором Румером Ландау написал для газеты «Известия» статью «Парадокс времени».
ПАРАДОКС ВРЕМЕНИ
20 сентября 1519 года флотилия Магеллана отчалила от берегов Испании и начала первое в истории человечества кругосветное плавание. Завершить его удалось лишь одному кораблю. Он прибыл к островам Зеленого Мыса в июле 1522 года.
Моряки, отпущенные на берег, возвратились с поразившей их вестью: на суше четверг, тогда как на корабле, судя по календарю, только среда. Плывшие всё время на запад моряки каким-то непонятным образом потеряли один день, и эта загадка взволновала образованных людей XVI столетия примерно так же, как волнует сейчас наших современников теория относительности.
Учёные вскоре объяснили загадку. Просто-напросто моряки своим первым кругосветным плаванием доказали, что Земля вращается вокруг оси, делая за сутки полный оборот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17