Царской семье, например, во время обеда жаркое давали в обрез. Еды кому-нибудь не хватало и порции приходилось делить. Не хватало и тарелок с вилками, поэтому узники ели по очереди. О скатертях и салфетках речь и не заходила.
Всё это сильно огорчало Государя, но Императрица переносила испытания с изумительной стойкостью.
На Пасху в церковь не пустили. Служили заутреню в комнатах, на разговение дали всего по одному красному яичку, один кулич и одну пасху на всех.
На мой вопрос, не было ли насилия над княжнами, Чемодуров ответил, что при нём не было.
Я очень сожалею, что недостаточно подробно расспросил его тогда. Но это произошло потому, что, узнав о моих записках, он просил разрешения после моего прибытия из Самары приехать ко мне из Тобольска (куда он намеревался отправиться за женой), чтобы я записал с его слов, шаг за шагом, всю его долгую службу у Государя. Я очень обрадовался этому предложению и, когда вернулся из Самары, дал ему знать о приезде. В своей казённой квартире я с любезного разрешения генерала Домантовича сохранил одну комнату для Терентия Ивановича (в то время каждая комната была на учёте).
В феврале 1919 года я получил от него телеграмму с просьбой разрешить приехать. Я ответил согласием, но сам уехал в Омск, где слёг в злой инфлюэнце, продержавшей меня около двух недель в постели. Когда же я выздоровел, то узнал, что Терентий Иванович отдал Богу душу.
Уезжая, Чемодуров в знак благодарности за приют подарил моему сыну револьвер системы «Стайер», который и по сие время хранится у него.

Часть третья
ОМСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ
УРАЛЬСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
Во время чешского владычества началась работа по образованию самостоятельного Уральского правительства. Инициатором этого явился Лев Афанасьевич Кроль. Судя по его докладу, сделанному в Культурно-экономическом обществе, главная причина образования Уральского правительства состояла во временной необходимости отмежеваться от поползновений как Самарского правительства, так и Сибирского. Оба они были опасны своими крайними, диаметрально противоположными политическими направлениями. Сибирское правительство слишком реакционно, а потому не может быть приемлемо демократическими массами Урала. Самарское же правительство оказалось в руках крайне левых эсеров: если Урал подпадёт под их влияние, то рабочая масса вновь обратится к большевизму.
Эти главные тезисы казались мне тогда правильными. Однако в переговорах с приехавшим из Омска министром финансов Иваном Андриановичем Михайловым тот же Кроль пошёл на уступки и признал подчинение Уральского правительства Омскому, отказавшись от содержания собственной армии и от самостоятельных финансов. Само собой разумеется, Уральское правительство этим актом себя аннулировало. Его образование состоялось разве только для того, чтобы удовлетворить честолюбие Кроля и прочих министров вновь зародившегося правительства. Однако была и некоторая цель, диктовавшая нам стремление к сепаратизму: получение голоса на Всероссийском съезде в Уфе для избрания единой всероссийской власти.
Омск был освобождён ранее Екатеринбурга чисто случайно. Это дало возможность сформироваться Сибирскому правительству в Омске, а не в Екатеринбурге. Подобное сожаление я высказываю потому, что Екатеринбург был центром заводского Урала и по качественному составу интеллигенции стоял гораздо выше. Нет сомнения, что Уральское правительство было сильнее Омского. Кто знает, возможно, результаты восстания белых были бы совсем иные, если бы власть принадлежала лицам, вошедшим в правительство Урала.
Премьер-министром и министром торговли и промышленности составом думы и Культурно-экономического общества был выбран общий любимец буржуазии и интеллигенции — Павел Васильевич Иванов. Министром юстиции — Николай Николаевич Глассон, товарищ председателя местного окружного суда, великолепный юрист и прекрасный человек. Инженер Гут стал горным министром. Анастасиев — министром народного просвещения. Кроль взял себе портфель министра финансов (хорошо, что без финансов). Этого выбора я никак не мог понять, ибо и финансов-то у правительства не было. Да и Кроль по своим способностям, скорее, должен был взять себе портфель министра иностранных дел, что выглядело бы ещё смешнее: до иностранных государств хоть тридцать лет скачи, а не доскачешь. Было время интервенции. Одни чехи чего стоили. Помимо этого, как грибы росли всевозможные правительства. Рядом с нами оказались правительства калмыков, башкир, Оренбургское, Самарское и целых два Сибирских. Поэтому обойтись без министра иностранных дел было никак нельзя. Впрочем, Кроль и исполнял его обязанности, представляя наше правительство на Уфимском съезде и ведя переговоры в Омске. Пребывание Кроля в Омске только усиливало возраставший антагонизм между Омским и областным Уральским правительствами.
Екатеринбуржцы, особенно правые и военные, отрицательно относились к нашему новорождённому правительству, всячески подсмеиваясь над ним, и называли его «Шарташским» (по имени дачного местечка). Особенно раздражало военных присутствие еврея Кроля. Обычно, указывая на него, все спрашивали: «К чему нам этот министр финансов без финансов, да ещё с двумя товарищами министра? Это только извод наших денег».
Я дал себе слово стоять подальше от политики, но всё же старался примирить общество с создавшимся положением, указывая на цель и временность существования Уральского правительства. Но правые не унимались. Как я узнал позже, представители общества отправили депутацию к главе правительства с требованием смещения Кроля и назначения меня на его должность. Нельзя сказать, что это требование было для меня приятно, ибо на должность министра финансов без финансов я бы не пошёл. А отношения с Кролем стали натянутыми.
Как раз в самый разгар переговоров по этим вопросам я получил телеграмму от управляющего нашим Самарским отделением Рожковского с приглашением приехать и принять участие в работе съезда по образованию дирекций, без которых, из-за отсутствия связи между отделениями, работать банкам было нельзя. Я передал содержание телеграммы коллегам по Банковскому комитету, но те не сочли нужным участвовать в съезде, и поэтому я отправился на съезд один. Жена заявила, что поедет со мной, дети тоже. Действительно, время было тревожное. Легко могло случиться, что Екатеринбург окажется отрезанным красными войсками от Самары, и тогда пришлось бы расстаться с семьёй, — быть может, навсегда.
К моему большому удовольствию, Толюше как добровольцу вместо отпуска дали командировку в Симбирск, и он вместе с Борей Имшенецким присоединился к нам.
Я обещал семье, что если Волга будет очищена от красных и пароходное сообщение будет восстановлено, то отпущу их в Симбирск и по окончании съезда сам приеду за ними.
Однако уже на вокзале в Екатеринбурге выяснилось, что поездка будет далеко не комфортабельной, ибо все классные вагоны предоставлены чешскому командованию, а для русских граждан отводятся лишь грязные теплушки.
— Ехать ли вам? — спрашивал я. — Это путешествие в теплушках без уборных будет очень тяжело, особенно дамам. Оставайтесь-ка лучше в Екатеринбурге.
— Ни за что на свете мы не оставим тебя одного, — отвечала жена.
Слава Богу, в Челябинске мне удалось получить у ко-менданта станции купе второго класса, и то только потому, что у меня в бумажнике оказался документ, удостоверявший, что я состою членом Чешско-Русской торгово-промышленной палаты.
Транспорт находился в полном расстрое. Поезда по расписанию не ходили и иногда часами стояли на маленьких станциях. Из окна вагона частенько виднелись сброшенные под откос исковерканные составы, а под Челябинском находилось огромное кладбище паровозов, требующих ремонта. С этих паровозов крали всё, что поценнее, особенно, конечно, медь. Большевизм сказывался и в обращении железнодорожной прислуги с пассажирами. Да и чешское командование не отличалось вежливостью. Однажды под утро к нам в купе ворвался чешский солдат с криком: «Убирайтесь отсюда, сволочи! Как смели вы занять это купе?» Но и тут помог мой членский билет.
СЪЕЗД БАНКИРОВ
В Самару мы прибыли — с большим опозданием — ночью, которую мы предпочли скоротать на вокзале, ибо извозчиков не оказалось, да и лакей предупредил меня, что путешествие по городу в ночное время небезопасно.
На другой день, как только появились извозчики, мы отправились прямо в банк. Но здесь встреча с Рожковским ясно показала, что смерть моего благодетеля и покровителя А. Ф. Мухина внесла существенные изменения в наши отношения. По крайней мере меня не пригласили зайти в квартиру Рожковского, а был лишь указан адрес загородного дома лечебницы Постникова, снятой под съезд.
Снятое помещение выглядело удобным, но следы советской власти сказались на его чистоте. Нам отвели две небольшие комнаты с очень бедной обстановкой. Заведующего помещением и столовой не оказалось, всюду царил беспорядок, и нам долго пришлось ожидать завтрака.
Встреча с коллегами, за исключением старика Ивана Петровича Домаскина, которого я раньше знал только понаслышке, была подчёркнуто холодной. Но тем не менее он оказался очень милым и любезным собеседником.
На другой день состоялось первое заседание съезда. Собралось около семидесяти человек. В президиум был выбран весь самарский Банковский комитет во главе с его председателем Рожковским.
Засим мы разбились на комиссии. Меня избрали председателем Комиссии по финансово-экономической политике, и я был этому сердечно рад. С самого начала войны я очень интересовался судьбой нашего кредитного рубля. Разыскивая источники по этому вопросу, я довольно основательно познакомился с ними.
Началась интересная, но тяжёлая работа. К сожалению, все комиссии посещались очень плохо, за исключением Комиссии по личному составу под председательством Де Сево, управляющего Самарским отделением Русско-Азиатского банка. Каждое её заседание, в сущности, превращалось в пленарное заседание съезда. Решительно все были заняты тем, как бы побольше урвать себе жалованья, совершенно не соотнося это с источниками получения доходов.
Это заставило меня обратиться к моим коллегам по Волжско-Камскому банку. Заручившись их согласием, я выступил на пленарном заседании с заявлением, что мы сами себе повышать жалованье не можем. Это дело или правлений, или в крайнем случае тех дирекций, которые мы должны здесь выбрать.
Поднялся невообразимый шум. Выступали ораторы, требующие исключения представителей Волжско-Камского банка со съезда.
Но исключить не посмели, и делегаты постепенно умолкли. Наконец были выбраны члены во временные дирекции банков, с возложением на них функций правлений. В нашу дирекцию были избраны Рожковский, Домаскин и Лемке (что мне объяснили относительной близостью их отделений к Самаре). Таким образом, я, имеющий наибольшие права на должность члена дирекции, оказался в подчинении у более младших по службе коллег, Рожковского и Лемке, но не протестовал. Однако из-за неявки на съезд управляющих Иркутским и Омским отделениями мои коллеги поняли, что новая дирекция не будет приемлема многими управляющими большими отделениями. Отделения эти должны были войти после присоединения Урала к Омскому правительству — в общую организацию банков. Поэтому было предложено составить, как высший орган управления, временный совет банка, в который автоматически включались бы все управляющие отделениями. На председателя этого совета были бы возложены обязанности высшего арбитра между управляющими и временной дирекцией.
Я предложил избрать на должность единственного члена совета нашего банка, находившегося на территории Омского правительства, — В. А. Поклевского-Козелла. Но коллеги отклонили эту кандидатуру, ссылаясь на его плохое знакомство с банковским делом, и единогласно выбрали меня. Избранием я был очень польщён. Произошло оно в конце съезда после ряда моих докладов по финансово-экономическим вопросам, имевших огромный успех.
Мои доклады сводились к следующим тезисам.
Начав с изложения истории денежного дела в России, хорошо мне знакомой и сразу заинтересовавшей съезд, я перешёл к решению основной задачи момента.
— Нужно или не нужно объединённому белому правительству печатать свои денежные знаки? Предположим, что мы отвергнем это предложение и поведём войну на те дензнаки, что находятся в кладовых всех банков на нашей территории.
Я лично думаю, что гражданская война затянется на многие месяцы. Сужу по опыту германской войны. Может быть, через год или два мы окажемся победителями и изгоним большевиков из Москвы. Однако печатный станок всё время будет находиться у них в руках. Большевики не ведут интенсивного денежного хозяйства, чтобы удержать кредитный рубль от падения своей стоимости. Они стараются извлечь из этой бумажки всё, что она может им дать, ведя её к обесцениванию. Поэтому через какой-нибудь год на душу советского населения придётся тысяч по сто кредитных рублей.
Не имея печатных станков, мы вынуждены будем всячески экономить, и, когда завоюем Москву, на душу победителей вряд ли придётся по тысяче рублей. Кто же окажется в выигрыше — победители или побеждённые? Отсюда вывод: нужно как можно скорее приступить к выпуску собственных денег, в течение первого месяца сделать обмен всех дензнаков рубль на рубль, а после этого принять прежние дензнаки по определённому курсу.
Приступив к печатанию собственных денег, его следует ограничить законом, который принято называть эмиссионным правом. Следовательно, нам нужно учредить единый Государственный банк и это эмиссионное право выработать. И я рекомендую съезду остановиться на следующем временном эмиссионном праве.
У нас, как говорят, есть золота и серебра, доставленного в Омск из Казани, на шестьсот миллионов золотых рублей. Эта сумма и должна составить основу обеспечения новых денежных знаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52