– Милый мой господин Наудус! – кинулась было к нему профессорша и в голос разрыдалась.
– Одну минуточку, госпожа Полли! – остановила ее Энн, и обратилась к Наудусу: – Повтори, когда и где ты видел в последний раз господина Гросса.
– Энн! – взмолился Онли, сбитый с толку и перепуганный тем, что он увидел здесь.
– Повтори! – приказала ему Энн звенящим голосом.
– Энн! – простонал Онли и сделал несколько шагов к невесте, но она остановила его, предостерегающе подняв перед собой дрожащую руку.
– Онли Наудус не хочет повторить то, что он сказал мне только что о господине Гроссе и что он хотел сообщить в полицию, если бы мне не удалось увести его от самого полицейского участка. Тогда я скажу.
– Энн! – заплакал Онли, ломая руки.
– Онли Наудус, мой бывший жених…
– Энн! – разрыдался Онли. – Что ты говоришь, Энн!..
– Онли Наудус, мой бывший жених, заявил мне несколько минут тому назад, что господин Гросс, так жестоко пострадавший, спасая жизнь его племянников, – полигонский шпион…
Всех словно током ударило.
– И Наудус будто бы сам видел, как господин Гросс меньше получаса тому назад подавал сигналы полигонским летчикам… Повторите, господин Наудус, покажите, как он махал платком полигонским летчикам… Не хотите? Хорошо, я сама покажу. Он вот так махал… Прауд и Дора, скажите, сколько прошло времени с тех пор, как вы нам помогли внести господина Гросса в этот дом?
– Уж больше часа, Энн.
– Вы слышите, господин Наудус, больше часа! Настаиваете ли вы и сейчас, что видели, как господин Эммануил Гросс, спасший вас и ваших племянников, меньше получаса тому назад подавал сигналы вражеским летчикам?
– Может быть, я ошибся… – промямлил Онли. – Может быть, это было час тому назад…
– А может быть, вы этого и вовсе не видели?
– Возможно, что я и вовсе не видел, Энн. Я был так возбужден…
– Мне вы клялись, что видели это и что это было меньше получаса тому назад.
– Я не клялся, Энн. Вот видишь, Энн, ты тоже ошибаешься. Но я тебя не обвиняю за это… Я не клялся. Я говорил только, что у меня хорошее зрение. У меня действительно хорошее зрение. Я тебе не врал, что у меня хорошее зрение… Вот видишь, я не клялся…
– Значит, мой бывший жених…
– Энн, дорогая, подумай, что ты говоришь!
– …собирался сознательно оклеветать человека, который спас его племянников…
– Я не знал, что он их спас!
– …и который, рискуя собственной жизнью и жизнью своей жены, спас его самого… Этого вы тоже не знали, господин Наудус?
– Зачем ты так ужасно шутишь, Энн? Почему это – «бывший жених?» Ведь мы с тобой завтра поженимся… ведь мы уже обо всем договорились…
– Не обо всем! – крикнула Энн, едва сдерживая слезы. – Мы не договорились еще, за какую цену ты согласишься продать свою невесту, если тебе вдруг понадобятся деньги, чтобы выкрутиться из очередной аферы. За него, – она мотнула головой в сторону профессора, – ты собирался выручить тысячу кентавров премии. За сколько ты при случае согласился бы загнать свою дорогую Энн? За пятьсот кентавров, за две тысячи?..
– Энн, ты ведь знаешь, я тебя так люблю… Я хотел обеспечить тебе богатую жизнь.
– И для этого растратил деньги вдовы и сирот своего брата?
Фрау Гросс в ужасе всплеснула руками.
– Я ненавижу всех иностранцев! – закричал тогда Онли, не зная куда девать глаза. – Они все платные враги Атавии. Все они шпионы! Это всем известно… Это ты у кого угодно спроси!..
– Видит бог, Наудус, – вмешался тогда Прауд, – я всячески избегаю политики. Но на этот единственный раз мне ею все же, кажется, придется заняться.
Он медленно подошел к Онли и ударил его в побледневшую физиономию с такой силой, что тот отлетел к самой двери, слету грохнулся об одно из своих знаменитых, еще не оплаченных кресел, и кресло рассыпалось на составные части, доказав тем самым, как и его хозяин, что красота, модность и высокое качество не обязательно сопутствуют друг другу.
– И вот что я еще хотел добавить, – продолжал Прауд, медленно вытирая руку о штанину, – (не бойтесь, я вас больше не трону), так вот, я хотел еще добавить, что если хоть волос упадет с головы этой дамы и вот его, он кивнул в сторону профессорши и ее супруга, – то вам придется в этом раскаиваться всю вашу тогда уже недолгую жизнь… Вот что я хотел сказать.
– Против госпожи Гросс я никогда ровным счетом ничего не имел, торопливо пробормотал Онли, поднимаясь на ноги. – Я очень уважаю госпожу Гросс… Энн, дорогая, подтверди, будь добра, что я очень уважаю госпожу Гросс!
Энн молча, в упор, с тоской посмотрела на своего жениха, потом не выдержала, обернулась к фрау Гросс, уткнулась ей в грудь, и они обе дали волю слезам.
– Уйдите из этой комнаты, Наудус, – сказала Дора, насупившись. – Право же, вам тут сейчас нечего делать… Так будет лучше…
Онли повернулся, торопливо вышел, повалился на новехонькую кровать стиля «модерн-экстра» и заплакал слезами досады и унижения. Кто мог подумать, что Энн, которая его так любила и которую он тоже так любил, предаст его, опозорит перед чужими людьми!.. И, главное, себе же в чистый убыток: тысяча кентавров премии выскользнула из его рук, как крупная, редкая и увертливая рыба. И ведь Энн прекрасно знала, что этот старикашка теперь уже не жилец на этом свете. Что повредило бы покойнику, если бы полиция пришла и удостоверилась, что он действительно тот самый иностранец, который взорвал Киним и которого они с прошлого вторника разыскивали? Ведь Гросс был бы уже мертвый. А премия полагалась все равно, за живого или за мертвого. Об этом прямо говорилось в извещении губернатора. А тысяча кентавров была бы в бумажнике у него, значит и у Энн, – ведь у них было бы общее хозяйство… Теперь уже не сообщишь в полицию… Сообщить сейчас в полицию – бесповоротно поссоришься с Энн. Онли не терял надежды, что он с нею помирится, что все у них пойдет по-прежнему, надо только придумать, как подступиться к примирению. Да и бог с ними, с деньгами!.. Энн, его Энн от него отказалась!..
Так он, обычно аккуратный и чистоплотный во всем, что касалось вещей, валялся одетый и грязный на кровати, придумывая и отбрасывая сотни планов, как ему примириться с Энн, которая входила, как мебель «модерн-экстра», в его планы жизни и которая, отвергнув его, стала еще более необходимой ему, еще более желанной…
Конечно, профессору Гроссу очень повезло. Полевые хирурги назвали бы его ранение касательным лоскутным осколочным ранением мягких тканей левой теменно-затылочной области свода черепа. Если его поразил бы осколок не кирпича из стены кремпской тюрьмы, а самой бомбы и под несколько более острым углом, лежать бы нашему доброму физику под двумя метрами сырой и холодной земли на Кремпском кладбище в невеселом окружении множества других свежих могильных холмиков.
Но все это везение оказалось бы ни к чему, если бы не Дора. Вот когда пригодился ее фронтовой опыт! Первую перевязку она сделала обеспамятевшему профессору тут же на улице, на тротуаре, где его так несчастливо застала бомбежка. Но и эта перевязка вряд ли спасла бы ему жизнь, если бы, перетащив вместе с Праудом, Энн и несколькими случайными прохожими раненого профессора на квартиру к Наудусу, Дора не побежала в аптеку Бишопа. Аптека, как нам уже известно, была, к счастью для Гросса, оставлена помощником Бишопа незапертой, и Дора ворвалась в нее вскоре после того, как в ней побывал Фрогмор, который тогда еще был жив. В отличие от Фрогмора, Дора разбиралась в латыни, быстро нашла нужные ей шприц, банки с медикаментами, бинты и вату. Платить за них было некому.
Вернувшись в дом Наудуса, она первым делом ввела раненому противостолбнячную сыворотку, потом промыла рану раствором риванола и наложила повязку. Сейчас можно было идти за врачом.
Но ни одного врача найти не удалось: все они бежали за город. Энн и Прауд вернулись ни с чем. На всякий случай они оставили записки на квартире у всех врачей. После отбоя воздушной тревоги они, стоя на стыке двух главных улиц, все же подкараулили доктора Хуста и уговорили его навестить раненого Гросса. Хуст обещал наведаться вечерком, в десятом часу. Он показал список раненых, которых ему предстояло посетить до Гросса – четырнадцать человек.
Он смерил при этом Прауда недоверчивым взглядом: сможет ли он уплатить за такой трудоемкий визит?
Прауд и Энн правильно поняли его взгляд. Они спросили, сколько приготовить денег. Доктор Хуст полагал, что пятьдесят кентавров будет вполне божеский гонорар, и Прауд тут же авансом вручил ему десять кредитных бумажек из тех, которые Энн столько месяцев откладывала в качестве свадебного сюрприза ее бывшему жениху.
Теперь можно было не волноваться. Хуст осведомился, в каком состоянии находится раненый и одобрил все предпринятое Дорой. Он даже сказал, что был бы не прочь всегда иметь под рукой такую инициативную и бесстрашную помощницу. Но Дора была так озабочена судьбою Гросса, что даже не смутилась от этой похвалы.
Они вернулись в дом Наудуса довольные друг другом и тем, что самая грозная опасность для жизни профессора предотвращена.
Вскоре после этого Энн привела Наудуса, чтобы навсегда с ним порвать.
И только он, выпровоженный за дверь Дорой, бросился в отчаянии на кровать, как фрау Гросс заявила, что она больше не верит этому презренному молодому человеку: он может и сейчас пойти в полицию и сделать фальшивый и гнусный донос на нее и ее бедного Эммануила. И, кроме того, ей попросту противно оставаться в этом доме…
– Поедемте ко мне, – сказала Энн. – У нас, конечно, не так богато, как здесь, но…
В машине откинули сиденье, постелили простыню, положили подушки и осторожно перенесли в нее Гросса.
На улице царило негромкое и скорбное оживление: похоронные процессии следовали мимо дома Наудуса одна за другой. Некоторые прохожие любопытствовали, кого это выносят из домика Наудуса и так бережно укладывают в машину.
– Хорошего человека. Он прикрыл своим телом вот этих двух мальчиков и принял осколки на себя.
– Скажите, пожалуйста! Такие маленькие дети у такого пожилого человека!
– Он их впервые увидел два дня тому назад. Они ему совсем чужие. Вы, может быть, видели его в прошлый понедельник? Он помогал тушить пожары, отвечал Прауд.
– Узнаю истинного атавца! Не чета этим трусливым иностранцам!
– Боюсь ошибиться, но, говорят, он не очень чисто изъясняется по-атавски. Как бы он, дружок, не оказался иностранцем… – отвечал Прауд.
Тут было над чем подумать.
Так профессор Эммануил Гросс, сам того не подозревая, все же вмешался в политику. Простая, но очень нужная истина, что между простыми и честными людьми разных стран и наций больше общего, нежели разделяющего их, исподволь становилась достоянием десятков кремпских рабочих, клерков, продавцов, мелких торговцев и замученных нуждой домашних хозяек, заинтересовавшихся на обратном пути с кладбища, кого это выносят в машину из домишка Онли Наудуса…
Гросса перевезли в домик, в котором проживала семья Энн Беннет. Прауд и Энн вернулись в дом Наудуса, чтобы сразу же его покинуть.
– Я насчет ребят, – сказала Энн Наудусу. – Оставлять их у тебя нельзя. Ты мужчина, занятой человек, а детей нужно кормить, за ними нужен присмотр.
– Разве ты не сможешь забегать сюда хоть на часок-другой? – спросил Онли, обманывая самого себя.
– Я не захочу, – сказала Энн.
Онли окончательно завял.
– Нужны будут деньги на расходы, – сказала Энн. – Это все же твои племянники, сироты твоего единственного брата.
– У меня найдутся кое-какие деньжонки, – вмешался в этот неприятный разговор Прауд.
– Значит, вы не будете нашей настоящей тетей, тетенька Энн? – всхлипнула Рози. – Все равно мы будем вас слушаться. Мы вас любим.
– У меня сейчас нет денег, – сказал Онли, мрачнея. Он понял, что сразу его отношения с Энн не образуются. – Завтра я занесу. Я раздобуду завтра у кого-нибудь до получки и занесу…
– Я вам буду помогать по хозяйству, тетенька Энн, – обещала Рози, довольная, что не останется здесь с братом их покойного отца. – И Джерри тоже.
Энн собрала вещи Гроссов, взяла за ручонку маленького и вместе с обоими старшими ребятами вышла во двор, где в машине их ждал Прауд.
Доктор Хуст не пришел ни в десять часов, ни в пол-одиннадцатого, ни в одиннадцать. За ним поехал Прауд. Оказалось, что доктор болен. У него грипп. Гриппы у доктора Хуста обычно протекают неблагополучно, со всякими осложнениями. Поэтому он, к великому его сожалению, не сможет выехать к раненому джентльмену ни сейчас, ни завтра, ни, видимо, послезавтра. Что он может посоветовать? Постараться залучить другого врача.
Он вернул Прауду деньги, полученные авансом, и тот поехал к другому доктору. Доктор обещал зайти завтра в десять утра. Но утром снова налетели бомбардировщики, и все кремпские врачи укатили за город.
Часов в девять того же утра домик Энн почтил неожиданным визитом очень молодой и очень востроносый джентльмен, коллега Прауда, Доры и Энн, известный уже нам под именем Гека. Он пришел справиться, не потребуются ли его услуги – натаскать воды или сбегать в лавочку за продуктами. Его поблагодарили не без некоторого удивления: впервые за все время их знакомства он был так вежлив и многозначителен. Спасибо, сказали ему, воды уже набрали, продуктов тоже пока что хватает. Может быть, Гек разделит с ними завтрак? С кухни доносился запах яичницы. Он поблагодарил с редкой учтивостью. Нет, право же, он редко бывал так сыт, как сегодня. Он только что очень плотно позавтракал у…
Тут Гек спохватился, замялся, подумал и решил промолчать, у кого именно и при каких обстоятельствах он так плотно откушал.
Следует отметить, что с некоторых пор Гек изо всех сил старался не врать, и только он сам знал, каких это ему трудов стоило. Поставьте себя на его место и подумайте, легко было бы вам умолчать о завтраке на чердаке у Онли Наудуса и в компании не с каким-нибудь мальчишкой, а со скрывающимся от полиции коммунистом Карпентером, и не просто завтраке, а о плотной закуске двух серьезных революционеров после обсуждения очень серьезного задания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62