Правда, тех, которые не были совсем уж уродинами, она сама выгоняла. Ей все казалось, что они зарятся на Кори.
При виде Уильяма, который с радостным смехом плескался в своей ванночке, ее взгляд, обрамленный шипами накрашенных ресниц, смягчился.
— У, какой лапочка! Ручки-ножки в перевязоч-ках, прелесть какой хорошенький. Нет, я правда тебе завидую. Я тоже в прошлом году залетела, но как подумала, сколько со всем этим возни, плюнула и пошла делать аборт. Ты молодец, не побоялась неприятностей… Но я бы так не смогла.
Гэрриет отжала губку на розовый животик Уильяма.
— Да, дом для будущих матерей-одиночек, конечно, не сахар. Все эти дурацкие фильмы про венерические болезни и наркотики, работа в швейных мастерских и церковь каждый день… В больнице еще хуже. Ко всем приходят мужья, держат своих ненаглядных за руки, любуются младенцами. У одной, я знаю, был и муж, и любовник: они приезжали в разное время, и каждый считал, что ребенок от него. Ко мне никто не приезжал. Но в конечном итоге все, как видишь, утряслось.
— А кто отец? Наверное, так, ни то ни се?
Гэрриет немного помолчала и ответила:
— Вон около кровати его фотография.
— Ого! — Самми в изумлении разглядывала лицо Саймона. — Да, тогда конечно. Такого и я бы не смогла отшить.
Оторвавшись от фотографии, она взглянула на Гэрриет новыми глазами. Надо же, подумала она, значит, что-то в ней все же есть — а с виду такая рохля.
— Ничего, — сказала она вслух, — зато теперь у тебя есть Кори. Я бы тоже не отказалась пожить с ним в одном доме.
— С ним и с миссис Боттомли, — поправила ее Гэрриет.
Самми усмехнулась.
— Да, пожалуй, в таком раскладе это звучит уже не так приятно.
Она начала покрывать ногти вторым слоем лака.
— Давно я тут не была. Раньше, помню, заглядывала чуть не каждый день — это когда у Эрскинов жила предпоследняя няня. Мы с ней здорово подружились. Кори ей нравился, зато она терпеть не могла Ноэль. Ей без конца подавай то одно, то другое: то завтрак в постель, то парики расчесывай или туалеты вечерние готовь. Такое впечатление, будто няня ей самой нужнее, чем детям. Ноэль с Элизабет у нас ведь тоже подружки, — продолжала Самми. — В своем роде, конечно, — при встрече целуются-милуются, а за спиной готовы глотки друг другу перегрызть. Так вот, Элизабет тоже няню держит только для вида — чтобы было кому сбагрить детей, когда к ней очередной хахаль приезжает. По правде говоря, у нее их столько, что кровать скоро не выдержит.
Гэрриет засмеялась, но все же этот разговор ее все больше смущал.
— С кем ты сегодня встречаешься? — спросила она, чтобы переменить тему. — Хороший парень?
— О, потрясающий! Фирма прислала его сюда что-то строить, на окраине Лидса. У него совершенно бесподобный акцент, а кроме того, он живет на своем собственном острове — можешь себе представить? Я ему сказала, что считала до сих пор всех финнов пьяницами и дикарями, а он мне: финн тоже разный бывает. Что, по-моему, вполне остроумно.
Припудривая тальком нежные складочки Уильяма, Гэрриет старалась заглушить в себе зависть. Она уже забыла, когда в последний раз ходила на свидание. В женском журнале — том самом, где она вычитала про капусту с морковкой, — была статья о воспитании детей. «Каждому ребенку нужна любовь матери и отца, — говорилось в ней, — нужно чувство уверенности и счастливый семейный очаг».
Вероятно, и ей надо начать искать отца для Уильяма.
— А где вообще тут люди встречаются? — смущаясь, спросила она.
— Деточка, — сказала Самми, — у въезда в долину находится Уэйкли, с огнями, дискотеками и богатыми промышленниками, которые ждут не дождутся нас с тобой, чтобы потратить на нас свои денежки. Недавно там даже открылся бар для одиноких — «Свободный вечер» называется, — и он битком набит такими парнями, что закачаешься. Они все приехали в Лидс на какие-то свои конференции, а вечером не знают, куда себя деть. Вот там я как раз подцепила своего финна. На следующей неделе как-нибудь сходим туда вместе.
Подняв Уильяма на руки, Гэрриет ощутила его приятную тяжесть и вдохнула восхитительный, ни с чем не сравнимый младенческий запах. Пожалуй, «Свободный вечер» для нее еще не наступил.
Зазвонил телефон.
— Давай подержу, — сказала Самми, протягивая руки к Уильяму.
Звонила какая-то синьора ди Куизано из Рима: ей нужно было срочно переговорить с мистером Эрскином. Гэрриет не рискнула его беспокоить.
— Простите, но он сейчас очень занят. Оставьте, пожалуйста, телефон, он вам перезвонит.
Синьора, кажется, огорчилась. Может, надо было все же сказать ему про звонок? Хлопнула входная дверь: Кори, вероятно, отправился за сигаретами.
Гэрриет пошла на кухню заваривать чай. Самми тоже спустилась вслед за ней и, усевшись в кресло-качалку, начала развлекать Уильяма.
— Ку-ку! — говорила она, то прячась, то снова выглядывая из-под завесы огненно-рыжих волос.
Уильям заходился от смеха.
Минут через десять входная дверь опять хлопнула. Значит, он просто выходил в конюшню.
— Интересно, что там дети делают? — бросила Самми, даже не думая вставать с кресла.
— Сейчас заварю чай и посмотрю, — сказала Гэрриет.
— Ух ты, ореховый пирог, — заметила Самми. — Недурно. Элизабет, жмотина, в жизни не раскошелится на что-нибудь вкусненькое, так что чай мы пьем с чем придется. А представить, сколько они тратят на виски и на овес для своих лошадей! Ей-Богу, надо было мне наниматься к ним лошадью, а не няней.
— Нет, Кори так не жадничает, — сказала Гэрри-ет. — Он никогда не выясняет, сколько денег я потратила и на что. Да и вообще, с ним вполне можно поладить, разве что изредка на него находит…
Но тут она, пожалуй, поторопилась. Не успела она договорить, как дверь кухни распахнулась и Кори обрушился на нее с обвинениями.
— Гэрриет, ты наконец уберешь из моего кабинета этих бандитов или нет? Неужели так трудно пять минут последить за детьми? Джорджи сидит, курит мои сигары, забрызгал мне водой всю рукопись, Шатти рисует на обоях…
Самми прыснула.
— О Господи! — пролепетала Гэрриет. — Пожалуйста, извините. Я сейчас же их заберу. Я была уверена, что они смотрят телевизор.
— Кто звонил? — спросил Кори.
— Какая-то синьора ди Куизано из Рима.
— И что ты ей сказала? — осведомился он почему-то очень тихим голосом.
— Сказала, что ты… занят.
— Боже правый, — страшным шепотом произнес Кори. — Да ты знаешь, кто такая синьора ди Куизано? Она же личный секретарь Дзеферелли, я весь день пытаюсь с ней связаться. Не исключено, что из-за тебя я только что потерял полмиллиона — ты это понимаешь?!
Гэрриет бросилась наверх, но Шатти и Джон уже спускались с лестницы.
— Папа плохой, я его не люблю, — шмыгая носом, сказала Шатти.
— Я тоже, — пробормотала Гэрриет себе под нос.
У Джорджи лицо было бледно-зеленого цвета.
— Знаешь, какой любимый архитектурный стиль у Дракулы? — спросил он серьезно.
— Не знаю, — сердито буркнула Гэрриет.
— Вампир, — сказал Джорджи и радостно загоготал, довольный собственной шуткой.
Вечером Гэрриет рассказывала Шатти сказку.
— Кто ложился в мою постель и смял ее? — прорычала она голосом медведицы.
— А почему медведица с медведем не говорят: «Кто ложился в нашу постель?» — спросила Шатти. — Папа с мамой всегда раньше спали в одной постели. Сейчас они в ней не спят, но потом, может быть, еще будут.
— А маленький Мишка говорит: «Кто ложился в мою постель и смял ее?» — пропищала Гэрриет тонким голосом.
— Мою маму знают все-все, — продолжала Шатти. — И она всегда похожа на принцессу. Джорджи говорит, что его мама утром нисколечко не похожа на принцессу, только вечером, когда куда-нибудь собирается. А еще у моей мамы все просят ах… ахтограф.
Пожалуй, на одни сутки уже хватит рассказов про Ноэль Белфор, решила Гэрриет.
— И тогда Златовласка открыла глаза, увидела медвежонка и как закричит!..
— А этот Дракола — он по-настоящему бывает?
Гэрриет вздохнула.
— Тагти, ну разве так можно? Ты же ни на минуту не хочешь сосредоточиться!
В дверях появился Кори.
— Па, привет, — закричала Шатти.
Гэрриет не повернула головы, губы ее плотно сжались. Кори Эрскина ей на сегодня тоже уже хватило.
— Все, — объявил Кори. — Сказка кончилась.
Гэрриет встала и молча прошествовала мимо него. Когда она прикрывала за собой дверь, Кори, склонившись над кроваткой, целовал Шатти, а та хрюкала от удовольствия.
Посуда, оставшаяся после чая, все еще стояла на столе. Войдя на кухню, Гэрриет тяжело вздохнула и начала составлять тарелки в посудомоечную машину. Она чувствовала себя совершенно разбитой.
Вскоре появился Кори и заглянул в холодильник.
— Умираю от голода, — сказал он.
И поделом тебе, подумала Гэрриет. Надо было есть омлет, когда давали.
Едва Кори открыл рот, чтобы что-то сказать, Гэрриет опять включила агрегат. С минуту они хмуро глядели друг на друга, потом Кори расхохотался.
— Выключи эту идиотскую машину. Я съезжу за карри и вернусь.
При слове «карри» у Гэрриет слюнки потекли.
— Сегодня по телевизору будет фильм, который я хочу посмотреть, — сказал Кори.
— Я рада, — процедила Гэрриет, грохоча кастрюлями.
— Послушай, — сказал Кори, — я тебя очень прошу, перестань дуться. Прости, что я вчера не давал тебе спать. Совершенно не помню, что я нес, но наверняка занудил тебя до полусмерти.
Спасибо, что не до смерти, мысленно добавила Гэрриет.
— Да вдобавок еще и сегодня бросался на тебя весь день, — продолжал он. — Как будто ты виновата, что я вчера не работал и сегодня был не в состоянии ничего делать. А ты у нас умница, хорошая девочка. Я набрал для тебя ванну, пойди помокни как следует, а когда выйдешь, я уже привезу карри.
Обезоруженная, Гэрриет наконец улыбнулась. Пожалуй, что-то в нем все-таки есть, решила она.
Уже забираясь в ванну, она услышала плач Уильяма: оказывается, он до сих пор не заснул. Завернувшись в полотенце, она побежала по коридору и склонилась над его колыбелькой. Уильям тут же перестал плакать, загукал и заулыбался. Пеленка оказалась сухой, но не успела Гэрриет снова уложить его и выключить свет, как он снова захлебнулся в крике.
Она вздохнула и уже собралась было взять Уильяма на руки, как из своей комнаты вышел Кори с ключами от машины.
— Доверь это мне, — сказал он и решительно шагнул к Уильяму. К удивлению Гэрриет, он быстро развернул его и тут же туго перепеленал, так что Уильям стал похож на маленького американского индейчика.
— Так они чувствуют себя спокойнее и увереннее, — объяснил он Гэрриет.
Уильям открыл было рот, чтобы возмущенно завопить.
— А ты заткнись, — строго сказал ему Кори. — Дай своей несчастной матери хоть немного отдохнуть.
Уильям так удивился, что закрыл рот и не издал больше ни звука.
— А здорово ты управляешься с детьми, — смущенно заметила Гэрриет уже в коридоре.
Кори пожал плечами.
— Ноэль оказалась никудышной матерью, так что мне пришлось подучиться.
Вечер прошел прекрасно. Они мирно потягивали красное вино, ели карри с курицей, держа тарелки прямо на коленях и бросая косточки в огонь, и смотрели телевизор. Фильм Гэрриет понравился, но, учитывая, что Кори понимал в этом гораздо больше ее, она решила не спешить с похвалами.
— Неплохо, — сдержанно сказала она. — Диалоги, правда, не блещут оригинальностью. Чей это сценарий?
— Мой, — ответил Кори.
Гэрриет порадовалась, что гостиная освещена только пламенем поленьев в камине, и Кори не увидит ее свекольного румянца.
— Попробуй мясо с грибами, тоже очень неплохо. Сценарий мы писали вместе с одним голливудским зубром, — продолжал он. — В жизни больше не соглашусь ни с кем соавторствовать. В итоге я попортил себе много крови — зато кое-чему научился.
— Интересно, какая она в жизни? — спросила Гэрриет, глядя, как героиня стягивает с себя платье.
— Глупая, — сказал Кори.
— А он? — Герой решительно теснил героиню к кровати.
— «Голубой». Живет с парикмахером.
— Надо же, — удивилась Гэрриет. — Никогда бы не подумала. Если ты со всеми ими знаком, то почему никогда не приглашаешь их к себе?
— Кого? Кинозвезд? Работать с ними еще куда ни шло, но ездить к ним или, еще хуже, принимать их здесь — нет уж, увольте. Я сыт по горло одними и теми же бессмысленными разговорами — кино, кино, ничего, кроме кино. А как они живут?.. Ужинают каждый вечер непременно в ресторане, чтобы быть все время на виду. Около них сам начинаешь чувствовать себя чем-то вроде звезды, и все кругом смотрят на тебя, как на звезду, и общаются с тобой по-идиотски. Ты начинаешь думать, что так и надо, и забываешь, как все бывает на самом деле, — а это для писателя смерть.
Он швырнул куриную косточку в огонь, но промахнулся, и к ней тут же пристроился Тритон.
— Нет, дружок, — сказала Гэрриет, отбирая у Тритона добычу, — трубчатые кости собакам грызть нельзя.
Кори разлил остатки вина по бокалам.
— А следующий сценарий пока еще только вырисовывается, — сказал он. — Время — семнадцатый век. Гражданская война во Франции.
— Что-нибудь про фронду? — спросила Гэрриет.
— Да. Но работы еще непочатый край.
Он взял со столика две книги — биографии французских аристократов семнадцатого века.
— Хочешь заняться делом, вместо того, чтобы забивать себе голову дурацкими романами? Вот, полистай биографии: может, найдешь что-нибудь, что сгодится в сценарий.
Гэрриет вытерла руки о Тритонову шерсть и взяла книги.
— Попробую, вдруг что получится, — сказала она.
Кори допил свое вино.
— Принести еще бутылку? — спросила Гэрриет.
— Нет уж. — Он усмехнулся. — Сегодняшнего утра мне надолго хватило. И вообще, я начинаю новую жизнь. Верховая прогулка перед завтраком, ни капли спиртного до семи вечера и к полуночи на боковую. Все, я решил прожить до глубокой старости.
— Утром я приготовлю тебе калорийный завтрак, — пообещала Гэрриет.
— Пожалуй, это будет уже слишком, — буркнул Кори. — Как вы сегодня пообщались с Самми?
Гэрриет засмеялась.
— Ничего, но она мне столько успела наговорить про свою хозяйку!..
— Надеюсь, ты не наговорила ей в ответ столько же про меня?
— Я сказала… — Она запнулась и, чтобы побороть смущение, затараторила дальше на одном дыхании:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28