Пока лето - сражаются в сквере, а зимой и осенью - на "голубятне" у Федора Тихоновича. Благо живет он бобылем.
Позовет Федор Тихонович Сеньку к себе, а за Сенькой непременно еще несколько дружков увяжутся. И не столько даже "болеть", сколько порассмотреть еще раз комнату Федора Тихоновича.
Войдешь, прямо напротив двери - череп. И не простой череп, а чудной какой-то. Будто вертикальной линией разделена голова пополам. Правая сторона - вроде бы лицо живого человека, все есть: и волосы, и глаз, и полноса, и правая щека, и правая половина подбородка. А слева - голая кость, пустая страшная глазница, оскаленные зубы...
- Реконструкция, - пояснил однажды ребятам Федор Тихонович. Наполовину реконструированная голова. А слева череп нетронут. Для контроля.
- По методу профессора Герасимова? - деловито осведомился Сенька. Герасимов, писали, может по черепу, который сотни лет пролежал в земле, восстановить голову. С портретным сходством.
- Угу. По Герасимову, - подтвердил Федор Тихонович. - Все-то ты знаешь...
На стенах у Федора Тихоновича - фотографии. Сплошь раскопки. Вот копают какой-то курган, видимо, где-то на юге. А тут сам Федор Тихонович щеточкой счищает землю с какого-то обломка. А вот пещера, и в ней диковинные рисунки на стенах.
На стеллажах, на полках то какой-то кусочек старинного, совсем почерневшего сосуда, то плоский камень с грубо выбитой мордой могучего быка. Нет, не быка. Носорога, что ли? А вот древний бронзовый топор.
И книги! Всюду книги. Столько книг - даже непонятно, как влезли они в такую комнатушку?!
Играет Федор Тихонович с Сенькой, а ребята тихо передвигаются по комнате, каждую фотографию дотошно обсмотрят, каждую вещицу в руках повертят.
Уйдут мальчишки, а Федор Тихонович еще долго стоит у окна, глядит на привычную чересполосицу красных, бурых, рыжих крыш, горбящихся под его "голубятней".
Стоит, курит, думает...
Все-таки глупо сложилась жизнь. Да, глупо. Ни жены, ни детей. Раньше как-то не задумывался, а теперь - пустота в сердце. Старость, что ли? Чего уж от себя таить?! Играешь с Сенькой, а сам нет-нет, да и подумаешь: мне бы такого сына... Сидит Сенька, рассчитывая сложную комбинацию, - высокий, крепкий, наморщив выпуклый лоб, - а Федору Тихоновичу так и хочется погладить его русую волнистую шевелюру.
Сердцем чует Федор Тихонович: тянутся к нему ребята. А почему? Ведь молчун и хмур. А вот тянутся. И, по чести говоря, приятно это Федору Тихоновичу, очень приятно...
Однажды, ранней весной, играя с Сенькой, Федор Тихонович как бы между прочим сказал:
- Понадобится мне скоро помощничек. В экспедицию...
В комнате, кроме Сеньки, было еще двое ребят. Все сразу насторожились. Молчат, ждут: что еще Федор Тихонович скажет?
А тот тоже молчит. Словно ход очередной обдумывает. Наконец передвинул коня, говорит:
- На все лето...
И опять умолк.
Ну, Сенька видит - Федора Тихоновича не перемолчишь, спрашивает:
- А какой вам нужен помощничек?
- Толковый, - говорит Федор Тихонович. - Дисциплинированный. И притом, чтобы лопаты не боялся.
- Понятно, - говорит Сенька. - А сколько лет должно быть помощничку?
Тут ребята, все трое, разом уставились на Федора Тихоновича.
- От четырнадцати и выше...
Что на следующий день началось во дворе! Все мальчишки "от четырнадцати и выше", конечно, сразу загорелись. Ехать с Федором Тихоновичем! Непременно! Хоть на край света!
И тотчас слухи поползли, один красочнее другого. Мол, собирается Федор Тихонович откапывать захоронение какого-то скифского военачальника. А у того в гробнице золота и драгоценностей - не счесть. Другие говорили: направляется Федор Тихонович в какие-то таинственные пещеры, там на стенах такие рисунки древних художников - ахнешь! Третьи шептали, что Федор Тихонович намерен обследовать на дне какого-то моря древний затопленный город.
Мальчишки суетятся, один радуется, другой горюет: мамаша не пускает. Говорит, там тебя солнечный удар стукнет, а не удар - так замерзнешь. В общем, не пущу и баста.
Только и разговоров у ребят - о будущей экспедиции.
Это ж такая удача! Ночевки под открытым небом, неизведанные пути-дороги.
И притом - целых два месяца без родителей, без нудных указаний: "Вова, сделал уроки?", "Вова, уже поздно, ложись!". Целых два месяца полной свободы! Ну, и денег заработаешь - это тоже невредно. Очень! Как чудесно будет потом зайти в магазин, ткнуть пальцем в акваланг или карманный приемник и небрежно бросить продавщице: "Выпишите!" Именно так, не спрашивая о цене. "Выпишите" - и все. И платить своими, трудовыми, собственными, а не выклянченными у мамаши.
Вся жизнь на дворе с того дня переменилась. Закурит какой-нибудь паренек, а потом думает: "Ну его в болото. Засечет Федор Тихонович, не возьмет с собой..." И торопливо гасит сигарету.
Петька-"горилла" уж на что непутевый, и тот... Однажды вот пришел под хмельком. А у него привычка: выпьет чуточку, а орет на весь двор, куражится. Нарочно. Пусть, мол, все видят. "Я уже взрослый!" И на этот раз тоже стал руками своими длинными махать, изображать, будто сейчас свалится, ноги не держат, целый литр выпил. А потом сообразил: скажут Федору Тихоновичу, и плакала экспедиция. И тихо-тихо, вполне трезво домой убрался.
Но так было только сначала, первую неделю. А потом ребята подумали-подумали и поняли, что все их старания ни к чему. Возьмет-то Федор Тихонович только одного. И возьмет, конечно, самого лучшего.
Сказано же - "толкового, дисциплинированного". А кто толковый, кто дисциплинированный? Ясно - Сенька. Тут уж без спора. И опять же Федор Тихонович явно расположен к Сеньке. И вдобавок оба шахматисты. А Федору Тихоновичу, наверно, в экспедиции где-нибудь в пустыне, у костра, иногда вечерком уж как хочется сыграть! Не с кем. А теперь будет подходящий партнер.
- Яснее ясного, - сказал Петька. - Эй, пацаны! У кого стрельну закурить? - и, не таясь, пустил огромное облако дыма.
Прошло еще несколько дней.
Видел Федор Тихонович нетерпеливые взгляды мальчишек. Понимал: ждут они. Когда же он назовет "помощничка"?
И хотя уверены ребята, что выберет он Сеньку, но все же каждый втайне надеется. А вдруг?..
А не объявлял Федор Тихонович имя "помощничка" потому, что разобрали его сомнения. Да, нехорошо все получилось. Сказанул вот так, сгоряча, очень уж хотелось Сеньку с собой увезти, - а потом крепко задумался.
Проще, конечно, там, на месте, взять "помощничка". Все равно ведь придется нанимать там землекопов. И с главбухом из-за Сеньки неприятностей не оберешься. Зачем, мол, тащишь отсюда неквалифицированную рабсилу? Деньги на транспорт зря тратишь?
Да и самому Сеньке понравится ли там? Стоит ли срывать парнишку из дому? Ведь устал он после учебного года. Отдохнуть должен. А раскопки разве отдых? Не для себя ли, из своих эгоистических интересов стараешься ты, Федор Тихонович? Признайся-ка?!
Сам Сенька делал вид, что еще неизвестно, кого выберет Федор Тихонович. Но когда Сенька купил великолепный перочинный нож с тремя лезвиями, с отверткой, шилом и еще шестью разными, очень полезными, предметами, мальчишки понятливо переглянулись...
И книги теперь Сенька стал читать сплошь археологические. Вынесет в сквер толстый том, листает, ребятам рисунки показывает и объясняет:
- Это вот - гробница царя Агамемнона. В ней нашли одного золота десятки килограммов. А это - новгородские берестяные грамоты. На бересте в то время писали. А это - плот "Кон-Тики", на котором Тур Хейердал переплыл океан. Видите, без мотора...
Мальчишки слушают. Не очень-то радостно у них на душе.
- Агамемнон? - ехидно переспрашивает Петька. - "Кон-Тики"? Все понятно...
И впрямь, все понятно. Обидно только Петьке, что и он, как молокосос, как первоклассник какой-нибудь, тоже попался на эту удочку. Поверил почему-то, что и его могут взять в экспедицию. Почему его? Непонятно. Сам и виноват...
Сам-то сам, а все же обидно. И от этой обиды хочется Петьке выкинуть что-нибудь хлесткое, необычное, что-нибудь такое, чтобы сразу всем носы утереть.
И как раз подворачивается случай: у малышей несчастье - змей хвостом зацепился за водосточную трубу, повис там, на высоте третьего этажа.
"Эх, была не была!"
Петька-"горилла" лезет по водосточной трубе. Сбегаются люди со всего двора. Малыши испуганно и восторженно пищат.
- Не смей! Слазь! - кричит дворничиха.
Но Петька взбирается. Выше... Выше...
Он видит: внизу, в сквере, за шахматной доской - Федор Тихонович. Вот и пусть любуется!
Петька лезет долго. Чем выше, тем медленней. Возле каждого вбитого в стену костыля - передышка. Все же добрался, отцепил змея. Теперь можно и вниз. Но Петька должен же покуражиться. Уцепившись левой рукой за трубу, он правой снимает кепочку и, размахивая ею, поет:
Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
Я тебя успела позабыть...
Поет с ужимками, кривляясь.
- Ой, упадет! - Раиса Георгиевна мечется по двору.
- Слазь, балбес! - ругается дворничиха.
Мне теперь морской по нраву дьявол,
Его хочу любить!
завывает Петька.
Труба скрипит, с нее сыплются кусочки краски, ржавчины.
Закончив концерт, Петька спускается. Его ругают, он доволен. Утер нос археологу с его экспедицией. Подумаешь! Странно только, что Федор Тихонович все сидит, склонившись над доской, на Петьку и не смотрит. Ну, и не надо!
Петька спустился, вытер испачканные руки о штаны, и тут Федор Тихонович все же заметил его:
- Паяц!
Сказал негромко, не вставая из-за доски, но Петька услышал. И хотя не знал, что такое паяц, понял: что-то плохое.
А тут на двор выскочила Петькина мать, тощая, костлявая, с серым изможденным лицом.
- Ирод! - визгливо кричала она. - Рубаху-то как извозил?! И штаны! Все в ржавчине. И за что мне наказанье такое? У других дети, как дети. А у меня!..
Женщины вокруг сочувственно кивали ей.
- Курить уже выучился, охламон. А книжку в руки - ни за что. В седьмом классе третий год. Подумайте, третий год торчит. Горе мое горькое!
Петька криво усмехался. Потом, не отвечая, шагнул в подворотню, вразвалочку пошел по улице.
- Вы бы Раисе Георгиевне пожаловались, - посоветовала Петькиной матери одна из женщин. - Пусть его на комиссии пропесочат.
Мать махнула рукой:
- Уже. Песочили...
Прошла еще неделя. Началось лето. Ребята знали: экспедиция вот-вот отправится.
Однажды вечером Федор Тихонович играл с Сенькой в шахматы. Заморосил дождь, и они перебрались на "голубятню".
- Знаешь, Сеня, - сказал Федор Тихонович. - Хочу я с тобой потолковать...
В комнате никого больше не было. Тихо. Сенька радостно посмотрел в глаза Федору Тихоновичу. Наконец-то!
- Ты, Сеня, очень стоящий парень, - сказал Федор Тихонович, а сам лохматит, ерошит пальцем бровь. - И голова у тебя светлая. И дисциплина... Ну, а память... Как у кибернетической машины... - Он усмехнулся.
Сенька тоже застенчиво улыбнулся.
- Да, - Федор Тихонович помолчал. И, словно сердясь на себя, резко кончил: - А в экспедицию я возьму Петьку. И ты уж, пожалуйста, не обижайся.
Сенька, растерявшись от неожиданности, опустил голову к доске. Губы у него дрожали, и он не хотел, чтобы это заметил Федор Тихонович.
- Петьке это нужнее. Понял? Ты уж и сам на ногах твердо стоишь. Куда ни пойдешь - тебя везде с радостью. Хоть в институт, хоть на завод. Так?
Сенька пожал плечами.
- Так, - твердо повторил Федор Тихонович. - А Петька... Петька пропадет, если его на рельсы не поставить.
Они молча доиграли партию. Сенька рассеянно передвигал фигуры и вскоре сдался.
- Пойду, - сказал он, глядя куда-то мимо Федора Тихоновича.
- Иди, - сказал тот. - И не сердись. Понял? Не сердись...
Сенька ушел. А Федор Тихонович еще долго стоял у окна, глядел на мокрые, блестящие, словно свежеокрашенные крыши.
"Не хватало мне мороки! - думал он. - Хлебну лиха с этим Петькой. Да и какой я воспитатель?! Курам на смех. Ну, да ладно. Надо же с этим "паяцем" что-то делать. Надо..."
РУКОПИСЬ АЛЬБЕРТА ЭЙНШТЕЙНА
Я сидел в Летнем саду возле пруда. Когда-то в этом пруду плавали лебеди, и я частенько по утрам наблюдал за ними. Теперь лебедей почему-то не стало, но я уже привык к "моей" скамейке на берегу и всегда, если надо обдумать что-то, принять какое-то решение, - прихожу сюда.
Хорошо утром в Летнем саду! Дорожки пустынны. Тихо. И мысли приходят такие чистые, ясные. Хорошо и весной, когда сад просыпается от зимней спячки и в воздухе появляются первые тонкие дразнящие запахи весны; хорошо и зимой, когда все дремлет под снежным покрывалом, а мраморные богини попрятались в свои деревянные домишки. Только летом я не хожу в Летний сад: слишком шумным, пестрым и каким-то суетливым становится он летом.
Я сидел возле пруда и обдумывал свой новый рассказ, когда рядом со мной на скамейку опустился какой-то пожилой человек с палкой. На нем было добротное пальто с воротником-шалью из выдры и такая же высокая меховая папаха. Умное и доброе лицо интеллигентного, много знающего и много видевшего человека.
"Артист? - подумал я. - Архитектор? Хирург?"
Я люблю отгадывать профессии незнакомых людей.
Мой сосед вынул из кармана книгу и стал читать.
"Вот те раз!"
Это была моя книга! Мой сборник спортивных рассказов. Но самое поразительное - предназначался он для подростков.
Искоса я стал наблюдать за моим странным соседом.
Он читал без очков, далеко отставив книгу от глаз. По картинке в тексте я сразу определил, что читает он рассказ о футбольном судье и уже приближается к концу.
"Узнать бы, - подумал я. - Нравится ему? Или нет?"
Сосед, очевидно, заметил мой повышенный интерес к книге.
- Я - не типичный читатель, - улыбнулся он. - Физик, доктор наук, а люблю читать детективы, причем по-английски. Это и разрядка, и практика в чужом языке. И спортивные книжки вот тоже люблю. Встречаются занятные...
- А эта? - я кивнул на книжку в его руке.
- Эта? - он внимательно оглядел меня.
Честно говоря, я ждал его ответа настороженно, с опаской.
Казалось бы, я имел уже десятки отзывов о своей книге. И рецензии в печати. Ну какое уж особое значение мог иметь для меня еще один отзыв?! И все-таки...
- Эта тоже ничего, - сказал физик. - Есть забавные рассказы.
У меня отлегло от сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13