Рядом стояли мама и тетя Минзамал. Папа сказал всем:
- Здравствуйте!
Взрослые ответили, а Маша - как это довольно часто с ней бывает - стала глупо и растерянно улыбаться, качать ногой, крутить глазами.
Я сел и стал завтракать. Я знал, что настроение испорчено не только у меня, но и у Машки.
Позже слышал, как она ходила в сенях у дверей моей комнаты. Слышал, как громко вздыхала. Наконец решилась:
- Можна?
- Кто там?
- Папа, прости!
- Что?!
- Папа, прости!
- Ах, вот как? Думаешь, это каждый день так будет? Сначала набезобразничаешь, а потом "прости"?!
И вдруг нагнулся, подставил губы:
- Ну, здравствуй!
Она (шепотом). Здравствуй.
И помчалась к матери. Слышу радостный, почти ликующий вопль:
- Я сказала!.. Я сказала папе "пьёсти". Мама, я сказала папе "пьёсти"!..
Это я слышал. Но не слышал, как она сказала матери на ухо:
- Папочка меня полуцевал (то есть поцеловал).
* * *
- Машенька, поспи еще! Нельзя так. Ты же спала всего пять минут.
- Нет. Я три года спала.
* * *
Утром папа обнаружил, что рыбка, которая три дня жила у нас на веранде в полулитровой консервной банке, уснула. Вчера вечером я забыл переменить воду.
Потихоньку от Маши выбросил рыбку, убрал банку. Но Маша, как и следовало ожидать, о рыбке не вспомнила.
12.8.59.
Вечером была у меня. Я читал газету. В газете - карикатура на Аденауэра: длиннющий нос, оскаленная пасть, с носа свисают ледяные сосульки.
- Это кто?
- Это дядя. Его зовут Аденауэр.
- А это что? Рыбки?
В руках у дяди, увы, не рыбки, а черные атомные бомбы. И на животе у дяди написано: "Холодная война".
Машка разглядывает картинку и вдруг говорит:
- Я боюсь! Он меня съест. Я боюсь! Папа, боюсь!
И вижу - краснеет, глазенки слезами наполнились.
Бежит к двери.
- Открой! Папа, открой дверь!
- Глупая, что ты?!
Открыл все-таки. И вот - чудо какое! Бежит, стучит каблуками и, слышу, кричит матери:
- Мама, папа мне конфету дал!..
А конфета ей действительно была выдана - минут за пять до этого.
* * *
Вечером лежала в темноте в кроватке. Я сидел один в столовой, ужинал. Дверь приоткрыта. Слышу громкий шепот:
- Алеша!.. Алешенька! Ты что делаешь?
- Спи, Маша!
- Я не Маша.
- Спи, мамочка! А то я - знаешь?..
- Дверь закроешь?
- Может быть, и закрою.
- А может быть, не закроешь?
13.8.59.
...Давно хотел отметить такую черту Машкиного характера, как склонность к юмору.
Любит и понимает шутку, любит, когда другие острят, каламбурят, и сама не прочь попытать силы в острячестве.
Когда ей очень смешно - не хохочет, а регочет.
Как-то на днях, когда мама отправилась в очередную поездку "покупать", я спросил у Маши:
- Машенька, куда мама уехала? В Сестрорецк?
- Нет.
- А куда?
- Домой. В Ленинград.
- А на чем она поехала? На поезде?
Маше надоело, по-видимому, держать этот скучный экзамен, она говорит:
- Нет, не на поезде.
- А на чем?
- На карусели...
И сама заливается, хохочет...
* * *
Играли в автобус. Маша очень смешно изображает кондукторшу - очень похоже "отрывает билет". При этом она всякий раз произносит что-то вроде:
- Тррк!..
* * *
Читал вчера Маше рукопись рассказа, над которым сейчас работаю. Признаться, волновался больше, чем волнуюсь обычно, когда читаю вслух незавершенную рукопись. Рассказ - не на ее возраст, постарше. Но все-таки многое поняла. Смеялась. И смеялась там, где юмор более или менее тонкий. Впрочем, под конец устала, потребовала:
- Давай лучше "Кошкин дом" читать...
Автор немножко обиделся, но потом вспомнил, что подобное случалось не только с ним, но и с Г.-Х. Андерсеном, и с С.Я.Маршаком, и с Л.Н.Толстым... Как бы то ни было, чтение это пошло автору на пользу.
* * *
Я сказал Маше, что скоро (недели через две) приедет бабушка. Сказал, что мы поедем ее встречать.
- Хочешь? - говорю.
- Хочу. Давай сейчас!
- Что сейчас?
- Поедем встречать бабушку!
* * *
Сидели в гамаке втроем: мама, Маша и я. Маша голенькая, в одних трусах.
Пошел дождик.
Но что это за дождь? И откуда он? На небе ни тучки, ни облака, - так, какая-то легкая серая пленочка. Поплевал, побрызгал минуту-две - Машка даже не заметила.
Я говорю:
- Дождь идет!
- Где?
И тельце у нее сухое. Такие микроскопически крошечные капельки, что сразу же высыхают на ее разгоряченных ручках, ножках, животике и спинке.
* * *
Я сделал вчера Маше кондукторскую билетную катушку, чтобы она могла не только понарошку трыкать, но и отрывать билеты.
Сегодня, когда я завтракал, она подошла и говорит:
- Давай играть? Что вам угодно?
Потом говорит:
- Ты будешь гражданка.
Я не сразу понял. А потом вспомнил: когда мы играем с нею в автобус и я изображаю кондуктора, я спрашиваю:
- Что вам угодно, гражданка?
19.8.59.
...Дул довольно сильный ветер, где-то очень далеко погромыхивал гром, но дождя за весь день не пролилось ни капельки.
Маша, как всегда, когда она не выспится, была до вечера в возбужденном состоянии. Тянуло ее на всякие штучки и выходки. Была у меня в комнате, взяла зеленую гребенку и кинула на пол. Сняла туфли и забросила их куда-то под кровать.
Впрочем, бес непослушания и анархии вселился в нее еще рано утром. После завтрака мать поймала ее на том, что она ходит с набитым ртом и жует что-то. Оказалось - рот набит конфетами. Эксперимент с "коммунистическим отношением" к конфетам дает иногда осечку.
* * *
Сегодня рано утром мама и тетя Ляля уехали в город. Я сквозь полудрему слышал их голоса, хлопанье калитки. А через полчаса выхожу в большую комнату. Вижу - Машка стоит в углу за занавеской.
Спрашиваю:
- Ты что там делаешь?
- В пьятки играю.
Одна! В прятки! И опять сердце сжимается от жалости к ней.
22.8.59.
Трогательно и забавно, когда Машка ведет на поводке Синдбада. Так она немножко побаивается его, а на поводке ведет бесстрашно. И все, конечно, оглядываются, останавливаются, удивляются, улыбаются...
23.8.59.
Папа ждал вчера гостей. Маша ходила с тетей Лялей встречать их, и гости мерещились ей в каждом встречном, в каждом незнакомце. У хлебного ларька стоит группа дачников. И Машка уже спрашивает:
- Тетя Ляля, это гости?
* * *
Третьего дня, когда играли "в магазин", я для разнообразия и для того, чтобы несколько облагородить характер игры, послал Машу не в продовольственный и не в промтоварный, а в книжный магазин. Бегала она туда несколько раз и всякий раз спрашивала:
- Какие книги купить?
И я заказывал:
- Купи "Красную Шапочку", купи Маршака, купи "Мойдодыра", купи "Дюймовочку", купи стихи Пушкина, Жуковского, Михалкова, Барто...
И она возвращалась, приносила щепочки и отчитывалась:
- Вот "Мойдодыл". Вот "Красная Шапочка". Вот стихи Пушкина. Вот Жуковский...
24.8.59.
Были в лесу.
Тетя Ляля и дядя Прокофий нашли несколько грибов и устроили инсценировку - "посадили" все пять или шесть подберезовиков и моховичков под одной маленькой сосенкой. А потом заставили Машку "искать" эти грибы, говорили, что "пахнет грибами". Я был против этой инсценировки. Во мне протестовал - отец, педагог и грибник. Отец считал, что это жестоко - так издеваться и потешаться над маленьким несмышленышем. Педагогу не нравилось, что перед ребенком убираются трудности, плоды подаются, так сказать, на золотом блюде. А заядлому грибнику казалось, что у ребенка отбивается "грибной нюх".
Позже ходили по грибы уже по-настоящему. Нашли несколько подберезовиков, причем один - совершенно самостоятельно - нашла Машка! По словам мамы, которая присутствовала при этом, Машка с азартом охотничьей собаки накинулась на этот маленький, белобрысый, наполовину съеденный улитками грибок.
Собирали еще бруснику и клюкву (ходили по высохшему болоту. В этом году все болота стали проходимыми). Мы с Машкой заблудились и довольно долго разыскивали наших.
В лесу видели лося. Совсем близко - в двадцати шагах. Лиловато-серый красавец стоял к нам в профиль и с интересом озирал нас одним глазом...
Домой вернулись в девятом часу.
Машка весь вечер возилась со своими грибами. Огорчила меня, когда не захотела отдать их тете Ляле. Пристыженная, принесла, отдала, но позже выяснилось, что сердце ее не выдержало и перед самым уходом тети Ляли она снова похитила грибы.
Грибами она, по словам матери, бредила ночью.
А перед этим мы с ней немножко поссорились, и я с ней не разговаривал.
25.8.59.
Мама считает, что отец поступает неправильно, что лучше уж, мол, побить ребенка, чем несколько часов не разговаривать с ним. Нет, согласиться с этим я не могу. Согласен с одним: нужно знать меру. Если молчание взрослых (то есть их бойкот по отношению к ребенку) затягивается, становится мучительным для ребенка, ранит и ожесточает его - да, это не годится. Это не лучше порки. Все дело в том, что надо чувствовать, в какой момент пора идти на мировую. Если этот момент правильно выбран, провинившийся ребенок охотно и по первому зову кинется извиняться или объясняться. Самое удачное - ни на минуту раньше, ни на минуту позже.
И еще одно должен себе напомнить: ведь далеко не во всяком "конфликте" бывает виноват ребенок: очень часто и взрослые виноваты.
Нужно уметь извиниться перед ребенком, покаяться...
Не в угол себя, конечно, ставить, а так, чтобы ребенок понял твою справедливость.
Вчера у нас с Машей объяснений не было. Обошлись без них. За обедом я увидел, что она с трудом справляется с супом, подсел к ней и стал ее кормить. Она обрадовалась и, как показалось отцу, взглянула на него с признательностью...
* * *
Кажется, впервые за все лето отец выспался и встал сегодня более или менее бодрый и веселый. Занимался с Машей гимнастикой. Маша все время напоминала ему, что он не папа, а Алеша. А папа - тот у себя сидит, "ляботает", книжки пишет. Занимались мы сегодня под его окном. При этом кричали:
- Папа, смотри! Папа, ты видишь?
26.8.59.
Мама ходила на рынок и вернулась оттуда огорченная. В связи с холодом и разъездом дачников на рынке ничего нет.
Мама говорит тете Минзамал:
- Без творога и сметаны мы погибнем.
Машка смотрит на нее, таращит глазенки, пытается что-то понять, потом спрашивает:
- Я тоже погибну?
27.8.59.
Весь день вчера просидели дома. На дворе творилось такое, чего не только Машка, но и более пожилые члены нашего семейства не видывали еще. Ураганный ветер такой силы, что на ногах трудно было держаться. Говорят, повалило много деревьев. У нас в садике лежит огромный, искореженный кусок толя, - ветер сорвал его с крыши молочного магазина. Не горит электричество. В Ленинграде, говорят, в реках и каналах поднимается вода.
И - холодно. Не верится, что еще совсем недавно мы изнывали от жары.
И все-таки мы с Машкой вчера вечером отправились на прогулку. Оделись потеплее (Маша в зеленом своем фрицевском пальтеце, в берете, на ногах длинные чулочки) и потопали в лес. По пути зашли на почту, опустили каждый по письму.
Наслаждались безлюдьем, осенними запахами, влажной пахучей свежестью. В лесу тихо, только над головами у нас шумит и поет, а там, где просеку наискось пересекают телеграфные провода, - там уже не поет, а завывает и плачет (это Маша остановилась и спросила у меня: "Кто это плачет?").
Бродили довольно долго, но нашли всего два гриба: подберезовик и моховичок. Утром и днем кто-то основательно прочесал лес. Впрочем, нам и некуда было бы складывать грибы - корзинок мы взять с собой не догадались. Не такой и лес, чтобы запасаться корзинами...
* * *
Спать вчера легли рано - не было электричества.
Между прочим, Машка впервые увидела свечу. Маме в магазине подарили огарок, и она принесла его и стала зажигать.
- Это что? - спросила Машка.
Ей объяснили:
- Это называется свеча.
А Машкин папа когда-то, не очень, казалось бы, давно, спросил у своей мамы:
- Это что?
И ему объяснили:
- А это, Лешенька, называется электричество.
* * *
Совсем запуталась Машка. Где мама? Кто Маша? Кто папа? Кто Алеша?
Вчера вечером заходила ко мне. Просит конфетку. Я дал.
- А теперь, - говорит, - Маше дай.
И себя пальчиком в грудку. Хитрюга!
Я говорю:
- Ах, вот как? Ты - Маша?
- Нет, нет, я - мама!
Достаю конфету. Говорю:
- Это - Машеньке.
Не берет.
- Ты что ж не берешь конфету? Я ж сказал: это Маше.
Качает головой. Стойко держится. Для нее очень существенна почему-то эта метаморфоза с именами. Не знаю, так ли уж хорошо, что мы соглашаемся участвовать в этой затянувшейся игре. Что ж, она меня так всю жизнь и будет Алешей называть?!
Впрочем, педагогический смысл в этой игре есть. Алеша и Маша должны играть роль хороших детей. А маленькой "маме" мы имеем право в нужном случае сказать: "Какая же ты мама, если вести себя не умеешь?!"
А причина все та же: то, что Машка - единственная, что у нее нет братика и сестрички. Не хватает общества, коллектива.
Все-таки надо найти меру даже в игре.
Сегодня утром Машка завтракала. Кормит ее Минзамал. Я у нее спрашиваю:
- Куда ушла Елена Семеновна?
Минзамал не успела ответить, как ее перебивает Машка:
- Нет. Я - мама!
- А разве я сказал "мама"? Я говорю: Елена Семеновна.
Что же это, братцы, такое: значит, мы и между собой должны именовать себя "Машей" и "Алешей"? А Минзамал я должен говорить: "Где Машенька?", подразумевая под этим: "где Элико Семеновна?"
Нет, дружочек Маша, не выйдет!
Надо утвердить правило: делу время, потехе час.
28.8.59.
Перед завтраком слышу - горько плачет. В чем дело? Оказывается, мама стригла ей ногти и нечаянно отрезала кусочек того белого пятнышка, которое, как известно, предвещает получение подарка.
Рыдает и кричит:
- Где подаик? Подаик где?
Завтракая, тоже то и дело разглядывала свои ногти.
Показывает палец:
- Алеша, это что?
- Это пальчик.
- Нет, а что в пальчике?
* * *
Погода ненастная. Ветер. Дождь.
Но все-таки уже не так мрачно, как было все эти дни. Ветер повоет, повоет и отдыхает несколько минут. Небо посветлее стало.
Сегодня наша энергичная мамсинька ездила в Сестрорецк, хлопотала, чтобы починили электричество. Оказывается, в районе больше двухсот повреждений электрической сети: ураган рвал толстые провода как паутинку.
Все-таки холодно. В большой комнате топили сегодня печку.
29.8.59.
У Машки небольшая температура. Гулять ее не выпускали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38