- Савны-и? - не проговорила - пропела женщина. - Савны-и-то? Да вы, думалось, из Савен идете... Вам теперь назад податься... Вы ближе к корчевью держитесь... Знаешь, где корчевье-то?
Гриша поглядел на ее корзинку: ягод в лесу еще нет - зачем ей корзинка?
- Что глядишь? - догадливо спросила женщина, и лицо ее покрылось тоненькими лучиками-морщинками, а была она совсем не старая. - Я тут травы собираю. Живот у тебя заболит - приходи, лечить стану.
Ребята пошли назад. Устали до того, что и ругаться больше не хотелось.
И вот оно наконец, корчевье: деревья срублены, зеленая земля изорвана широкими черными ямами и серые пни свалены кучами; кривые корни торчали оттуда - огромные, похожие на гигантские паучьи лапы. Рослые латыши - их было немного, Гриша насчитал их всего восемь человек - подрубали топорами у пней мелкие корни; двое закладывали в яму под самый большой пень бревно. Потом они все вместе навалились на бревно - пень крякнул и приподнялся.
Ребята прошли мимо. Никто из работавших на них и не глянул.
От корчевья шла тропка. По ней мальчики вышли в поле.
Тропинка пропала, а проселка-дороги все не было. Вышли в овсы, пошли дальше межой. Кончились овсы - опять начался лес: те же осины с горьким запахом листвы, та же ольха и береза. Совсем притомились, сели отдохнуть. Отдохнув, начали опять говорить - об Иване.
От них, может быть, зависело его спасение!
И они снова пошли вперед.
Даже усталость как будто прошла через некоторое время - ноги гудели, но не так сильно. Притерпелись, видно.
Солнце уже стояло косо над землей, когда деревья раздвинулись, и совсем невдалеке на высоком холме привольно открылись соломенные крыши, высокие ветлы у околицы... Ну конечно, это и была деревня Савны. Они, петляя по лесу, пришли к ней с другой стороны.
Избу Комлевых найти было нетрудно: вторая у околицы, по левую руку. Дед, совсем старый - глаза у него были завешены бровями, - отгоняя собак палкой, долго расспрашивал ребят, чьи они, и ничего не понимал.
- Кирюшка? - кричал он. - Кирюшки нету.
Он замахивался на собак и опять кричал, тужась:
- Кирюшка-то? А чего вам от него требуется? Да вы чьи будете?
Под конец Гриша чуть не заплакал. Замолчал, перестал спрашивать.
- Вот глупый народ! - удивился дед. - И я был малый, ну все ж таки с меня, бывало, чего хочешь спроси. А у вас слова не вытянешь. Вот глупые-то! Кирюшка сейчас в имении у Новокшоновых доски пилит... Как попасть туда? Да вон она, дорога. По дороге и идите до самого Новокшонова... Ах, глупый народ!
И опять зашагали мальчишки - на этот раз по проселку, такому узкому, что росшие рядом высокие травы были в тележном дегте, и такому пухлому, что отрадно было погружать в мягкую его пыль горевшие от усталости ноги.
Добрались они к имению Новокшоновых под самый вечер.
Невиданно высокий частокол шел вокруг огромного сада - частокол из бревен, тесно пригнанных одно к другому и затесанных кверху, как колья: деревянная крепость. Мальчики стали пробираться вдоль этой крепостной стены и, конечно, нашли лаз. В одном месте, у самой земли, бревна были чуть раздвинуты углом - как раз в ширину ребячьих плеч, взрослому тут не пролезть.
За стеной по-солдатски прямо высились в два ряда сумрачные ели будто тоже, как и бревенчатый частокол, охраняли сад.
Мальчики полежали под широкими лапами елей в теплой сухой хвое много лет, видно, она накапливалась тут, в полумраке, - притаились, выглядывая, нет ли кого поблизости. Нет, сад был безлюден. В некошеной траве просторно стояли яблони, светлые, с побеленными известкой стволами. В стороне протянулись широкие гряды с клубникой; зоркие глаза мальчишек заметили среди листвы зеленые пупырышки незрелых ягод.
Откуда-то донеслось злое повизгивание пилы. Не там ли искать Кирюшку?
Осторожно оглядываясь, пригибаясь к траве, Гриша и Ян пошли между яблонями. Скоро они увидели изгородь - не из бревен, а из серо-голубых крашеных досок. Доски были резные, на каждой доске затейливо выпилены кружки и сердечки. Так и шла резьба по всей изгороди - ряд сердечек и ряд кружков.
Гриша подкрался к изгороди, заглянул в одно из сердечек и увидел Кирюшку Комлева: освещенный косыми лучами заката, стоял он на высоченных козлах и кланялся наотмашь в пояс. С каждым его поклоном пила уходила вниз и косо летели на землю розовые струи опилок. Внизу, под козлами, стоял, задрав голову, рыжебородый человек - принимал сверкающую пилу и посылал ее обратно Кирюшке. Какой легкой и веселой казалась со стороны работа пильщиков!
Гриша ухватился за перекладину, нащупал большим пальцем босой ноги резное сердечко, подтянулся кверху. Перед ним открылись задворки Новокшонова; длинной вереницей тянулись серые, невеселые дома без окон амбары: это было богатое имение. За амбарами целился в небо колодезный журавель, совсем такой же, как в "Затишье". Старуха с ведрами прошла к колодцу.
Переждав, Гриша свистнул. Комлев не услыхал, продолжал пилить.
Гриша крикнул: "Эй!" - и свистнул громче. Кирюшка разогнулся, придержал пилу, откинул со лба слипшиеся волосы и повернулся в сторону сада. Гриша махнул ему рукой и сложил у рта ладони: надо, дескать, поговорить.
Кирилл вгляделся, сказал что-то рыжебородому и легко соскочил с козел.
- Никак, Гришутка Шумов! Какими судьбами? - спросил он весело, подойдя к изгороди. - Э, да тут и Ян Редаль! Вы как сюда забрели?
Гриша сделал страшное лицо, скосил глаза, замахал руками и сполз с забора - назад, в сад.
- Скажи на милость, - посмеиваясь, пробормотал Кирюшка: - секреты!.. Ну и отчаянные, ну и бродяги!
Комлев загрохотал с той стороны забора коваными сапогами - резные доски ходуном заходили под ним. Он перемахнул через забор в сад, сел на траву рядом с Гришей.
- Ну, что у тебя, сказывай скорей, - велел он, - а то придет сюда Новокшониха, узнаешь тогда, почем нынче березовые веники.
- Дядя Кирюша, - зашептал Гриша, - мы Ивана видели, солдата, он из тюрьмы убежал.
- Брешешь!.. - выдохнул Кирюшка. - Брешешь!
- Кобель брешет, - с достоинством ответил Гриша.
- Где видали Ивана?
- В Заозерском лесу.
- Говорили с ним?
- Ага. Он нас к тебе послал.
Кирюшка с минуту глядел молча, широко раскрыв круглые, как у птицы, глаза. Потом оглянулся по сторонам, хлопнул себя с размаху по коленям и вдруг захохотал:
- Живой? Неужто живой Иван? Ведь это что ж такое!
- А чего смеешься? - строго спросил Ян.
- С радости! С радости, чудари вы мои дорогие! Я вам поверил, не врете вы ведь?
Комлев перестал смеяться, сорвал былинку, пожевал ее.
- Иван ходит по лесу голодный - страшное дело! - сказал Гриша.
- Ну, теперь надо ему помогать, ребята! - жарко заговорил Кирилл. Надо что-то придумать.
- Мы ему хлеб носим.
- Надо. Надо ему хлеба... и потом - одёжу. Одёжу подходящую.
- Он теперь в пиджаке, вольный. Это ему латыши в городе дали. Пиджак-то драный, одни лохмоты.
- Ну, сказывайте, чего он еще говорил?
- Велел тебе завтра о полдень прийти туда, где пни корчуют. Не успеешь завтра, тогда послезавтра. Он тебя будет ждать, спрячется, а ты иди от корчевья по лесу и песню пой. Он твой голос узнает - выйдет к тебе.
- Там, где пни корчуют? Ну как же, знаю я это место. Приду! - Кирюшка внимательно поглядел на Гришу, на Яна: - Открылся, значит, вам Иван-то... Крепко вам верит, что ли? Али это от нужды горькой?
- Крепко верит нам, - сказал Гриша и покраснел.
Кирилл смотрел на него, и Гриша краснел все больше.
- Ну, добро! - Кирилл опять смеялся. - Добро! Раз краснеешь, значит совесть есть. А молчать умеешь или не научился еще?
- Умею.
- А Ян?
- И Ян умеет.
Теперь и Ян покраснел и отвернулся. Он-то умел молчать!
- Одна надея, ребята: что вы болтать не станете. А проболтаетесь Ивану тогда конец!
- Ну, ей-богу, маленькие мы, что ли! Дядя Кирюша, ну что мы, не понимаем?
Но Комлев уже не слушал его. Он заговорил вполголоса, как бы в раздумье:
- Теперь что ж в первую голову делать? В первую голову - это взять мне у Новокшоновых расчет. Все, поди, копеек шестьдесят заработал. Вы меня дожидайтесь тут, ребята. И смирно сидите, не дышите!
Комлев перелез через забор, исчез.
Вернулся он не скоро и, видно, страшно злой; губы крепко сжаты, на щеках желваки ходят.
- Обсчитала, ведьма!.. Ну, пошли, ребята.
Он повел мальчишек к проселку новой, незнакомой им дорогой - густой аллеей из плакучих берез. Зеленые косы их висели до земли. У самого выхода в поле одна береза стояла без верхушки, с обугленным стволом ("Громом ударило", - пояснил Кирилл); на ней под дощатым навесом чернел образ Николая-угодника.
- Богобоязненные! - угрюмо сказал Комлев, глянув на икону. - У них, у Новокшоновых, две заботы: богу молиться да с нищих суму драть. Вот ободрали меня, обсчитали - смотришь, и господа можно возблагодарить, свечу поставить...
- На много ли обсчитала? - серьезно, как взрослый, спросил Гриша.
- На двугривенный, - так же серьезно ответил Кирюшка и добавил: - Ну, ничего... когда-нибудь сосчитаемся!
Долго шли молча.
От придорожных кустов легли длинные тени: запах полевых цветов и трав стал слышней... В дальнем болотце зажглись от заката розовые окна.
Когда вышли на большак, Гриша стал спотыкаться, глаза у него слипались.
- Э, Григорий Иваныч, - засмеялся Комлев, - нырять принялся! Садись ко мне на закорки.
Он схватил Гришу и одним махом посадил к себе на плечи.
- Ну что это, дядя Кирюша! - заныл Гриша. - Ну что, ей-богу, маленький я, что ли?
Он ныл и вертелся на шее у Комлева до тех пор, пока тот не скинул его на дорогу. Скинул и тут же посадил себе на плечи Яна:
- Этот тоже ныряет... Уморились ребята!
Ян уселся на плечах у Кирилла спокойно, прочно. И вид у него стал снисходительный - сверху он глядел на Гришу.
- Ишь, пан какой! - сказал тогда Гриша, шагая сзади. - Едет, как барин, а того в толк не возьмет, что человеку, может, тяжело.
Комлев захохотал:
- Ну, какая ж в нем тяжесть! У вас, ребятишки, кости еще пустые... да и в голове пусто. Потому и весу настоящего в вас нету!
Край неба еще догорал, а земля была уже совсем темной, когда они дошли до знакомого поворота в усадьбу "Затишье".
Комлев посадил Яна верхом на белевший в сумерках придорожный столбик и скомандовал:
- Ну, теперь марш домой!
16
Дни после этого потянулись длинные.
Раньше, бывало, не успеешь переделать всех дел за день - и вот уже вечер. А теперь как будто и дел никаких не стало. Овраг - место сражений был мальчиками забыт.
Одно только событие и случилось за это время в усадьбе: к Редалям привели корову - рыжую, крутобокую, с длинными рубчатыми рогами. Гриша подбежал к ней - она доверчиво дохнула ему в лицо теплым, добрым дыханием.
Собралось много народу.
Смотреть корову пришли и Пшечинские, и Тэкля, и кухарка Анфиса.
Золя Редаль, причитая что-то по-латышски, поглаживая корову по крестцу, стала загонять ее в новый хлев, сколоченный лесником из старых досок.
Гриша так был поглощен всем происходящим, что не сразу обернулся, когда его тронули за плечо. Его тронули вторично, и он обернулся с досадой. Позади стоял Кирилл Комлев.
- Отойдем в сторонку, - сказал он тихо Грише: - дело есть.
Эти слова: "дело есть", возвысив Гришу в собственных глазах, сразу заслонили Редалеву корову. Он поспешно пошел за Кириллом. У садовой изгороди Комлев остановился и так же тихо сказал:
- Вызови ко мне Шпаковского, учителя. Я его за амбаром буду ждать.
- Да он же в Ребенишках! - удивился Гриша. - Он давно уже не приезжал... А я-то думал, дядя Кирюша, ты мне про Ивана что-нибудь хочешь сказать.
- Погоди. Пока ты коровьи рога разглядывал, учитель-то и приехал. Сейчас у твоего бати сидит.
Гриша глянул: верно, у их крыльца сверкал спицами велосипед.
- Слушай-ка, - продолжал вполголоса Комлев, - ты ему потихоньку, незаметно шепни: ждет, мол, вас один человек. Понял?
- Понял. Дяденька Кирюша, а как же Иван? Видал ты его в лесу?
- Видал. Потерпи, сейчас нет времени рассказывать. Ступай к Шпаковскому, я буду ждать за амбарами.
Гриша нехотя направился к дому. Обернулся:
- А если он не пойдет?
- Пойдет.
- А на что он тебе?
- Нужен. Ступай, не ленись.
Вот, выходит, и все "дело". А что Шпаковский зовет Гришу сеньором, за козявку его считает - это Комлеву неинтересно. Ну как вызовешь учителя на улицу, да еще незаметно! В горнице сейчас и мать, и отец, да и бабка там же.
- Не ленись, Гриша, не ленись! - еще раз сказал ему вдогонку Кирилл.
В избе Гриша увидел знакомую картину: за столом сидели отец с учителем, у шкафа мать гремела посудой.
- А, Григорий Иваныч! - закричал Шпаковский. - Пожалуйте чаевничать с нами.
- Не хочу, - хмуро ответил Гриша, предвидя новые насмешки.
- Серьезный мужичок! - подмигнул учитель отцу.
Гриша сел в сторонке, у окна, и стал думать: как ему позвать учителя к амбарам?
А тут еще мать никуда не уходит. Если б отец был один, при нем еще можно было б подойти к Шпаковскому поближе, да и шепнуть ему на ухо. А при матери так не сделаешь: свое ухо за это ответит.
Долгие шли минуты; может, прошло уже с полчаса, а может, и больше. Учитель завел с отцом один из бесконечных разговоров, после которых оба они всегда становились довольными, даже глаза у них светились неизвестно почему. Гриша перестал и слушать эти разговоры, а сегодня и вовсе уж было не до них. В отчаянии он выглянул в окно. Комлев мог, не дождавшись, уйти. Правда, если он за амбарами, его все равно из окна не увидишь.
Вдруг бабушка позвала из чулана мать слабым своим голосом, и та вышла из горницы. Не раздумывая, Гриша подскочил к учителю и загудел ему в ухо:
- Ступайте к амбарам скорей!
- Здравствуйте! - удивился учитель. - Явление пятое!
- Там вас ждет... один.
- Один? - просипел в ответ Шпаковский страшным шепотом, передразнивая Гришу и, как всегда, забавляясь. - Ну, с одним я управлюсь как-нибудь. - И он потянулся к стакану с чаем.
- Вам всё смешки, - обиделся Гриша, - а там человек уже давно ждет!
Гриша незаметно заговорил в полный голос.
- Да кто ждет-то? - спросил учитель. - Говори толком. Из Ребенишек, что ли?
- Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14