одинаково че-тырехлапы, безроги. Чтоб не бегал зря, не бедокурил - поставим в лямки да поближе к вожаку. Тот всему научит. Все собаки зарабатывают себе хлеб: сторожат, охотничают, возят... А пошто не работать медведю? Ноги есть, сила есть. Волк злей, кровожадней медведя. Да люди сделали из него своего лучшего друга - собаку. Отдашь мне медведку - кормить его буду, учить, в гости к тебе водить буду. Сама приходи к нам гостевать. Думай, баба, думай!
И не одна Кругленькая, а вся плотничья артель задумалась, как сделать из медвежонка не ленивца-бездельника, не балованного кривляку, а труженика. Отдать его Тойчуму было жалко: стал он для всех вроде человеческого дитенка. Оставить в артели было тревожно: что-то вырастет из него на готовых хлебах, без работы? И как обходиться с ним, чтобы не получился из него зверь-разбойник, чтобы не пришлось освобождаться от него пулей.
В конце концов решили оставить медвежонка в артели и воспитать из него что-нибудь дельное. Вот Тойчум с помощью своры собак думает сделать медвежонка ездовым зверем. Неужели артель плотников в десять человек стоит меньше Тойчума и его собачьей упряжки?! И плотники горячо взялись за воспитание звереныша, в первую очередь решив приучать его к порядку: кормить три раза в день, как ели сами, никаких поблажек, подачек, гостинцев в перерыве между едой. Чтобы не попрошайничал и не воровал, на волю выпускать только в наморднике. Дома намордник снимать. А чтобы не обленился, не зажирел и зарабатывал свой хлеб, старались дать какое-нибудь дело. Кругленькая учила звереныша таскать на кухню дрова, воду, выносить мусор, помои. Плотники брали его на стройку, заставляли убирать щепу, перекладывать доски с одного места на другое.
Медвежонок работал охотно, правда, не всегда так, как было надо, воду иногда выливал по дороге в неположенном месте, дрова терял, доски укладывал вкривь да вкось.
Наступила зима. Плотники утеплили для медвежонка его конуру. Но звереныш не залег спать. Тойчум объяснил, что это нормально. Медведи, у которых достаточно корма, часто проводят зиму без спячки.
Игарский медвежонок с наступлением зимы стал не сонливей, а наоборот, подвижней. Особенно понравилось ему новое зимнее дело - ездить с Кругленькой в магазин за продуктами. Он в упряжке с медными бубенчиками тянул санки, она тянула его за красивый, яркий поводок. Их, как прежде, часто останавливали, что-то говорили весело, медвежонка ласково гладили по шерстке. Иногда Кругленькая отпускала его покататься на санках, и он быстро научился у ребятишек кататься один с горки не хуже любого из них.
А однажды он сделал такое, что прославился на всю Игарку, даже шире. В Игарке строили мостовую, строили, как и все другое - дома, бараки, склады, причалы, - из дерева.
Сначала рыли ямы, потом вкапывали столбы, на них укладывали бревна-переводы и, наконец, настилали доски. Улица становилась в точности как пол в благоустроенной квартире.
Впереди двигались землекопы, рывшие ямы. За ними - плотники, ставившие столбы и настилавшие мостовую. Медвежонок, которому шел уже третий год, часто бывал на этой стройке, иногда помогал плотникам, иногда забавлялся. Работа была одна - подносить посильные столбы и доски. А забав много. Подражая неугомонным парнишкам, он прыгал через ямы, прыгал в них, иногда выбирался сам, иногда не мог, и его вытягивали за лапы. Сам толкал в ямы парнишек, они толкали его. Качался на досках, катал отпилыши от бревен. Стучал палкой по доскам, по щепе, по бревнам, создавал свою медвежью музыку.
Когда работы подошли к концу, медвежонок, видимо, огорчился этим, решил продлить их и в одну из ночей натаскал столбов в несколько ям, служивших помойками и отхожими местами.
Утром поднялся крик:
- Кто нахулиганил? Куда теперь идти с неотложной нуждой?!
Хулигана скоро обнаружили: на земле вокруг ям и на столбах он оставил следы своих грязных медвежьих лап. Пострадавшие хозяева ям привалили к плотникам и потребовали убрать столбы.
- Напроказил ваш свинтус, вы и убирайте!
Старший плотник сводил медвежонка к ямам, потыкал мордой в грязные столбы, выпорол охальника веревкой, покричал на него: "Убирай, ахид!" Но медвежонок не понял, чего хотят от него. Вся Игарка смеялась над этой медвежьей выдумкой: вот это истинно медвежья услуга. В нашей Игарке все, даже медведи, - строители.
В тот же день старшина повел медведя к Тойчуму. Плотники убедились, что у них звереныш не станет работником, а содержать его без дела, нахлебником - слишком дорогая потеха. А Тойчум настойчиво сватает. На этот раз не возражала даже Кругленькая: и она устала от медвежонка. Но у нее сохранились еще остатки добрых чувств к нему, и она провожала его, поглаживая по спине.
Тойчум жил на краю города в полотняном балагане, огороженном деревянным заборчиком. Реденький, низенький этот заборчик ничуть не сдержал бы собак, если бы они вздумали убежать. Но им это даже не приходило в голову. Тойчум так выдрессировал их, что плюгавый заборчик казался им неодолимой водной Енисейской ширью.
Почуяв медведя, собаки, штук двадцать, с рычанием и лаем сбежались к забору. Но ни одна не осмелилась высунуться за него. На этот переполох Тойчум вышел из балагана, широко, гостеприимно распахнул в заборчике калитку и сказал:
- Давно жду, давно. Ну, гуляй во двор!
- А собаки? - молвила тревожно Кругленькая.
- Сейчас хвостом вилять станут, - успокоил ее Тойчум, затем крикнул на собак.
Они разом умолкли и ушли за балаган.
- Вот, бери! - старшина протянул Тойчуму поводок, на котором привел медведя.
- Давно жду, давно, - повторил Тойчум, принимая поводок. - Сколько стоить будет?
- Ничего, бери так, за одно спасибо!
- Зачем за одно... одно мало, - повеселевший Тойчум протянул старшине руку: - Спасибо тебе! - Затем протянул руку Кругленькой: - Спасибо и тебе! И еще передайте спасибо вашим плотникам.
Тойчум спросил, как зовут медвежонка.
- Всяко, - и Кругленькая начала перечислять наиболее ходовые имена: Приемыш, Выкормыш... Игаркан.
Тут Тойчум остановил ее:
- Игаркан, Игаркан сын - хорошо, пусть будет так. - Он заглянул на секунду в балаган, вынес оттуда кусок вяленой рыбы и протянул ее медвежонку.
- Давай знакомиться. Ты - Игаркан, я - Тойчум, твой каюр [Каюр - ямщик собачьей упряжки].
Медведь потянулся к рыбе. Тогда Тойчум поднял ее так, что Игаркану пришлось встать на задние лапы и пройти несколько шагов.
- Вот правильно, - похвалил его Тойчум. - Надо не ждать, когда принесут еду, а добывать, ходить за ней, бегать. Один Тойчум не может бегать за всю ездовую свору.
Старшина Круглое и повариха Анфиса на прощание погладили медведя, потрясли ему правую переднюю лапу и ушли домой. А Тойчум тотчас же занялся обучением медвежонка делу северной ездовой собаки. Прежде всего поставил его в постромки. Медвежонок не воспротивился, он уже пробовал такую сбрую у Кругленькой. Затем каюр громко скомандовал: "Хоп-хоп!" Все ездовые собаки встрепенулись, начали грудиться. Каюр глянул на них, взял за ошейник самого крупного рыжего с проседью кобеля - вожака упряжки, и поставил в постромки рядом с медведем. Вожак оскалился на соседа, непривычного по виду и по запаху. Медвежонок недоуменно, даже боязливо отодвинулся. Он в своей безмятежной жизни еще не испытывал ни вражды, ни потребности в драке.
- Тобол, не смей! - скомандовал Тойчум вожаку.
Тот послушно спрятал свои зубы. Тойчум сел в нарту и снова скомандовал:
- Хоп-хоп!
Вожак потянул нарту, она набежала на медвежонка. Он понял, что и ему надо бежать, надо тянуть. После небольших заминок и неувязок первая пара медведь - собака сделала пробег по всему городу. Рядом с нартой мчалась орава ребятишек.
Взрослые останавливались удивленно, потом кричали: "Браво! Браво!" - и хлопали ладошами. На другой день Той-чум сделал несколько пробных выездов в лес, в три и четыре пары, ставя медведя с разными собаками. Среди собак нашлись драчуны, которые пробовали кидаться на Игаркана с оскаленными зубами. Но медвежонок быстро утихомирил их, удары медвежьих лап оказались посильней собачьих зубов. К концу первой же недели собачья упряжка с медведем и работала, и отдыхала, и кормилась одной дружной семьей.
Игаркану доходил третий год. Он перерос в упряжке всех собак, и Тойчум ставил его в постромки первым после вожака. Близилось время сделаться Игаркану вожаком. Но Тойчум не хотел спешить с такой перестановкой, пусть ее сделает жизнь, а Тойчум вполне доволен работой вожака Тобола. В собачьей упряжке вожаком медведь - дело небывалое, и решительно неизвестно, как пойдет оно. Не загубить бы этим всю упряжку. Игаркан может потребовать от собак чего-нибудь несвойственного им, медвежье, и собаки поднимут бунт. Начнется вражда, грызня, убийство.
И жизнь вмешалась в собачьи дела. Тойчума вызвали в горсовет к самому председателю. Там за первым же словом "Здравствуй!" последовало совсем неожиданное: "Как твои собаки?"
- Бегают, - ответил Тойчум.
- Тогда немедля выезжай на зимовку Камень. Знаешь такую, бывал? Хорошо. Оттуда радируют: один парень сломал ногу. Вот возьмешь и привезешь его сюда, прямо в больницу.
- Понимаем, - отозвался Тойчум и вышел.
Дома он отделил от собачьей своры пять пар лучших бегунов да медведя и выдал им внеочередную порцию рыбы. Пока собаки ели, Тойчум снарядился в отъезд: в нарту - лыжи, ружье, спальный меховой мешок, палатку, запас продуктов; на себя - меховую одежду, обувь, малахай. Затем поставил упряжку в лямки, сам встал в нарту. Из балагана вышла жена Тойчума, одетая тоже по-северному, в олений мех, огладила всех собак и медведя, сказала им добрые напутственные слова. Мужа тоже погладила, поцеловала в щеку и благословила.
После этой прощальной церемонии Тойчум повелительно крикнул:
- Хоп! Хоп!
Упряжка дружно, шаг в шаг, выбежала со двора, спустилась под гору на Енисей и повернула круто к северу, в сторону Ледовитого океана. Енисей был у ездовых собак главной трудовой дорогой, зимой они бороздили его нартами, летом волочили по нему лодки, идя наподобие бурлаков по береговой кромке. На собаках развозили по станкам, как называли побережные поселки, разные городские товары, а в город привозили рыбу, пушнину, оленье мясо. Собаки изведали тут все "прелести" капризной северной погоды: и сорокаградусные морозы, и сорокаметровые ураганные ветры, и непроглядные, черные пурги и такие же непроглядные туманы, и ослепляющее сверкание снегов в солнечные дни, и сказочно многоцветное сияние небес в полярные ночи.
На этот раз погода стояла теплая, мартовская, с пушистым реденьким снежком. Он слегка присыпал затверделый прежний снег. Ступать на него было мягко, приятно. Собаки бежали охотно, с откровенным ликованием.
Но Тойчум надоедливо погонял их. Он боялся, что затишье не продержится долго, дунет пурга. И тогда... Случалось, что мартовские пурги останавливали всякое передвижение на неделю, даже на две, на три. И тогда он не успеет вывезти больного.
Показался первый станок - два темных домика на белом-белом снегу. Вожак по привычке потянул туда, там всегда обязательно останавливались, а Тойчум сильно дернул его в другую сторону. И они проехали мимо станка.
Также миновали второй, третий, остановились только на четвертом, уже поздно ночью, сделав без отдыха и кормежки больше полусотни верст.
И тут, на четвертом станке, отдыхали меньше, чем обычно. Дальше снова бежали много верст с коротенькими передышками. Через двое суток прискакали на зимовку Камень. Вся упряжка тотчас повалилась на снег и дружно уснула. Никто из нее не почуял ни ухом, ни глазом, как суетились зимовщики, снаряжая больного в дорогу, как укладывали его в нарту, как наставляли Тойчума.
А потом громкое, повелительное: "Хоп! Хоп!" Дальше короткая, торопливая еда. И снова долгий, тяжелый бег под нетерпеливые охрипшие выкрики: "Хоп-хоп!"
Погода испортилась, подул встречный морозный ветер, полетела ледяная поземка вроде мелко битого секущего стекла. Собаки начали терять прыть. Тойчум встал на лыжи и, привязав к нарте запасную постромку, взялся тянуть вроде собаки.
Ветер усиливался. Иногда налетали такие порывы, что останавливали всю упряжку. Вот одна из собак начала падать. Тойчум скоро убедился, что она уже не способна работать, уже только помеха, и освободил ее от постромок. Собака отползла в сторону и зарылась в снег. Погодя недолго вышли из строя вторая, третья и, наконец, все, кроме вожака. Каждой из отставших Тойчум бросал немножко рыбы и говорил:
- Ешь, отдыхай, потом иди домой!
Начал падать на передние лапы вожак, пришлось и его оставить. Тойчум погладил, обнял и поцеловал его в лоб, как дорогого человека. Затем впрягся в лямку рядом с медведем, и пошел навстречу черному секущему ледяному мраку. На рассвете пришли в Игарку, в больницу. Там предупрежденный по радио медперсонал ожидал их. Больного унесли в операционную, а Тойчум и медведь Игаркан, опираясь друг о друга, побрели к дому.
Через два дня все отставшие собаки пришли к своему хозяину, а через неделю могли снова работать. Налаживаясь в дорогу, Тойчум поставил на первое место медведя Игарка-на. Бывший вожак Тобол покорно занял второе.
На следующий год Тойчум переселился на самый крайний север, там возил зимовщиков, радистов, геологоразведчиков нефти, газа. На весь север прославилась эта упряжка своим вожаком. Ее считали самой надежной и называли не собачьей, а медвежьей.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Уходя из жизни, очень хороший человек и писатель в добавление ко всему большому своему литературному наследию оставил нашим детям рукопись вот этой, изданной теперь книжки. Оставил, как некий брошенный напоследок прощальный задумчивый взгляд, как добрую улыбку. Да и только ли детям? Разве не заставит она и взрослого с интересом проследить за ходом мысли автора, проникнуть в мир его детских впечатлений и гораздо более поздних размышлений?
Он не успел опубликовать это свое произведение при жизни, но готовил его для издания до последних дней.
В книжке шестнадцать миниатюр, которые он сам назвал былями и небылицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9