.. Бульвар Роз между девятиэтажными громадами, белую шестнадцатиэтажную свечу-небоскреб над площадью и парком... Сверкающие стеклами, как аквариумы, торговые центры, кафе, университетское здание с круглой башенкой планетария... Огромную белую глыбу будущего кинотеатра с двумя залами, где в один и тот же миг будут лететь на экранах, взметнув сабли" краснозвездные конники и, разрезая ночное небо, звездные корабли...
- Не-ет, - продолжал паренек мечтательно, - я это обязательно сделаю. Вот закончится война, выучусь и обязательно такой город построю. Эх, и красивая жизня будет в нем! И школы там, и кинематограф, и магазины просторные, как для богатеев сейчас.
- Да отлипни ты! - дернув плечом, сказал трубачу Гришка. - Навалился та еще на ночь о магазинах балакаешь. Там же канхветами торгуют, а у меня слюни текуть!..
Паренек лег на свое место, с осуждением произнес:
- Эх вы... мелкота. А!.. Ну вас! Разве ж вам, соплякам, понять...
Все перепуталось!
В августе одна тысяча девятьсот восемнадцатого рода Колька и Сашка встретили людей из своего дня.
Да, да, да! Из их дня были и Гаврила Охримович, и Василий Павлович, и его сын-трубач, и еще десятки людей, которых они видели сегодня, но не успели хорошо узнать.
Колька долго лежал без сна, прислушиваясь к ночной тишине, которая его уже не пугала. Он думал обо всем, что увидел и понял за сегодняшний день.
Все уже спали. Крутился во сне Сашка, толкался коленями и локтями. Что ему, интересно, снилось?.. Завтрашний ли день со скачками или... тот день, из которого они прилетели?
Звезды разгорались. И Колька, глядя на них, подумал вдруг, что там, в космосе, горят далекие планеты, и на землю они пробиваются звездной манящей россыпью.
РАССТАВАНИЕ
Будто спал и не спал Колька. Побаюкало его среди звезд, а открыл глаза светло вокруг, петухи горланят к изо всех хат на косогоре поднимаются прозрачные дымки, словно вырос за ночь голубой лес!
С минуту он озирался с копны, разглядывая незнакомое взгорье, камыши в низине, белую хатку под развесистой акацией, жадно втягивая студеный воздух, боясь выбраться из-под нагретого одеяла. А когда вспомнил все и увидел, что Гришки уже нет, разбудил Сашку.
Сна как не бывало!
Они разом вскочили, съехали вниз по мокрому от росы сену и остановились под копной, не зная, где искать Гришку.
- Встали, сынки? С праздничком вас, со спасом, - услышали они позади себя.
Оглянулись - во двор с улицы входила бабушка Дуня с кошелкой, сплетенной из чакана. Мальчишки поздоровались, спросили о Гришке.
- А он в хате, - ответила бабушка Дуня. - Я ж в церковь ходила, мед та яблоки святила, шоб сытным год у нас был, а он, мабуть, в хате ждет. Ходить и вы, сейчас разговляться будем.
В хате все уже сидели за столом. На выскобленные желтые доски бабушка Дуня поставила глиняную миску с медом, высыпала из кошелки яблоки - бери, какое нравится! И все - Гаврила Охримович, его жена, худая, бледная женщина, бабушка Дуня без платочка, с жиденьким пучочком волос на затылке, Гришка и Колька с Сашкой, - выбрав по яблоку, принялись обмакивать их в мед и есть.
Неуютно как-то стало в хате! На топчане возвышались вещи, увязанные в узлы. Около них сидели в платках мальчик и девочка детсадовского возраста с яблоками в ручонках. Платки на груди у детей были завязаны крест-накрест, отчего они были похожи на маленькие узелки. Сегодня дети смотрели веселее, не куксились. Колька сунул им еще по одной таблетке стрептоцида - малыши зажали их в кулачках.
Ели все молча, только яблоки хрустели.
- Невеселый у нас нынче спас, - сказала вдруг бабушка Дуня и заплакала.
- Только без рева! - нахмурился Гаврила Охримович. - Решила в хате остаться - оставайся, не бередь душу. Мне и без рева тошно.
Всхлипнула и его жена, потянула к глазам подол кофты.
- Начинается! Начинается потоп! - поднялся из-за стола Гаврила Охримович. - Мы не навсегда из хаты уходим! Уведет Павло казаков своих, мы и вернемся!.. Хватит, хватит реветь, а то и вправду беду накличите.
Женщины затихли, но в глазах у них стояли слезы.
- Переживем! Не горюйте! -сказал Гаврила Охримович, доставая из-под узлов шашку в старых, вытертых до блеска ножнах и наган с длинным и тонким дулом.
Крутанул барабан, проверяя патроны, сунул в карман, шашку прицепил к поясу.
- Переживем, - повторил он. - Сойдутся фронтовики-казаки, мы тут сами справимся. - И - бабушке Дуне: - Гришка с тобой останется, если шо - он знает, где мы будем.
Бабушка Дуня встала из-за стола, глядя на икону, беззвучно пошептала что-то. Сложив пальцы в щепотку, молча перекрестила стоящего перед ней Гаврилу Охримовича, его жену, ребятишек около узлов и потом - Кольку с Сашкой, Гришку.
- Спаси вас, бог!
- Я пошел... - нерешительно сказал Гаврила Охримович, задерживаясь на пороге.
Бабушка Дуня еще раз перекрестила его в спину, а жена попросила со слезами в глазах:
- Ты не очень-то там, на скачках, Гаврила, на рожон лезь. Не кипятись, не встревай, если драка затеется. А то я знаю тебя, скаженного!.. Побудь сколько надо и к нам в плавни тикай.
- Ладно, мать, - ответил Гаврила Охримович, отворяя дверь и уже с порога: - Вам люди помогут тут. До вечера!
Дверь скрипнула, щеколда клацнула.
Без Гаврилы Охримовича в хате и вовсе стало неуютно. Мальчишки посидели-посидели за столом и тоже к двери направились.
- А вы, хлопчики, после скачек сюда приходьте. Не мотайтесь по хутору зря, - сказала им бабушка Дуня. - А то ж бачите, шо у нас творится, долго ли до беды? Приходьте, я вам хоть рубашки та штаны позашиваю.
Солнце еще не показалось в низине, но на улице уже потеплело. После прохладного полусумрака хаты приятно было дышать свежим воздухом, греться под солнышком.
- Ну шо, уркаганы ростовские? - спросил Гришка Кольку с Сашкой и, кивнув на Гаврилу Охримовича, который шел по зеленому лугу к табору, предложил: Пойдем попрощаемся?
Табор встретил их молчанием. И хотя люди сидели у костров, лошади были еще не запряжены в брички, но чувствовалось, что все здесь уже готово к отъезду.
Гаврила Охримович шел между повозками и кострами, здоровался и тут же прощался.
- Счастливый путь вам, люди добрые!.. Счастливый путь.
Люди у костров улыбались ему, кивали, желали удачи.
- Где атаман ваш?
- Вон там, с Михейкиным и Харитоном совещаются, - показали на арбу с высокими бортами.
- А... легкий на помине, - встретил председателя Василий Павлович. - Тут вот, Гаврила, идея у нас появилась. Подсобить тебе хотим. У меня охотник нашелся, - Василий Павлович кивнул на худого Михейкина в черкеске, - помочь тебе на скачках в случае чего. Если заварушка какая начнется или еще что, понимаешь? Так ведь, Михейкин?
Михейкин кивнул. Был человек этот похож на высушенный корень - будто из одних сухожилий, гибкий, коричневый от -загара.
- Он, Гаврила, лихой у меня человек. Джигитовщик, диких коней объезжал, жокеем по городам ездил, в цирках выступал, такие номера может показывать, что ахнешь! Стреляет не глядя с коня, откуда хочешь и никогда не промахивается. Артист, одним словом!
- Э-эх, - взмахнул перевязанной рукой Харитон. - Жаль, шо я но могу, а тоб мы с Михейкиным устроили катавасию!
- Ладно, ладно!-оборвал его Василий Павлович.-Тебе б Харитон, только катавасии устраивать.
У Сашки глаза вмиг помутнели, перед собой он уже ничего не видел, мечтал. Колька знал, о чем это он...
Видел Сашка вновь погоню, как он с Колькой спасают Гаврилу Охримовича. Только скачут с ними уже и Михейкин, и Харитон. Они будут отстреливаться. Харитон вскидывает винтовку здоровой рукой, прижимается щекой к прикладу. Выстрелив, вставит новый патрон: неудобно ему все делать одной рукой, но... куда денешься, когда наседает на тебя орава белогвардейцев.
- Тикай, тикай, Харитон! - закричит им Михейкин. - Я прикрою, - и примется стрелять враз из двух наганов.
Барабаны крутятся, выщелкивают в беляков пули. Заряжает он их прямо горстью. Не глядя, всовывает патроны: привык к фокусам. Стреляет и скачет залюбуешься! То под брюхо коню нырнет, то откинется от летящей в него пули в сторону, и после каждого его выстрела валятся через головы своих коней хуторские богачи. А Колька и Сашка рядом - с Михейкиным! Наготове держат шнур и дустовые шашки. Им с Харитоном и Михейкиным ничуть не страшно, а даже... весело!
Все это и Колька увидел, да так ярко, будто и он уже стал Сашкой-мечтателем. Наверное, это у него оттого, что он привык мечтать вместе с другом. И потому, боясь, как бы Сашка не вступил в беседу, Колька взял его за локоть, приводя в чувство, сжал.
Сашка пришел в себя... оглянулся.
Рука у Харитона сегодня болела не так, как вчера, щеки румянились, кучерявый чуб выбивался облачком из-под донской казачьей фуражки.
- А що? - вскинулся Харитон. - Не устроили б, чи що?
- Ты руку вон залечивай... казащок донской, - передразнил добродушно его произношение Василий Павлович. - "Пощем, казащек, лущок? Три копеещки пущок!" Это вам не забава и никаких катавасий не нужно. Военная хитрость нужна, ясно? Время выиграть и себя сохранить!
- Та не нужно, Василь, ничего, - сказал Гаврила Охримович. - Мы уж тут как-нибудь сами, без вас обойдемся.
- Смотри, Гаврила, - помрачнел Василий Павлович. - Я хотел как лучше.
- А лучше будет, если ничего не будет. Главное - нам с тобой людей своих сохранить.
Да, все оказывалось не так-то просто. Мог бы помочь Михейкин Гавриле Охримовичу и - нельзя!
- У тебя хоть на всякий случай есть, - Василий Павлович выставил дулом указательный палец, - оборониться чем?
- Имеется, - улыбнулся Гаврила Охримович. - Не беспокойся, Василь, - и, посерьезнев, спросил: - Ты как? Запом-нил дорогу... Вот так пойдете, - он показал глазами узкий проход по луговым кочкам между огородами и камышом, в котором терялась речка.
- Хутор объедете, три балки начнутся, так вы езжайте по средней. Она самая глубокая. В ней вас не будут искать, потому как она короткая и на ровное место выходит. А по сте-пу немного проедете, камыши опять начнутся, там брод будет, так вы прямо в плавни въезжайте и верст пятьдесят с гаком в камышах поховаетесь. А дальше - как вам судьба укажет.
- Спасибо, Гаврила. Век не забуду.
- Не за шо! - отмахнулся Гаврила Охримович. - Как в наших газетах пишется? Пролетарии всех стран, соединяйтесь? Вот мы к соединяемся!.. Ну шо, давай, мабудь, прощаться?.. Нет-нет, только без обнимок, - остановил он Василия Павловича, который, расставляя руки, шагнул к нему с повлажневшими глазами. За нами с бугра, - Гаврила Охримович кивнул головой на косогор с хатами, сейчас в оба смотрят. Удачи тебе, Василь!
- Удачи и тебе, Гаврила! - грустно улыбнулся Василий Павлович. - Глядишь, еще свидимся?
- А как же! Не навсегда ж мы расстаемся, - и, вероятно, вспомнив вчерашний ночной разговор, Гаврила Охримович добавил; - Надо верить, шо мы в счастливой жизни встретимся!.. Ну, мне пора! Бывай здоров!
Придерживая шашку, чтобы она не била по ноге, председатель пружинистой походкой пошел прочь от своего друга. Он ?ыл спокоен, собран и уверен в собственных силах.
Василий Павлович, глядя ему вслед, сказал:
- Отважный мужик!..
А Колька вспомнил почему-то о казацком кладе, о сказочном орле, лысом кургане, где родные братья закололи друг друга вилами. Вот дураки! Гаврила Охримович и Василий Павлович, найдя клад, уселись бы около узлов и начали думать, как бы так разделить все золото между бедняками, чтобы все они стали счастливы. И не братья они, не родственники...
- А патрет я постараюсь тебе передать вскорости, слышишь? - сказал Василий Павлович в спину председателю и, повернувшись, спросил фотографа; - Так ведь, Исаак Моисеевич?
- Да, да! Конечно! - тотчас откликнулся старик из ар-бы. - Непременно доставим. Не извольте беспокоиться, Гаврила Охримович!
Председатель, обернувшись, улыбнулся, кивнул.
- А-а, это вы, хвантазеры! - заметил наконец Василий Павлович около себя мальчишек. - Прощайте и вы, хлопчики. И вам от красного воинства большое спасибо. Взяли б мы вас с собой, нам такие убежденные красноармейцы нужны. Но...- Василий Павлович поднял вверх палец. - Растите пока, договорились?
- А то! - сказал Гришка и шмыгнул носом от переполняющих его чувств, - это мы бы-ыстро!
- Вот и хорошо! - Василий Павлович потрепал его по вихрам. - Батю только слухай, понятно? Батя у тебя убежденный большевик, справедливый человек и товарищ хороший. Будь таким, как он, понял? А ты, я слышал, неслухмя-ный хлопчик, по чужим садам шастаешь.
- А они богатейские, вот я и шастаю, - ответил задиристо Гришка и, увидев подошедшего к Василию Павловичу трубача, добавил с язвительной улыбкой: - Я не мечтаю, как некоторые, о канхветах, которые в магазинах будут! А ужа сейчас своей семье пропитание добываю!
Трубач покраснел.
Прощаясь, Колька и Сашка всмотрелись в лицо трубача. Белобрысый паренек с облупившимся носом и выгоревшими бровями, смутившись под насмешливым взглядом Гришки, отвернулся. На шее у него чернела с голубиное яйцо родинка. Вот и примета, может, встретится он когда-нибудь мальчишкам в Красном городе-саде?
Василий Павлович рассмеялся.
- Ну коль так, то ладно, - произнес он и посмотрел на взгорье.
Солнце уже всходило над гребнем пологой кручи, пригревало.
Окраина затаилась, ждала. Решительный и страшный день для нее настал!
СКАЧКИ
На выгоне - толчея, базарный гул, всплески смеха, визга, криков, лошадиное ржание. Хороводили молодицы в цветастых блузках и юбках, мужчины в темных черкесках водили коней под седлами, шныряли вокруг хуторские мальчишки и девчонки.
Такое Колька часто видел на Дону, когда дует низовка, - вода прибывает до крайней береговой черты, волны под напором ветра вскидываются, толкутся на одном месте, пляшут.
Жизнь бурлила под тенью белолистных тополей, что шеренгой стояли, огораживая крайний двор.
Самое удобное место - под густой и развесистой шелковицей - занимали пожилые степенные мужики во главе с Мироном Матвеевичем.
Атаман сидел на бревне, распарившийся, красный, в черной черкеске, которая едва не лопалась на его животе. Бородатые казаки в нарядных черкесках, с длинными кинжалами у пояса - по обе стороны атамана.
А те, кто был победнее одет, стояли за их спинами, охватывая бородачей полукольцом и не заслоняя собою выгон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15