Это новое дело и обещает очень много.
- Отлично!
На другой день Карташев так и сообщил Онуфриеву. Тем и кончился разговор у них о деньгах, и так больше и не был Карташев в гостях у Онуфриева, если не считать его визит тогда только за деньгами для троек.
Все это быстро вспомнилось теперь Карташеву, когда он шел по улице в свою кухмистерскую.
Время было еще раннее, и в кухмистерской, кроме одного молодого студента, никого не было. Студент усердно читал какую-то книгу и ел, или, вернее, пожирал ломти серого ароматного хлеба в ожидании, пока подадут обед.
Все так же стояли белые столы, и каждый стол принадлежал другой девушке. В дверях появилась Ефросинья. То же светлое накрахмаленное платье, черная бархатка на шее.
- Сегодня рано пришли.
Карташев сегодня как-то ближе вгляделся в Ефросинью и с грустью заметил следы времени на ее лице: как-то уменьшилось лицо, выдвинулся подбородок, сморщилась и сбежалась местами кожа, и не белизну шеи, а желтизну ее подчеркивала уже бархатка.
Пять лет назад это была свежая, еще красивая женщина. И резче подчеркивалась эта перемена, потому что в раскрытые окна смотрел ясный майский день, радостный, молодой, ленивый.
- Как поживает ваша дочка?
Точно кто дернул за невидимый шнурок, и лицо Ефросиньи сбежалось так, что слезы вот-вот готовы были брызнуть из глаз. Она только махнула безнадежно рукой и ушла за новым блюдом. Умерла, что-нибудь случилось? Карташев не решился больше спрашивать.
Когда он кончил, народу набралось уже много. Все это были молодые, незнакомые, чужие. Теперь уже совсем чужие. Ефросинья кивнула ему головой и равнодушно бросила:
- Прощайте.
Да, все это чужое уже.
II
Карташев пришел домой и лег спать.
- Агаша, будите меня в пять часов. Крепко только будите, а то я две ночи не спал и легко и до завтра просплю, а мне необходимо...
Отдав это распоряжение, Карташев с удовольствием вытянулся на кровати.
Кончена одна часть жизни. Странная, кочевая изо дня в день жизнь. Только бы сегодня как-нибудь.
И сколько ни пробовал Карташев выбиться из этого сегодня, как-нибудь наладиться, так ничего никогда не выходило из этого. Жизнь точно в гостинице, куда приехал на несколько дней. И так шесть лет день за днем. Что сделано?
Ах, решительно ничего. Никаких знаний не приобретено. Каким-то только чудом сохранилась жизнь и возвратилось здоровье.
Возвратилось ли еще? Через десять, двадцать лет все это еще может сказаться. В сущности, если серьезно вдуматься, жизнь уже разбита. Разве можно, например, при таких условиях...
Если серьезно вдуматься...
III
Долго будила Агаша Карташева. Были минуты, когда Карташев окончательно решал продолжать спать до следующего утра. Но все-таки проснулся и в шесть часов в штатском пальто и в студенческой фуражке вышел на улицу.
Ради такого торжественного случая он решил, благо деньги были, взять лихача.
- О-го, - сказал Шуман, выходя и увидев лихача. - Прежде всего вот что надо сделать: купить кокарды на шапки.
- Следовало бы и шапки новые.
- Сойдет, даже лучше так, - как будто старые уже инженеры с постройки приехали.
И конец дня был такой же ясный, как и весь день. Веяло прохладой от Невы, заходящее солнце так безмятежно золотило ее гладь, таким покоем, такой радостью веяло от воды, от зелени, от деревьев, такой чудный свежий аромат проникал весь воздух.
Вот Петербургская сторона, вот Александровский парк, вот дом, где когда-то он, Карташев, жил. Там и Марья Ивановна жила. Как безумно тогда он любил ее. Потом разлюбил. Другую полюбил. Как ее звали? Да, Анна Александровна. Она жила против Петровского парка. Он как сейчас помнит подъезд этого дома, переднюю, где однажды, стоя на коленях, он надевал на ее ботинки калоши. Вот Большой проспект. Как часто он гулял здесь под вечер с ней. Что-то было тогда очень хорошее. Такое хорошее, что и теперь стало Карташеву весело и легко.
- Все-таки хорошо, Володька?
- А? Что? Да ничего.
- О чем ты думал?
- О чем думал? Думал, что надо с завтрашнего дня начать шляться по разным передним: служить надо начинать.
- Давай вместе шляться?
- Гм... Давай, пожалуй.
- Черт возьми, денег ведь дадут, Володька.
- Ну, подождешь еще: нынче с местами не так просто. Те времена, когда со скамьи, да чуть ли не в главные инженеры прямо, - прошли. Теперь, ой-ой, как горб набьешь, пока дослужишься до чего-нибудь.
- Тебе хорошо, - ты все пять лет бывал на практике, и всё на постройке, а я ведь только кочегаром ездил.
- Да, трудно будет. Придется учиться у десятников. Ты сразу начальство из себя не торопись разыгрывать, а то дурака сваляешь. Сперва тише воды, ниже травы, учись, а там через несколько месяцев, как подучишься, и валяй.
- Трудно строить?
- Трудно сапоги шить? Научишься, ничего трудного и не будет.
- Что, собственно, из наших институтских познаний пригодится?
- Для практического инженера? Ничего. Практически-то, что знает хорошо десятник, мы так никогда и знать не будем.
- А теорию ведь мы тоже не знаем.
- Научились рыться в справочных книжках, - на все ведь готовые формулы есть...
- Проживем?
Шуман только рукой махнул.
- Эх, Тёмка, Тёмка, - вздохнул Шуман, - бить тебя некому.
- А что?
- Да вот я думаю. Ну я? Ну и бог мне велит. А ведь ты... ведь ты такой талантливый.
- Я-то талантливый?
- Такой способный... самый способный между нами... Самую чуточку занимался бы и блестящим был бы инженером. Я не хочу тебе никаких комплиментов говорить, но ведь занимались же мы с тобой, и видел я, как тебе все без всякого труда дается.
- В этом-то и несчастье мое. Лучше было бы, если бы я знал, что мне дается с трудом, тогда бы я трудился.
- А без труда тоже нельзя, - пустой ракетой пролетишь... А мог бы... Куда поедем? На Крестовский, что ли?
- Покатаемся еще - и на Крестовский.
Вот и Стрелка. Плоская даль воды. Красный диск на горизонте, вереница экипажей, гуляющих на Стрелке.
Ох, сколько и здесь воспоминаний. Наташа... Сколько их, однако, было? С Наташей большой кусочек жизни ушел. Хороший? Так недавно все это было еще. Болит и до сих пор, лучше и не думать: прошло и не воротится. Тогда зимой на этом озере он ходил с ней, это было в первые дни знакомства, он до сих пор помнит ощущение прикосновения к ее руке в перчатке. Точно мир весь он принимал тогда от нее, замирая от восторга.
Оттуда поехали на Крестовский. И Шуман и Карташев слонялись, скучая в густой толпе собравшейся публики, то слушая исполнителей открытой сцены, то гуляя по аллеям.
- Скучно, - сказал Шуман, - едем домой, с завтрашнего дня надо приниматься за искание дела, пока еще не все кончили свои экзамены. Завтра в девять часов будь готов: я зайду за тобой.
- Так рано?
- Рано! Порядочный инженер в девять часов второй раз спать ложится.
- Ну, значит, я буду плохой инженер, потому что больше всего на свете люблю спать.
IV
В девять часов точно на другой день Шуман был у Карташева.
Карташев, конечно, не только не был готов, но и с кровати еще не вставал.
- Даю тебе четверть часа сроку, - сказал деловито Шуман, - если не будешь готов, пойду один.
Он вынул из кармана газету и сел ее читать.
- И разговаривать не хочешь?
- Не хочу.
- Ну, и черт с тобой.
Карташев начал быстро одеваться.
- Стакан чаю можно выпить?
- Пей. А потом садись и пиши вот такое прошение.
- Это что?
- Это прошение в министерство о зачислении на службу. Это не мешает частной службе, а по министерству будешь числиться. Будут идти чины, эмеритура, пенсия...
- Господи, о чем он думает?
- Все, друг мой, в свое время придет. На старости лет, когда разобьет паралич и, кроме исполнительных листов, ничего за душой не будет, полтораста, двести рублей в месяц - их как пригодятся! Будет на что нанять комнату, человека, который будет тебя по носу щелкать.
- Купить, наконец, револьвер, чтобы покончить с собою, вместо того чтобы вести такую гнусную жизнь.
- Кончают единицы, - наставительно ответил Шуман, - а остальные миллионы с жизнью расстаются только поневоле.
Карташев написал такое же прошение, как и Шуман, и приятели отправились в министерство. По дороге они оба купили по маленькому инженерному значку и вдели в борты своих сюртуков.
Справились у швейцара, доложились дежурному чиновнику, а тот привел их в приемную директора департамента общих дел.
Пришлось ждать долго. Наконец вышел плотный, низко остриженный господин и отрывочно спросил:
- Чем могу служить?
Шуман и Карташев молча подали свои прошения.
- Вы, собственно, куда же хотите поступить?
Карташев и Шуман переглянулись. Куда они хотели бы поступить?
Они хотели бы поступить на постройку какой-нибудь железной дороги.
- Непременно на постройку?
- Непременно.
- В департамент шоссейных, водяных не желаете?
Не только не желают, но Карташев объяснил и причины. И на шоссе и в водяных берут взятки, а так как они этого не желают, то и хотят идти на постройку.
- А на постройке взяток не берут?
- Там платят такое жалованье, что люди могут и без взяток жить.
- Гм... Очень жалко, господа, что ничем вам не могу быть полезным, так как в моем распоряжении места только по общему департаменту, где этого, - он дотронулся рукой до значка Карташева, - не надо. Но, если хотите, свободные места у меня есть.
- А с этим что делать? - спросил Карташев, показывая на свой значок.
- Снять.
- Очень жаль, что пять лет тому назад мы не догадались прийти к вам, теперь, вероятно, мы бы уже дослужились...
- Чем еще могу служить? - резко перебил его директор и, не дождавшись ответа, скрылся за дверью.
Карташев и Шуман залились веселым смехом.
- Нет, какая свинья... - начал было Карташев.
Но в это время дверь снова отворилась, и в ней опять показалась фигура директора. Карташев и Шуман бросились в коридор.
- Ну, здесь ловко устроились, - говорил полушутя, полусердито Шуман Карташеву, шагая с ним по панели, - и, если так же успешно дальше пойдет, мы скоро себе составим блестящую карьеру. Послушай, так нельзя!
Его маленькие ноздри раздулись.
- Мы бы еще весь курс с собой прихватили и так и шлялись бы. Надо ходить каждому отдельно.
Шуман вынул из кармана записную книжку и сказал:
- Вот запиши себе, куда идти.
У Карташева не было ни карандаша, ни бумаги.
- Ну, какой ты к черту инженер, если у тебя нет записной книжки. Карточки есть?
- И карточек нет.
Шуман пожал плечами, вырвал листок из своей книжки и записал несколько адресов.
- Сегодня иди вот к этим, а завтра к этим. Не перепутай смотри, а то будем встречаться. Если еще что-нибудь подвернется, буду нюхать и скажу тебе. А теперь прощай. Прежде всего ступай и купи себе книжечку с карандашом, еще лучше технический календарь, а то вдруг спросят, сколько будет дважды два, так без календаря, пожалуй, и не ответишь. Потом закажи себе карточки, а внизу - инженер путей сообщения. И не будь нахален при ответах. Все-таки с директором можно было бы разговориться: может быть, в конце концов и узнали бы от него что-нибудь. А ведь прошения наши все-таки взяли.
- Что ж с этого толку?
- Зачислят, по крайней мере, по министерству. Ну, прощай.
Друзья расстались. Карташев заказал себе карточки, купил технический календарь, обошел все правления по записанным адресам, но толку из этого никакого не вышло. Везде более или менее вежливо отвечали, что мест никаких нет. Иногда вскользь спрашивали, бывал ли он на практике, и на отрицательный ответ повторяли опять, что никаких мест нет.
Выяснилось и чувствовалось, что ходи он так и всю остальную жизнь, все только бы и выслушивал он на разные лады тот же ответ. Шуман почти пропал из виду. Исчезли как-то с горизонта и остальные товарищи. Кончились экзамены и в институте, и прежде широко раскрытые его двери теперь были заперты.
Точно карточный домик, развалилось вдруг все связывающее его с товарищами, институтом.
Кончил, и все надо было опять начинать откуда-то сначала, надо было опять взбираться на какую-то неприступную без лестницы башню жизни.
Карташев тоскливо ходил кругом этой башни и не видел ни входа, ни выхода.
Что толку, что он инженер теперь? Никогда на самом деле он не будет инженером, никогда ни одной дороги не выстроит. Но что же делать, как жить дальше?
Идти на шоссе или в водяные?
Лучше совсем распрощаться с инженерством.
"Сделаюсь учителем математики", - думал Карташев и тут же думал:
"Какой же я учитель, когда я не знаю никакой математики. Любой гимназист сконфузит меня, как захочет".
Поступить разве опять в университет на математический факультет, чтобы стать настоящим учителем? Тогда уж лучше на юридический опять? Чтобы быть лучшим юристом между инженерами, лучшим инженером между юристами.
"Ну, в акциз поступлю, - думал Карташев, - там теперь тоже взяток нет. - Как-нибудь проживу же".
Редкие встречи с товарищами и даже с Шуманом оставляли еще более тяжелое впечатление. Всякий боялся проговориться, всякий таинственно отвечал на вопросы, что он думает делать.
- Еще ничего не известно...
"Все эгоисты, все думают только о себе", - горько жаловался сам себе Карташев.
Зато из дому слали ему без счета радостные поздравительные письма и телеграммы. Энергично звали его домой.
Конечно, приятнее было бы приехать уже настоящим инженером-строителем, с местом, с бумажником, наполненным деньгами. Но и без этого тянуло туда, где любят и ждут.
- Поеду, - решил Карташев.
Зашел к Шуману, по обыкновению не застал его дома и оставил ему записку, что завтра с почтовым уезжает.
Шуман незадолго до отхода почтового поезда приехал на вокзал.
- Ну, что, как твои дела? - спрашивал его Карташев.
- Клюет, - ответил уклончиво Шуман.
- А у меня ничего не выгорело, - пожаловался Карташев.
- Гм... - промычал в ответ Шуман.
Перед последним звонком появился Шацкий.
В злополучный год болезни Карташева и его Шацкий отстал на один год, и с тех пор бывшие друзья почти не виделись.
Шацкий остался Шацким. Ломаясь, изображая из себя героя того романа из иностранной жизни, который последний прочел, он церемонно и галантно, едва дотрагиваясь до протянутой руки Карташева, проговорил:
- Узнал, что уезжаешь, и счел долгом проводить тебя.
1 2 3 4 5 6