Габриэла писала, что отправилась в Перу по заданию «Парижской хроники», чтобы сделать репортаж о каком-то революционном лидере, который скрывался в горах, вынашивая планы переворота.
Из репортажа ничего не вышло, о причинах этого в письме было сказано невнятно, и журнал отозвал Габриэлу в Париж. На этом все могло бы и закончиться, если бы не фотография, вложенная в конверт.
На снимке – сидящая на ступеньках вагона Габриэла, ее стройные ноги широко расставлены. Поезд проходит по ущелью меж тесно подступивших скалистых гор. За спиной Габриэлы стоит на коленях и улыбается в объектив черноволосый красавчик, обросший бородой. Летные очки скрывают его глаза, на шее болтаются золотые цепочки. Он скорее выглядел богатым южноамериканским плейбоем, чем революционером.
Отец изучал фотографию, переданную ему Диной, куда дольше, чем дочь. Рассматривал, хмыкал, кривил губы… Потом бросил фотографию на стол.
– Бедная мамочка, – насмешливо заметила Дина, – пропал такой репортаж.
Пит сделал большой глоток из запотевшего стакана.
– Я смотрю, это ее не очень-то огорчило. В этом путешествии, видимо, были свои приятные моменты… – Он оперся о перила террасы, стоя спиной к тихому заливу Ист-Хэмптон и сжимая в руке стакан джина с тоником.
– Ты, кажется, ревнуешь! – поддела отца Дина. – Я знаю, почему. Потому что тебе никогда не удастся отрастить такую роскошную бороду.
Пит выдавил из себя улыбку.
– Ошибаешься, непременно сделаю это, – пошутил он, потом добавил более серьезно: – Но мне не нравится, что твоя мать околачивается возле этих революционеров.
Дина вскинула голову:
– Не знаю, что думаешь ты, папа, но мне ясно, зачем она это делает.
Она повернулась к Адриене Фаст, коллеге отца, которая навестила их в этот уик-энд и прислушивалась к их разговору, сидя в шезлонге.
– И к тому же это ее работа, правда, Адриена?
Она ничего не ответила.
– И совсем не похожа на мою работу, – отрезал Пит, направляясь к бару, чтобы наполнить свой стакан. – Это более смахивает на оплачиваемый отпуск.
Дина подбежала к нему сзади и, шутя, обеими руками обняла его за талию.
– Эй, поосторожней! – предупредил отец.
– А мне кажется, что ты все-таки ревнуешь, – с усмешкой сказала Дина. – И это нечестно, потому что у тебя столько подружек…
Адриена удивила их обоих:
– Она права, Пит. Дине, должно быть, неприятно сознавать, что ты придерживаешься двойного стандарта в подобных вещах.
Пит бросил в стакан кубик льда, потом примиряюще улыбнулся:
– Здесь нет никакого двойного стандарта. Просто не надо смешивать мою личную жизнь с родительскими обязанностями.
– Это относится и к маме? – поинтересовалась Дина.
– Если она подвергает себя опасности, общаясь с подобными типами, несомненно. Зачем меня об этом спрашивать?
– Ну, а как насчет других людей, с которыми ты имеешь дело?
– Кого ты имеешь в виду?
– Ну, всех этих преступников, гангстеров, которых ты стараешься посадить за решетку?
– Это моя работа, – коротко ответил он.
– Тоже двойной стандарт, – улыбнулась Адриена.
– И потом, я не ввожу никого в заблуждение клятвами в любви каждой девице, с которой обедаю.
– Выходит, что теперь ты больше никогда не влюбишься серьезно снова? – В глазах у Дины мелькнули искорки.
– «Брак по любви» звучит так банально, что я, думая о будущем, предпочитаю строить отношения только на взаимном уважении и общих интересах.
– В этом случае, – глубокомысленно заключила четырнадцатилетняя Дина, – вы с Адриеной – идеальная пара. Гостья покраснела:
– Это не имеет отношения ко мне. Я ищу в браке нечто другое…
– Что именно? – настаивала Дина. – Страсть?
– Вот этого, – откликнулся Пит с натянутой улыбкой, – у меня осталось на самом донышке.
– Бедный папочка, не испытывающий страстей!
Адриена поднялась с места, подошла к перилам, задумчиво уставилась в пространство. Дина между тем вернулась к столу, взяла фотографию, долго изучала ее и с расчетливой жестокостью спросила:
– Итак, ты считаешь, что у мамы с этим парнем общие интересы и взаимное уважение?
Ее вопрос настиг Пита на полпути к двери, ведущей в дом.
– Пойду, почитаю немного, – пробормотал он и вышел, хлопнув дверью.
Дина вернулась к раскладному креслу, устроилась там, положила руки за голову, и оценивающе принялась следить за Адриеной. Красивая женщина, которую не портит даже какое-то поразительное чувство юмора. Дина заметила, что смеется Адриена редко и только тогда, когда папа брякнет что-нибудь, по его мнению, страшно остроумное. Шутки стоили Питу больших усилий, и Адриена, вероятно, была единственным человеком в мире, оценившим его чувство юмора по достоинству.
– Так что вы думаете? – спросила девочка.
Адриена потускнела, как быстро заходящее солнце.
– Насчет чего? – откликнулась Адриена, скупо роняя слова.
– Насчет того, что отец говорил о любви и страстях.
– Почему это должно меня волновать?
– Потому что вы имеете на него виды.
– Почему бы тебе не спросить об этом у него самого, – сказала Адриена и неожиданно добавила: – И зачем ты мучаешь его?
– О чем вы? – невинно спросила Дина, изучая свои ногти.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Нет, не знаю. Даже не догадываюсь…
Губы у Адриены задрожали, она подошла и села в соседнее кресло.
– Послушай, я знаю, как ты переживаешь после этого развода, но ведь он тоже страдает, и его мучения нельзя использовать для того, чтобы делать то, что тебе вздумается.
– Для того чтобы делать то, что я хочу, у меня впереди вся жизнь, а его никто не мучает. А вот вы вряд ли добьетесь того, на что рассчитываете.
– Я бы хотела быть его другом, – тихо сказала Адриена.
– Кем вы хотите быть, – холодно сказала Дина, – так это моей мачехой.
В глазах у Адриены появился испуг.
– Знаешь, что я хочу тебе сказать, – наконец проговорила она. – В трудных обстоятельствах, особенно когда человека гнетет какая-нибудь беда, случается, ему изменяет способность выбирать слова. Подобные проблемы – первый признак, что человек мечется, никак не может найти свое место.
– Это как раз касается вас. Насчет поисков места в жизни…
Когда небо чуть поблекло и над самым морем, там, где садилось солнце, порозовело, они закончили загорать и вошли в дом. Молча прошли на кухню, занялись обедом… Адриена готовила приправу к цыплятам с аппетитной золотистой корочкой, руки у нее были в красном перце, Дина принялась резать овощи для салата – лук, помидоры, огурцы.
– Вы знаете, он до сих пор любит маму, – неожиданно заявила Дина.
– Они так долго прожили вместе.
– И она по-прежнему любит его.
– Это твои фантазии.
– Тогда почему он так сильно переживает из-за этой фотографии?
– Ты еще слишком молода, чтобы понять, но со временем услышишь о территориальной неприкосновенности.
Дина на мгновение замерла с ножом в руке:
– Вы считаете, что они совершили ошибку, когда развелись?
– Я не могу ничего утверждать. Одно знаю наверняка – они оба очень любят тебя.
Дина вытерла слезы.
– Что, такой горький? – улыбнулась Адриена, кивком указывая на недорезанную луковицу.
– Иногда я чувствую себя той косточкой из грудки цыпленка, которую на спор тянет каждый к себе… Кому больше достанется…
– Тогда почему ты не позволяешь мне помочь тебе? Стать твоим другом?
– Он никогда не женится на вас, – вместо ответа сказала Дина и с силой хлопнула дверцей холодильника. – Он больше никогда ни на ком не женится.
Адриена побледнела.
– И как же мне теперь быть? – спросила она.
– Да никак… – твердо сказала Дина. – Пока жив, не женится!
Они почти добрались до кладбища, когда Адриена свернула на заправочную станцию. Подкатив к колонке, она опустила окно и попросила подбежавшего паренька заправить бак. Наблюдая за его работой, Адриена спросила Дину:
– Теперь ты можешь объяснить, почему отказалась разговаривать со своей матерью?
Дина неожиданно уткнулась лицом в ладони и заплакала. Адриена осторожно погладила девушку по голове, подождала, пока рыдания стихнут и она сможет говорить. Наконец Дина успокоилась.
– Случилось столько всего, что, если я буду с ней общаться сейчас, все решат, что я предала папу, что не ценю всего того, что он сделал для меня.
Парень, окончив заправку, приблизился к автомобилю, Адриена протянула ему свою кредитную карточку.
– Я уверена, что как раз Пит и хотел бы, чтобы ты помирилась с мамой. Особенно теперь, – сказала Адриена и подняла окно. – Он никогда не настраивал тебя против нее.
– Конечно, нет, – быстро ответила Дина. – Я ни в чем не могу упрекнуть его. Он всегда поступал честно, разговаривал со мной как со взрослой, не отказывался отвечать, какие бы вопросы я ему ни задавала. Отец никогда не уходил от темы, как предпочитала делать она.
– Но ведь не поэтому ты отказалась разговаривать с матерью?
Дина проявила несвойственную таким юным девушкам сдержанность, проигнорировала вопрос Адриены и в свою очередь спросила:
– Неужели отец ни разу не рассказывал вам о причине развода? Может, скажете, что вы его даже не спрашивали?
Адриена отвела взгляд:
– Много раз, но он постоянно уходил от объяснений.
– Тогда почему это должна сделать я?
– Да потому, что у тебя осталась только мать, единственный близкий тебе человек, а ты не хочешь даже говорить с ней! И еще потому, что я чувствую ответственность за тебя.
В этот момент обслуживающий клиентов парень вновь подошел к машине с квитанцией в руках. Адриена опустила стекло, мельком глянула на сумму, поставила свою подпись и закрыла окно.
Когда они выехали на шоссе и набрали скорость, Дина начала:
– Я не хочу разговаривать со своей матерью, потому что потеряла к ней всякое уважение, всякое доверие.
– А ты ей об этом сказала? – Адриена увеличила скорость.
– Она стала бы все отрицать или обвинять папу, что это он настраивал меня против нее.
– Конечно, уйти от разговора гораздо легче.
Дине трудно было осознать самой, а тем более объяснить Адриене причины ее отчуждения от матери. Постепенно превращаясь из девочки в женщину, Дина отдалялась от своей матери. Когда она заметила, что у нее бюст полнее, чем у матери, а размер ноги больше, она еще сильнее потянулась к отцу.
– Мне и так было нелегко… – наконец выдавила из себя Дина.
В этот момент Адриена резко вильнула, чтобы объехать сбитую кошку, Дину бросило на дверцу, и она замолчала. Потом, поерзав на сиденье, продолжила:
– …после этого проклятого развода. Но теперь у меня собственная жизнь и мне нет дела до ее проблем.
– Какого рода проблем?
– Она постоянно боялась, что отец не сможет платить за мое обучение, что каждый чек может оказаться последним. Всякий раз, как я упоминала о деньгах, у нее на лице появлялось выражение ужаса.
Адриена достала из сумочки носовой платок.
– Как ты можешь так говорить? Может быть, у нее были на то причины.
– Меня эти причины не интересуют. У меня достаточно своих проблем, – с горечью сказала Дина. – Все, в чем я нуждалась, так это в уверенности. Моей вины в их разводе нет, так почему я должна расплачиваться?
– Тогда почему твой гнев направлен только на мать?
– Отцу тоже доставалось до тех пор, пока я не узнала, что его вины в разводе нет.
Адриена с силой нажала ногой на педаль газа, и машина резко рванулась вперед.
– Во всяком конфликте участвуют две стороны.
– Вы знаете, почему они развелись?!
– По-видимому, нет.
– Неужели не ясно, что всему причиной была измена.
– То, как ты об этом говоришь, не вносит никакой ясности. Измены случаются почти во всех семьях, и не всегда в этом виноват лишь один из супругов. Твоей матери пришлось очень несладко, иначе бы она не оставила его.
– Не мама оставила, а он ушел от нее. Это она изменила…
Адриена взглянула на Дину:
– Это он тебе так сказал?
Девушка кивнула.
– Тогда сразу возникает множество вопросов…
– Что вовсе не дает права на измену.
Адриена печально улыбнулась:
– Люди совершают ошибки и не всегда понимают, что исправить их будет уже невозможно.
– Она должна прежде всего думать обо мне, она же мать!
Но где Дина могла узнать, что матери не застрахованы от ошибок. Матери – не святые, они тоже люди, со своими ошибками, страстями и горестями. Конечно, не в католической школе, где воспитательницы-монахини наставляли детей, что матери не совершают никаких грехов, кроме одного – сексуального, когда происходит зачатие ребенка, но этот единственный грех заранее прощается церковью. Телевидение внушало Дине уверенность, что матери – это существа, которые все знают, все прощают, жертвуют собой ради детей и которых не касаются проблемы секса. Женские журналы, которые попадали Дине в руки, воспевали женщину-хозяйку, помогающую мужу делать карьеру и воспитывающую кучу симпатичных ребятишек.
– Вы можете говорить что угодно, но папа всеми силами пытался спасти брак.
– Откуда ты знаешь?
– Он так мне сказал.
– А он не сказал, как он этого добивался и что происходило между ними перед разводом?
– Конечно, нет, – заметила Дина с враждебностью. – Это меня не касалось…
– Очень даже касалось, – мягко сказала Адриена, – потому что все кончилось разводом.
– Который произошел по ее вине, – стояла на своем Дина.
– Частично. Потому что твой отец далеко не святой.
Но где Дина могла узнать, что отцы тоже далеко не безгрешны? Что они занимаются чем-то еще, кроме того, чтобы защищать свою семью от всех житейских бурь и невзгод. Конечно, не в католической школе, где воспитательницы-монахини внушали детям, что священники – это особые существа, стоящие всего на одну ступеньку ниже Господа Бога, что они стоят вне политики, они благословляют семейный очаг и покорность жены мужу и что никогда ни мать, ни отец не должны совершать никакого недостойного поступка, способного разрушить семейные узы.
– Мой папа, может, не совершенство, – Дину, несмотря на то, что в машине было тепло, била дрожь, – но он, по крайней мере, никогда не был предателем.
И голосом, который обнажил обуревавшие ее чувства, Адриена с сожалением тихо сказала:
– Мне кажется, ты ошибаешься, Дина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34