https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/Chehia/
Она стала озираться по сторонам в поисках пути к бегству. Ее неожиданно озарило: Роуз возится с ней вовсе не из симпатии или сочувствия, а просто откармливает и окружает заботой новую игрушку для своего обожаемого Бена.
Отсюда надо было бежать, и немедленно.
– Десса, – говорила между тем Роуз, – мы оказали тебе гостеприимство и ждем, что ты впредь будешь вести себя как и подобает молодой леди. Бен, ты извинишься перед Дессой за то, что ворвался к ней без разрешения. Она пробудет здесь еще несколько дней, и ты очень обяжешь меня, если оставишь ее в покое. Тебе понятно?
Бен кивнул и тут же, ничуть не смущаясь, подмигнул Роуз. Это возмутило Дессу до глубины души. Как смеют эти двое обсуждать ее поступки так, словно она при этом не присутствует, да еще и указывать ей, как следует себя вести?! Хороши судьи – захолустная бандерша и деревенский увалень!
– Если не ошибаюсь, он шел к одной из ваших красоток? Вот пусть и идет, его, наверное, заждались! Я же покину ваш дом как только смогу. Если мои манеры оказались недостаточно хороши для вашего заведения и оскорбили утонченный вкус ваших «девочек», прошу меня извинить.
Каждое ее слово разило как удар бича. Роуз и Бен явно не ожидали такого отпора, и Десса, гордая своей маленькой победой, хотела уже продолжить свою обличительную речь, но вдруг, к собственному ужасу, горько разрыдалась.
– Ну вот, посмотри, что ты наделал! – всплеснула руками Роуз и поспешила к девушке, оставив вконец растерявшегося Бена молча наблюдать за присходящим.
Он одарил обеих женщин взглядом, в котором ясно читалось, что их поведение ему совершенно непонятно, и вышел из комнаты. Всю вину за случившееся возложили на него, хотя от Вирджи ему нужна была только горячая ванна и мазь для ноющей спины!
Черт побери! Эта девчонка показалась ему самым прекрасным созданием, когда-либо ходившим по земле, еще тогда, когда впервые появилась перед ним в разодранном платье и с прической, больше напоминавшей гриву взбесившегося жеребца. Но будь он проклят, если знает, как держать себя с ней! Да, такой палец в рот не клади… Это одновременно и бесило его, и поневоле заставляло восхищаться ею еще больше: здесь, на краю цивилизованного мира, не было места слабости, а упорство и несгибаемая воля ценились превыше всего.
Бену было ясно одно: сколько бы раз по прихоти судьбы их пути ни пересекались, она скорее сгорит в аду, чем взглянет на него без предубеждения.
Чертыхаясь и ворча, он отправился на поиски Вирджи. Что ж, теперь он вряд ли ограничится горячей ванной. Своей репутации надо соответствовать.
Оставшись с Дессой, Роуз пыталась ее успокоить:
– Это моя ошибка, дорогая. Только моя. Тебе и так досталось, а я еще принялась читать мораль. Так что ты уж не вини Бена.
Десса не смогла сдержать раздражения. Неужели им не надоело делать из лоботряса-переростка священную корову?!
– Вы все тут как-то странно к нему относитесь, Роуз. Как к старому псу, которого все жалеют, а потому гладят, кормят и ни за что не ругают, – срывающимся от слез и обиды голосом сказала она. – А когда он помахал хвостом у моих ног, я сразу оказалась виноватой, что не захотела погладить его.
Какое-то время Роуз напоминала выброшенную на берег рыбу: ее глаза округлились, рот беззвучно открывался и закрывался, а потом хозяйка салуна разразилась хохотом, да таким, какого Дессе давно уже не приходилось слышать. Она хваталась за живот, била себя по ляжкам, задыхаясь, кашляя и снова смеясь.
Десса вовсе не считала, что сказала что-то смешное, но веселье, как известно, заразительно. Слезы девушки высохли сами собой. Глядя на от души хохочущую Роуз, она сначала робко улыбнулась, затем прыснула в кулак, а потом ее звонкий заливистый смех присоединился к хрипловатому хохоту хозяйки дома.
Когда обе успокоились, Роуз крепко обняла Дессу и сказала:
– Живи здесь сколько хочешь и ни о чем не беспокойся. Ни Бен, ни кто другой тебя больше не потревожит. Когда поймешь, что тебе здесь нечего делать, тогда можешь идти на все четыре стороны, а до тех пор будь моей гостьей. Но дорогая, поверь мне, твое сравнение Бена со старым псом хм… не совсем удачно. Больше я тебе ничего не скажу. Пожив здесь какое-то время, ты вскоре во всем разберешься сама.
Десса промолчала, но про себя решила не сводить более близкого знакомства с Беном Пулом, сколько бы ни пришлось ей прожить в Виргиния-Сити. То, что она чувствовала в его присутствии, было чем-то странным, непривычным и пугало ее. Ей и раньше доводилось проводить время в мужском обществе, но никогда еще оно не вызывало в ней столько необузданных, бесконтрольных эмоций. Видимо, эти дикие, первобытные инстинкты и имела в виду мать, когда говорила, что у каждой женщины есть чувства, которые во что бы то ни стало надо прятать как можно глубже. Отец был человеком импульсивным и не всегда мог совладать с собой, но он был мужчиной…
Однажды Десса случайно подслушала разговор матери с ее лучшей подругой и так узнала семейную тайну: несдержанность отца не раз приводила к тому, что зовется супружеской неверностью. Греховность человека и окружающие его соблазны то и дело доводят до беды. Надо быть осторожнее.
С этой благочестивой мыслью Десса зарылась поглубже под одеяло и, уже засыпая, подумала, что утро вечера мудренее, а значит, надо просто дождаться следующего дня. Кто знает, а вдруг завтра все решится само собой?
Бен и Роуз удобно устроились за столиком, откуда хозяйка салуна наблюдала за танцующими парами, зорко следя за тем, чтобы никто из подвыпивших гостей не давал волю рукам.
– Как съездили сегодня? – спросила она, отхлебнув темного пива. – Обошлось без неприятностей?
Взгляд Бена рассеянно скользнул по галерее.
– Все было на редкость спокойно. После убийства дороги всегда какое-то время безопасны, негодяи боятся высовываться из своих нор. Кстати, Уолтер выяснил, чьих это рук дело?
– Не говорит. А сам ты что об этом думаешь?
– Люди Янка, кто же еще? – пожал плечами Бен и поставил свою полупустую кружку на стол. – Но, полагаю, не сам Янк. Что-то не могу представить себе героя войны, пусть даже и слегка свихнувшегося, волочащим Дессу в кусты. Это не в его стиле. Застрелить кого-либо в честном поединке – одно дело, а измываться над слабой девушкой – совсем другое. Знаешь, мне даже кажется, что он уже все узнал и разобрался с негодяями по-свойски. Не удивлюсь, если мы о них больше не услышим.
Роуз удивленно взглянула на него.
– Звучит так, словно ты одобряешь его поступки.
– Нет, не одобряю. Но я знаю, что? война может сделать с человеком, вне зависимости от того, на чьей он был стороне.
– А ты сам? Что сделала война с тобой?
– Посмотри на меня и скажи сама, – улыбнулся Бен.
– Я скажу, что людям вроде Янка нет оправданий. Война не извиняет убийства, насилия и разбой. И тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было.
Его голубые глаза затуманились печалью.
– Я и сам не ангел, ты же знаешь.
– В том, что случилось тогда, нет твоей вины. Когда ты наконец перестанешь изводить себя этим?
Бен допил свое пиво и встал.
– Давно уже перестал. Но забыть не могу. Ладно, Роуз, я, пожалуй, пойду. Завтра рано вставать.
Роуз вздохнула и тоже поднялась из-за стола.
– Знаешь, кто ты? Милый, добрый, упрямый мальчишка.
– А если я немедленно не отправлюсь спать, то стану еще и безработным.
Бен подошел к двери и уже нахлобучивал свою видавшую виды шляпу, когда прямо перед ним из темноты выплыло бледное женское лицо. От неожиданности он попятился, зацепился каблуком за плохо пригнанную доску крыльца и чуть не упал.
– Мисс Роуз у себя? – раздался дребезжащий голосок.
Бен ошарашенно кивнул. Он узнал ее, но никак не мог взять в толк, что жена преподобного Блейра делает в такой час не просто на улице, а у салуна «Золотое cолнце», да еще и спрашивает, у себя ли его владелица! Бен не был уверен, что поступает правильно, но все же решил задержаться. Его любопытство разыгралось не на шутку, и уйти сейчас было для него не проще, чем пробежаться голым по главной улице города в полдень.
– Пожалуйста, позовите ее сюда, – распорядилась Молли Блейр; теперь ее голос скрежетал, как лист ржавого железа.
– Конечно, мэм, – ответил Бен, сделал несколько шагов назад и налетел на стол. Подняв упавший стул, он огляделся в поисках Роуз.
Она сидела у стойки бара. Бен жестом привлек ее внимание и выразительно показал на дверь. Ответный вопросительный жест Роуз означал: «Это ко мне?» Словно опасаясь, что увидел привидение, Бен оглянулся, снова увидел маячащее в темноте бледное лунообразное лицо и лишь после этого утвердительно кивнул.
Роуз неохотно встала, всем своим видом демонстрируя, что если Бен оторвал ее от дела по какому-нибудь пустяку, то ему несдобровать, и подошла к нему.
– Там за дверью миссис Блейр. Хочет с тобой поговорить.
– Кто?!
– Миссис Блейр, жена преподобного Блейра, нашего священника. У тебя что-то с памятью, Роуз?
Роуз невольным жестом поправила прическу и одернула свое крикливо-яркое платье с более чем откровенным вырезом.
– Как ты думаешь, что ей надо? – почти испуганно спросила она.
– Понятия не имею, но, если ты не захочешь выйти к ней, я могу пойти и спросить. Но могу сказать тебе совершенно точно прямо сейчас: она пришла не танцевать.
Роуз усмехнулась и решительно направилась к двери; Бен поспешил следом, но все же упустил большую часть произнесенной скрипучей скороговоркой приветственной речи миссис Блейр:
– …сюда на минутку. Нам надо поговорить.
– Что ж, – ответила Роуз и распахнула перед ней одну из низких створок двери, – раз надо, значит, надо. Входите, буду рада угостить вас кружкой пива.
Бен покачал головой: Роуз не следовало этого говорить. Молли Блейр надменно вздернула подбородок:
– Я бы сочла это оскорблением.
Она была именно такой, какой принято изображать жен провинциальных священников: песочные волосы, собранные в тугой пучок на макушке, маленькие бесцветные глазки, плотно сжатые тонкие губы с опущенными уголками, острый подбородок и тонкая, как у цыпленка, шея. В ее лице не было ничего примечательного, если не считать, конечно, длинного острого носа с неестественно большими ноздрями. Даже если бы ей и разрешили быть красивой, она бы не смогла.
– Но, миссис Блейр, – пожала плечами Роуз, – если вы считаете для себя оскорбительным переступить порог моего дома, то нам нечего больше сказать друг другу.
Драконьи ноздри благочестивой женщины раздулись так, словно из них вот-вот готов был повалить дым, а затем и появиться пламя.
– Отлично, значит, мне придется высказать вам все прямо отсюда. Я… то есть мы, порядочные женщины, почитающие святую церковь, хотим видеть наш замечательный город свободным от заведений, подобных вашему, равно как и от посещающего их сброда. Мы намерены сделать Виргиния-Сити достойным, спокойным местом, в котором люди могли бы жить, не опасаясь за нравственность своих детей. Местом, где не надо закрывать своим малолетним сыновьям и дочерям глаза и уши всякий раз, когда выходишь с ними на улицу. Настало время вам и вашим блудницам убраться отсюда!
Похоже, Молли Блейр всерьез полагала, что если произносить подобные фразы замогильным голосом, глядя при этом горящим взором не в глаза собеседнице, а куда-то поверх ее плеча, то они возымеют немедленное действие: Роуз, рыдая и ломая руки, упадет на колени и уползет в ночь, за ней тем же путем дружно изыдут все ее блудницы, после чего в доме, ставшем, разумеется, собственностью церкви, можно будет отслужить благодарственный молебен.
Ее пламенная речь действительно имела некоторый результат. Услышав завывания под дверью, все служащие сгрудились за спиной Бена, молча, но не без любопытства досмотрели спектакль до конца и вернулись к своим делам: бармен – к пивному крану, музыканты – к инструментам, а «блудницы» – на площадку для танцев. Среди клиентов послышался смех, и взоры, бросаемые ими в сторону жрицы нравственности, послужили весьма выразительным послесловием к ее выступлению.
– Ну и ведьма! – Роуз так раскраснелась от смеха, что румяна на ее щеках стали выглядеть бледными пятнами. – Надо же явиться сюда с такой белибердой, да еще и ночью! На кой черт ей это понадобилось, Бен?
– Не знаю, – ответил тот, задумчиво теребя край своей шляпы. – Она глупа как пень, но мы догадывались об этом и раньше. Знаешь, во всей ее трескотне мне очень не понравилось слово «мы». Похоже, Роуз, тебя ждут неприятности. Но не стоит принимать это близко к сердцу: спроси любого мужика, кого бы он выбрал – ее или тебя, и ты поймешь, что я прав. Перед тобой никто не в силах устоять.
– Иди ты к черту, Бен Пул! – фыркнула Роуз. – Забирайся под свою телегу, накройся драной попоной, и спокойных тебе снов! Впрочем, если тебе надоело общество лошадей, дорогу сюда ты знаешь.
Продолжая посмеиваться, Бен пересек улицу и направился к постоялому двору, где его ждала постель. Он предвидел, что Молли Блейр и ее армия святош-доброхотов не скоро отцепятся от Роуз, но в конце концов Роуз разнесет их в пух и прах. А на это, что ни говори, стоило посмотреть!
6
На следующее утро Дессу разбудил мерный гул церковного колокола. Проснувшись, она не сразу поняла, где находится, но вершины далеких гор, маячащие в квадрате открытого окна, сразу напомнили ей об этом. Прошлым вечером девушка не стала опускать шторы и теперь лежала, наслаждаясь бездонной голубизной неба и ярким солнечным светом. День начинался хорошо.
Похороны остались позади, и это вызывало в ней чувство облегчения. Возможно, люди и специально придумали такую долгую и пышную церемонию погребения, чтобы потом вздохнуть свободнее, не стыдясь этого. Установленный ритуал очищал душу и сердце, позволял достойно, как и полагается цивилизованному человеку, разделить свое горе с другими, но чтобы завершить все предписываемые им формальности, Дессе надо было появиться в церкви.
Наспех ополоснувшись, она задумчиво посмотрела на свое траурное платье. Для посещения церкви оно подходило как нельзя лучше. Другое дело – то, что обычно носят под ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Отсюда надо было бежать, и немедленно.
– Десса, – говорила между тем Роуз, – мы оказали тебе гостеприимство и ждем, что ты впредь будешь вести себя как и подобает молодой леди. Бен, ты извинишься перед Дессой за то, что ворвался к ней без разрешения. Она пробудет здесь еще несколько дней, и ты очень обяжешь меня, если оставишь ее в покое. Тебе понятно?
Бен кивнул и тут же, ничуть не смущаясь, подмигнул Роуз. Это возмутило Дессу до глубины души. Как смеют эти двое обсуждать ее поступки так, словно она при этом не присутствует, да еще и указывать ей, как следует себя вести?! Хороши судьи – захолустная бандерша и деревенский увалень!
– Если не ошибаюсь, он шел к одной из ваших красоток? Вот пусть и идет, его, наверное, заждались! Я же покину ваш дом как только смогу. Если мои манеры оказались недостаточно хороши для вашего заведения и оскорбили утонченный вкус ваших «девочек», прошу меня извинить.
Каждое ее слово разило как удар бича. Роуз и Бен явно не ожидали такого отпора, и Десса, гордая своей маленькой победой, хотела уже продолжить свою обличительную речь, но вдруг, к собственному ужасу, горько разрыдалась.
– Ну вот, посмотри, что ты наделал! – всплеснула руками Роуз и поспешила к девушке, оставив вконец растерявшегося Бена молча наблюдать за присходящим.
Он одарил обеих женщин взглядом, в котором ясно читалось, что их поведение ему совершенно непонятно, и вышел из комнаты. Всю вину за случившееся возложили на него, хотя от Вирджи ему нужна была только горячая ванна и мазь для ноющей спины!
Черт побери! Эта девчонка показалась ему самым прекрасным созданием, когда-либо ходившим по земле, еще тогда, когда впервые появилась перед ним в разодранном платье и с прической, больше напоминавшей гриву взбесившегося жеребца. Но будь он проклят, если знает, как держать себя с ней! Да, такой палец в рот не клади… Это одновременно и бесило его, и поневоле заставляло восхищаться ею еще больше: здесь, на краю цивилизованного мира, не было места слабости, а упорство и несгибаемая воля ценились превыше всего.
Бену было ясно одно: сколько бы раз по прихоти судьбы их пути ни пересекались, она скорее сгорит в аду, чем взглянет на него без предубеждения.
Чертыхаясь и ворча, он отправился на поиски Вирджи. Что ж, теперь он вряд ли ограничится горячей ванной. Своей репутации надо соответствовать.
Оставшись с Дессой, Роуз пыталась ее успокоить:
– Это моя ошибка, дорогая. Только моя. Тебе и так досталось, а я еще принялась читать мораль. Так что ты уж не вини Бена.
Десса не смогла сдержать раздражения. Неужели им не надоело делать из лоботряса-переростка священную корову?!
– Вы все тут как-то странно к нему относитесь, Роуз. Как к старому псу, которого все жалеют, а потому гладят, кормят и ни за что не ругают, – срывающимся от слез и обиды голосом сказала она. – А когда он помахал хвостом у моих ног, я сразу оказалась виноватой, что не захотела погладить его.
Какое-то время Роуз напоминала выброшенную на берег рыбу: ее глаза округлились, рот беззвучно открывался и закрывался, а потом хозяйка салуна разразилась хохотом, да таким, какого Дессе давно уже не приходилось слышать. Она хваталась за живот, била себя по ляжкам, задыхаясь, кашляя и снова смеясь.
Десса вовсе не считала, что сказала что-то смешное, но веселье, как известно, заразительно. Слезы девушки высохли сами собой. Глядя на от души хохочущую Роуз, она сначала робко улыбнулась, затем прыснула в кулак, а потом ее звонкий заливистый смех присоединился к хрипловатому хохоту хозяйки дома.
Когда обе успокоились, Роуз крепко обняла Дессу и сказала:
– Живи здесь сколько хочешь и ни о чем не беспокойся. Ни Бен, ни кто другой тебя больше не потревожит. Когда поймешь, что тебе здесь нечего делать, тогда можешь идти на все четыре стороны, а до тех пор будь моей гостьей. Но дорогая, поверь мне, твое сравнение Бена со старым псом хм… не совсем удачно. Больше я тебе ничего не скажу. Пожив здесь какое-то время, ты вскоре во всем разберешься сама.
Десса промолчала, но про себя решила не сводить более близкого знакомства с Беном Пулом, сколько бы ни пришлось ей прожить в Виргиния-Сити. То, что она чувствовала в его присутствии, было чем-то странным, непривычным и пугало ее. Ей и раньше доводилось проводить время в мужском обществе, но никогда еще оно не вызывало в ней столько необузданных, бесконтрольных эмоций. Видимо, эти дикие, первобытные инстинкты и имела в виду мать, когда говорила, что у каждой женщины есть чувства, которые во что бы то ни стало надо прятать как можно глубже. Отец был человеком импульсивным и не всегда мог совладать с собой, но он был мужчиной…
Однажды Десса случайно подслушала разговор матери с ее лучшей подругой и так узнала семейную тайну: несдержанность отца не раз приводила к тому, что зовется супружеской неверностью. Греховность человека и окружающие его соблазны то и дело доводят до беды. Надо быть осторожнее.
С этой благочестивой мыслью Десса зарылась поглубже под одеяло и, уже засыпая, подумала, что утро вечера мудренее, а значит, надо просто дождаться следующего дня. Кто знает, а вдруг завтра все решится само собой?
Бен и Роуз удобно устроились за столиком, откуда хозяйка салуна наблюдала за танцующими парами, зорко следя за тем, чтобы никто из подвыпивших гостей не давал волю рукам.
– Как съездили сегодня? – спросила она, отхлебнув темного пива. – Обошлось без неприятностей?
Взгляд Бена рассеянно скользнул по галерее.
– Все было на редкость спокойно. После убийства дороги всегда какое-то время безопасны, негодяи боятся высовываться из своих нор. Кстати, Уолтер выяснил, чьих это рук дело?
– Не говорит. А сам ты что об этом думаешь?
– Люди Янка, кто же еще? – пожал плечами Бен и поставил свою полупустую кружку на стол. – Но, полагаю, не сам Янк. Что-то не могу представить себе героя войны, пусть даже и слегка свихнувшегося, волочащим Дессу в кусты. Это не в его стиле. Застрелить кого-либо в честном поединке – одно дело, а измываться над слабой девушкой – совсем другое. Знаешь, мне даже кажется, что он уже все узнал и разобрался с негодяями по-свойски. Не удивлюсь, если мы о них больше не услышим.
Роуз удивленно взглянула на него.
– Звучит так, словно ты одобряешь его поступки.
– Нет, не одобряю. Но я знаю, что? война может сделать с человеком, вне зависимости от того, на чьей он был стороне.
– А ты сам? Что сделала война с тобой?
– Посмотри на меня и скажи сама, – улыбнулся Бен.
– Я скажу, что людям вроде Янка нет оправданий. Война не извиняет убийства, насилия и разбой. И тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было.
Его голубые глаза затуманились печалью.
– Я и сам не ангел, ты же знаешь.
– В том, что случилось тогда, нет твоей вины. Когда ты наконец перестанешь изводить себя этим?
Бен допил свое пиво и встал.
– Давно уже перестал. Но забыть не могу. Ладно, Роуз, я, пожалуй, пойду. Завтра рано вставать.
Роуз вздохнула и тоже поднялась из-за стола.
– Знаешь, кто ты? Милый, добрый, упрямый мальчишка.
– А если я немедленно не отправлюсь спать, то стану еще и безработным.
Бен подошел к двери и уже нахлобучивал свою видавшую виды шляпу, когда прямо перед ним из темноты выплыло бледное женское лицо. От неожиданности он попятился, зацепился каблуком за плохо пригнанную доску крыльца и чуть не упал.
– Мисс Роуз у себя? – раздался дребезжащий голосок.
Бен ошарашенно кивнул. Он узнал ее, но никак не мог взять в толк, что жена преподобного Блейра делает в такой час не просто на улице, а у салуна «Золотое cолнце», да еще и спрашивает, у себя ли его владелица! Бен не был уверен, что поступает правильно, но все же решил задержаться. Его любопытство разыгралось не на шутку, и уйти сейчас было для него не проще, чем пробежаться голым по главной улице города в полдень.
– Пожалуйста, позовите ее сюда, – распорядилась Молли Блейр; теперь ее голос скрежетал, как лист ржавого железа.
– Конечно, мэм, – ответил Бен, сделал несколько шагов назад и налетел на стол. Подняв упавший стул, он огляделся в поисках Роуз.
Она сидела у стойки бара. Бен жестом привлек ее внимание и выразительно показал на дверь. Ответный вопросительный жест Роуз означал: «Это ко мне?» Словно опасаясь, что увидел привидение, Бен оглянулся, снова увидел маячащее в темноте бледное лунообразное лицо и лишь после этого утвердительно кивнул.
Роуз неохотно встала, всем своим видом демонстрируя, что если Бен оторвал ее от дела по какому-нибудь пустяку, то ему несдобровать, и подошла к нему.
– Там за дверью миссис Блейр. Хочет с тобой поговорить.
– Кто?!
– Миссис Блейр, жена преподобного Блейра, нашего священника. У тебя что-то с памятью, Роуз?
Роуз невольным жестом поправила прическу и одернула свое крикливо-яркое платье с более чем откровенным вырезом.
– Как ты думаешь, что ей надо? – почти испуганно спросила она.
– Понятия не имею, но, если ты не захочешь выйти к ней, я могу пойти и спросить. Но могу сказать тебе совершенно точно прямо сейчас: она пришла не танцевать.
Роуз усмехнулась и решительно направилась к двери; Бен поспешил следом, но все же упустил большую часть произнесенной скрипучей скороговоркой приветственной речи миссис Блейр:
– …сюда на минутку. Нам надо поговорить.
– Что ж, – ответила Роуз и распахнула перед ней одну из низких створок двери, – раз надо, значит, надо. Входите, буду рада угостить вас кружкой пива.
Бен покачал головой: Роуз не следовало этого говорить. Молли Блейр надменно вздернула подбородок:
– Я бы сочла это оскорблением.
Она была именно такой, какой принято изображать жен провинциальных священников: песочные волосы, собранные в тугой пучок на макушке, маленькие бесцветные глазки, плотно сжатые тонкие губы с опущенными уголками, острый подбородок и тонкая, как у цыпленка, шея. В ее лице не было ничего примечательного, если не считать, конечно, длинного острого носа с неестественно большими ноздрями. Даже если бы ей и разрешили быть красивой, она бы не смогла.
– Но, миссис Блейр, – пожала плечами Роуз, – если вы считаете для себя оскорбительным переступить порог моего дома, то нам нечего больше сказать друг другу.
Драконьи ноздри благочестивой женщины раздулись так, словно из них вот-вот готов был повалить дым, а затем и появиться пламя.
– Отлично, значит, мне придется высказать вам все прямо отсюда. Я… то есть мы, порядочные женщины, почитающие святую церковь, хотим видеть наш замечательный город свободным от заведений, подобных вашему, равно как и от посещающего их сброда. Мы намерены сделать Виргиния-Сити достойным, спокойным местом, в котором люди могли бы жить, не опасаясь за нравственность своих детей. Местом, где не надо закрывать своим малолетним сыновьям и дочерям глаза и уши всякий раз, когда выходишь с ними на улицу. Настало время вам и вашим блудницам убраться отсюда!
Похоже, Молли Блейр всерьез полагала, что если произносить подобные фразы замогильным голосом, глядя при этом горящим взором не в глаза собеседнице, а куда-то поверх ее плеча, то они возымеют немедленное действие: Роуз, рыдая и ломая руки, упадет на колени и уползет в ночь, за ней тем же путем дружно изыдут все ее блудницы, после чего в доме, ставшем, разумеется, собственностью церкви, можно будет отслужить благодарственный молебен.
Ее пламенная речь действительно имела некоторый результат. Услышав завывания под дверью, все служащие сгрудились за спиной Бена, молча, но не без любопытства досмотрели спектакль до конца и вернулись к своим делам: бармен – к пивному крану, музыканты – к инструментам, а «блудницы» – на площадку для танцев. Среди клиентов послышался смех, и взоры, бросаемые ими в сторону жрицы нравственности, послужили весьма выразительным послесловием к ее выступлению.
– Ну и ведьма! – Роуз так раскраснелась от смеха, что румяна на ее щеках стали выглядеть бледными пятнами. – Надо же явиться сюда с такой белибердой, да еще и ночью! На кой черт ей это понадобилось, Бен?
– Не знаю, – ответил тот, задумчиво теребя край своей шляпы. – Она глупа как пень, но мы догадывались об этом и раньше. Знаешь, во всей ее трескотне мне очень не понравилось слово «мы». Похоже, Роуз, тебя ждут неприятности. Но не стоит принимать это близко к сердцу: спроси любого мужика, кого бы он выбрал – ее или тебя, и ты поймешь, что я прав. Перед тобой никто не в силах устоять.
– Иди ты к черту, Бен Пул! – фыркнула Роуз. – Забирайся под свою телегу, накройся драной попоной, и спокойных тебе снов! Впрочем, если тебе надоело общество лошадей, дорогу сюда ты знаешь.
Продолжая посмеиваться, Бен пересек улицу и направился к постоялому двору, где его ждала постель. Он предвидел, что Молли Блейр и ее армия святош-доброхотов не скоро отцепятся от Роуз, но в конце концов Роуз разнесет их в пух и прах. А на это, что ни говори, стоило посмотреть!
6
На следующее утро Дессу разбудил мерный гул церковного колокола. Проснувшись, она не сразу поняла, где находится, но вершины далеких гор, маячащие в квадрате открытого окна, сразу напомнили ей об этом. Прошлым вечером девушка не стала опускать шторы и теперь лежала, наслаждаясь бездонной голубизной неба и ярким солнечным светом. День начинался хорошо.
Похороны остались позади, и это вызывало в ней чувство облегчения. Возможно, люди и специально придумали такую долгую и пышную церемонию погребения, чтобы потом вздохнуть свободнее, не стыдясь этого. Установленный ритуал очищал душу и сердце, позволял достойно, как и полагается цивилизованному человеку, разделить свое горе с другими, но чтобы завершить все предписываемые им формальности, Дессе надо было появиться в церкви.
Наспех ополоснувшись, она задумчиво посмотрела на свое траурное платье. Для посещения церкви оно подходило как нельзя лучше. Другое дело – то, что обычно носят под ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38