Чего говоришь — папой называть? А кого она мамой называть будет? Вот женишься, тогда все само собой на свои места встанет. Ишь ты какой привереда!
— Мам, у нас поесть чего-нибудь есть?
— Есть! А как же! Кашку манную мы только что с Машенькой варили. Поешь, она еще не совсем окаменела. Потом еще… морковочки я почистила, погрызть можно…
— Да что ж я — кролик какой, чтобы морковку грызть… — недовольно нудил сынок. — Я же вот только что приносил зарплату, неужели нельзя какого-нибудь мяса купить, котлет нажарить или… или голубцов сделать?
— Какие это ты деньги вспомнил? — возмущенно затрясла щеками Олимпиада Петровна. — А на что я, по-твоему, юбилей отмечала! Вчера гостей было тридцать штук! И в ресторане! На что бы я их кормила? А я тебе еще вчера говорила — наедайся на неделю! А ты только напился на всю жизнь вперед! Еще и трех дней не прошло, а ему опять мяса подавай! Вон, учился бы у верблюдов: один раз поели — и на целый месяц!
Дуся даже не стал спорить с матерью: уж он-то хорошо знал — дело это безнадежное.
Умывшись дочиста и без аппетита поклевав манной кашки, которая все же успела затвердеть так, что ее нужно было резать ножом, Дуся демонстративно взгромоздился на весы.
— Уйди с весов, ты мне экран загораживаешь, — попросила матушка.
Весы и в самом деле стояли в самом центре комнаты, исключительно для того, чтобы Олимпиада Петровна ни на миг не забывала о весе.
— …убедительная просьба — каждому, кому хоть что-то известно про исчезновение Глохова Иннокентия Викентьевича…
— Дуся! Да отойди же ты! — уже нервничала Олимпиада Петровна. — Там опять кто-то потерялся!
— Да тебе-то что? Глохов какой-то! Можно подумать, ты его сейчас искать побежишь! — упрямо пялился на стрелку весов Дуся.
Стрелка неумолимо торчала на юбилейной отметке в сто килограммов и двигаться обратно не собиралась. Дуся втянул в себя живот, глубоко в рот втянул щеки и выдохнул. Стрелка не шелохнулась.
— Ну вот… — уныло пробормотал Евдоким. — Уже девяносто восемь! И все от недостатка питания! Манную кашу я уже в детстве проходил, а теперь бы мне…
— Бат-тюшки! — ухватилась за щеки Олимпиада Петровна. — Да он еще и сумасшедший!
Выделывая странные пируэты, она все же умудрялась из-за телесов Дуси разглядеть экран.
— Я говорю — ты посмотри! Он из психушки сбежал! — запричитала она. — Это что ж получается?! Мы вот так вот с Машенькой пойдем гулять, а тут он и найдется! Псих этот! Он на нас и выскочит! А я с ребенком!.. Дуся!!! Немедленно посмотри на этого бегуна и завтра же отыщи его!
Дуся тяжело вздохнул, глянул на экран и остолбенел. Беглецом из психдиспансера был его сегодняшний знакомый! Именно тот раздетый мужчина, чей перстень весь день оттопыривал карман Евдокима, тот, кого Дуся видел собственными глазами с разбитой головой.
— С ума сойти!.. — пробормотал он.
— Ему уже не надо, он уже сошел, заранее побеспокоился, а вот тебе!.. Тебе, милый мой сынок, пока некогда с ума сходить… — надула накрашенные губы Олимпиада Петровна. — Ты и так-то не больно с головой дружишь. Тебе необходимо найти этого… этого спринтера и… и обезвредить!.. Только вот как? Если его обратно в психушку, он снова сбежит, а если в тюрьму, так он там долго не задержится…
— Он… он, мам, практически обезврежен… уже…
— Это как? — не поняла маменька. — С чего это он обезврежен, когда тебе прямо на всю страну говорят, что его поймать надо и… и что-то с ним сделать! Где это он обезврежен и почему органы ничего об этом не знают? Нет уж, милый сынок, тебе надо обязательно его найти… а потом… а потом можешь с чистой совестью передать его мне. Уж я его как следует… поговорю с ним. Он мне перестанет пугать бедных пенсионеров! Он мне… Дуся! Ну что ж ты стоишь? Беги немедленно писать план поимки! Прямо не знаю, ну такой увалень!
Дуся вышел из комнаты и побрел к себе. Та-а-ак… парня через телевизор уже ищет милиция. А что, если станут еще лучше искать и набредут на их роддом? И вспомнят, что был такой умник, который им сам рассказывал про какого-то убитого мужика в хозблоке, а потом… ой, да кто их знает, что они найдут потом! Нет, конечно же, сам Дуся никого не убивал, а кто докажет? Да никто! Пашка, что ли? Ха! Этот первый же и завалит! Вон он как лихо дело перевернул, Дусю чуть самого в психушку сегодня не отправили. А потом он же и о тюрьме похлопочет. Нет, надеяться ни на кого нельзя, все надо самому… да… именно так — самому! Найти убийцу, передать властям, а они уж что хотят, то пусть и делают. Главное, чтобы потом к Дусе никаких претензий не предъявляли. И чего бояться? Он уже несколько дел сам раскрыл! Вон и Машка подтвердит! Нет, Машка, конечно же, ничего подтверждать не будет, мала она еще, да и ничего не знает, не надо ей знать, но… Но факт остается фактом — он в деле расследования не новичок. И вообще! Может быть, ему кто-нибудь еще и спасибо скажет? Например, родственники этого бедолаги… Точно, вот завтра он к ним и отправится. А как он их найдет? А найдет он их… да позвонит на телевидение, спросит все данные, и все дела!
После принятого решения на душе как-то полегчало. Нет, ну в самом деле — он уж чуть было себя за больного не принял! Чего греха таить — сегодня даже специально себя этим перстнем колол, чтобы убедиться, что не спит и что ему не мерещится.
— Маманя! — Он вышел из своей комнаты совсем с другим настроением. — А давай-ка мы с тобой картошечки пожарим!
— А давай-ка ты сам пожаришь! — не шелохнулась почтенная дама. — Машутка! Ты хочешь картошечки? А? Ну скажи: «Мама! Давай позарим Масеньке кальтосецки. Масенька хоцет кальтоски!»
— Маса хоцет чипсов! И дозиевки! А маме пива!
— Ма-а-а-ма!! — взревел Дуся. — Ну сколько раз говорить! Научи Машку звать меня папой! И потом — мы же говорили, что ты не будешь покупать ей чипсы! Да еще и газировку!
— Вот поэтому она тебя и зовет «мамой», что ты к ней без понимания относишься и она к тебе! — поджала губы Олимпиада Петровна. — И вообще… чипсы я себе покупала…
Но Дуся ее уже не слушал. Он присел перед дочерью на корточки и по слогам учил:
— Мария! Ты уже взрослая девица! Давай говори правильно: я — папа! Запомнила? Ну давай — па-а-а-а-па-а-а-а…
— Нек… — упрямо качала кудрявой головенкой «взрослая девица». — Ты — ма-а-а-а-ма-а-а-а! А там сидит… дед!
— Ма!.. Маша! Какой дед?!! — подпрыгнула Олимпиада Петровна. — Это ж я — твоя бабушка! Хотя… можешь называть меня мамой.
— Нек… — сурово супила бровки девочка. — Ты — дед! Итамуста хьяпис ночем.
— Та-а-ак… — уперла руки в бока матрона. — Кто сказал ребенку, что я ночью храплю? Она сама не могла до этого додуматься! Она всегда спит в это время!
— Ма, — уныло отбрехивался Дуся. — Ты и правда думаешь, что, когда ты храпишь, кто-то может уснуть? Наивная!
Весь оставшийся вечер мать и сын Филины учили маленькую Машеньку, кого и как следует называть. В конце концов девочка окончательно запуталась и уже в кроватке, перед сном пробормотала Дусе:
— Давай я тиба буду баусей звать… чоб дед не ругайся…
— Зови меня просто Дусей… — сдался Евдоким. — Как нашу собаку.
— Гуся… — улыбнулась Машенька и чмокнула Евдокима в колючую щеку. — У тиба четка выясла…
— М-да… — качнул головой Дуся, почесывая густую щетину. — Недоработка…
И пошел бриться — его маленькая дама чуть не укололась.
Утром он начал свою смену на работе весьма решительно — смело распахнул двери в кабинет к главврачу и сразу с порога заявил:
— Матвей Макарович, вы только не юлите, а отвечайте в лоб! У нас есть профсоюз?
— Что тебе опять понадобилось, свет мой Евдоким? — насторожился главный.
От этого работника он каждый раз мог ожидать чего угодно — от роскошных подарков в виде новых белых халатов до очередного найденного трупа, причем на территории их роддома!
— Мне нужен отпуск и путевка «Мать и дитя». — Дуся хлопнул по столу и старательно загрустил, чтобы главный немедленно догадался, как тяжело отцу одному, да еще и без путевки, воспитывать дочь.
— Ну какой тебе отпуск? Ты ж ведь сам по этой путевке не поедешь. Стопроцентно — отправишь отдыхать с Машей Олимпиаду Петровну. А мне вот тут стоишь и бессовестно лжешь! Да еще и отпуск клянчишь…
— Позво-о-ольте! — вытаращил честные глаза Дуся. — То есть как же это лжу? Все честно! Путевка «Мать и дитя», по ней и поедут мои мать и дитя! Чего непонятного? А отпуск нужен мне! Потому как мне даже и путевки не положено, нет такой путевки «Отец Евдоким и дочка Маша». Вот как только организуют — я первый!
— Дуся… — медленно поднялся из-за стола главврач Беликов. — Ну ты ж понимаешь, что сейчас у нас просто катастрофически не хватает работников. У нас же сейчас все женщины рожают, ну просто как из пулемета, потому как деньги за это дают. Ну погоди маленько, женщины одумаются, и уж потом… Ну ведь прямо роды принимать некому, ты ж понимаешь!
Дуся облизнул мгновенно высохшие губы:
— Так вы меня чего — вы меня в акушеры переводите? Ну чтоб я роды принимал, что ли? — осипшим голосом спросил он.
— Господи! Дуся! Ну как такая ересь могла в твою башку залететь?! Меня Пряхин за одну такую мысль разорвет! Скажет, что я порочу светлое имя акушера!
— Тогда я вообще ни фига не понял… а чего меня не отпускаете? Пусть женщины рожают, я-то тут и вовсе не при делах! Это их мужья… — Дуся замялся, потом потряс головой и начал заново: — Вы, Матвей Макарович, мне мозги не пудрите! Я ж вас просил, отвечайте прямо — что там у нас с профсоюзами? Путевку дадите? Я ее выкуплю. И еще сверху добавлю чего-нибудь… ну, например коробку конфет… Коркунова. Мама говорит, что жутко дорогие.
— А вот и не надо дорогие… — вдруг блеснул очочками Беликов. — Чего ж зря деньгами раскидываться!
— То есть путевку вы так даете? Бесплатно? — радостно оскалился Дуся.
— Ну конечно! Только мы от тебя ждем ма-а-аленькую благодарность. А, Дуся?
— Да ну вас, Матвей Макарович, — отмахнулся Дуся. — Сами всегда говорите, что маленькую, а сами потом как попросите, так у меня никаких денег не хватает. Давайте я вам лучше просто так, бесплатно, благодарен буду. Или могу песенку спеть, стих там какой-нибудь рассказать… я смогу.
Беликов покривился.
— Ну и куда я этот твой стих? Ты б лучше в детстве песенки пел, может, из тебя что и получилось бы, а сейчас я все больше по театрам да по эстрадам… А вот ты, мой добрый друг, купи нам небольшие гинекологические креслица, а? Сам же знаешь, ну так нужны! А я уж тебе и путевку и отпуск, а?
Дуся на миг задумался.
— А диван не подойдет?
— Гинекологический? — отвесил челюсть главврач.
— Да кто его знает… у нас маменька новую мебель в гостиную купила, а старый диван девать некуда. А он еще такой хороший, новый совсем! Мы его в прошлом году брали. У нас его соседка взять хотела, но если вам надо…
— Н-ну… можешь и диван, мы его в холл поставим, если новый, но только кресла тоже купи! — сурово сверкнул из-под очков глазами Беликов. — И вот тогда… а то, понимаешь, ты ему то дай, се дай, а он… на благо родного роддома расстараться не хочет! Все, иди. Я сейчас переговорю с Ниной Сергеевной, она тебе найдет путевку… Когда надо-то?
— Завтра! — тут же выпалил Дуся. — И отпуск чтоб тоже!
Беликов еще серьезнее глянул на подчиненного и тоном, не терпящим возражения, добавил:
— Ладно… будет завтра. Но только тогда три кресла! Три!
Дуся опустил плечи. Три кресла! И где он возьмет деньги? Но потом воспрял — да хоть сорок! Сейчас он пообещает что угодно, главное, чтобы маменька завтра с Машкой уехали отдыхать, а он ушел в отпуск, а уж потом — сколько он купит, дело десятое. К тому же Беликов и одному креслу рад будет — кто ему, кроме Дуси, еще купит?
— Три говорите? — деловито насупился он. — Но тогда только… чтобы путевки были у меня к обеду!
— Идет! — мотнул головой старенький главврач, и Дуся вышел из кабинета — день начинался неплохо.
Дальше все прошло тоже великолепно, будто кто-то специально расстилал перед Дусей ковровую дорожку.
Путевку принесли минут за двадцать до того, как Евдоким отправился на кухню. Он немножко попрыгал от избытка чувств, чмокнул в морщинистую щеку санитарку бабу Любу и побежал обедать — требовалось срочно обдумать план дальнейших действий. Сначала надо было позвонить маменьке, сообщить ей радостную весть, пусть бегает по магазинам, закупает себе и Марье нужные вещи. Потом… а вот потом надо позвонить на телевидение — он вчера и телефончик записал — и выяснить, кого они там потеряли. И уже с завтрашнего утра бежать в гости к родне неизвестного мужичка.
После обеда Дуся метнулся к телефону, но тут его ожидала неудача — на телефоне прочно зависла медсестра Раечка. Это был крах!
Дело в том, что при всей телефонизации страны, в роддоме было только три телефона, по которым можно было говорить свободно. Остальные находились по кабинетам, и за каждый личный звонок персонала Беликов тут же этот самый персонал нещадно штрафовал. Но и из тех трех, которые были доступны, два постоянно не работали, их еще с Нового года никак не могли отремонтировать, а один… один сейчас заняла Раечка. И ладно бы кто другой, но эта медсестричка всегда зависала у аппарата минут на сорок, не меньше, Дуся засекал. И получалось, что позвонить ему в ближайший час не удастся. Однако время поджимало. Оставался только один старый, добрый, проверенный способ.
Дуся ворвался к врачам и сразу же спросил:
— Пряхин Андрюха где?
— В родовой, — отмахнулась Юля, молоденькая помощница Пряхина. Она была занята важным делом — подкрашивала себе губки. — Там кого-то привезли… кажется, женщину. Сейчас и я пойду, а то потом кричать будет… Дуся, у меня губы ровно накрашены?
— Нормально, — не глядя на губы, буркнул Дуся. — А где его пиджак?
— Вон, на стуле висит, телефон в правом кармане, на прошлой неделе новый купил. Хотя мне его бывший больше нравился, у него кнопочки светились… — кокетливо сообщила прелестница и, призывно виляя бедрами, отправилась принимать новую жизнь.
Пряхин уже несколько лет сходил с ума по сотовым телефонам. Именно на них он тратил основную часть заработной платы, и чуть ли не каждый месяц у него появлялась новая трубка.
1 2 3 4 5