Мне слова "куда смотрит милиция?" поперек горла. Вот так...
И он провел ладонью у шеи.
- Ну, это постановка вопроса обывательская, куда смотрит...
- Когда со стороны судачат. А если мать спрашивает, жена, сын?.. Того, кого потерпевшим называем...
Я не ожидал такой горячности.
- Послушай, Игорь. Но ведь человек привыкает к обстоятельствам. Да и в литературе, в кино, на телевидении, там же сплошь и рядом следователь с преступником беседует...
- По душам?
- Вроде того. И в самом деле, не можешь же ты каждого преступника ненавидеть? Дау тебя никаких нервов не хватит в личные с ним отношения вступать.
Мазин поостыл.
- Я зло не терплю, а особенно подлость, - сказал он, не повышая больше голоса. - Подлость за то, что остается часто неподсудна.
Наш разговор, взявший было детективный крен, качнулся в сторону философского отношения ко злу, но Мазин, как видно, не особенно любил распространяться на общие темы, и разговор выровнялся, пошел о предметах обычных - общих знакомых, пролетевших годах и тому подобном. Короче, в тот осенний чистый вечер ни морж, ни плотник не поймали ни одной устрицы. Неподвижные ракушки остались на берегу, а мы, подышав воздухом, вернулись в город. Я, собственно, и не придал особого значения той части разговора, что коснулась "сургуча и капусты". Тогда я думал, что это всего лишь инерция нашего отношения к смерти Сергея, вернее, к ее обстоятельствам.
Подвозя меня, Мазин, между прочим, спросил:
- Ты обратил внимание на девушку на кладбище?
- Ты, кажется, тоже.
- Интересная девушка. И переживала искренне.
Мы оба подумали об одном.
- Нет, Сергей не был способен увлекаться, - сообщил я.
Сплетничать не стали. Попрощались мы в машине.
Я поднялся по лестнице и позвонил, но открыла мне не Полина Антоновна. На пороге стояла Лена, та самая, о которой только что вспоминали. Впрочем, удивляться не приходилось, она же сама говорила, что собирается зайти. Я, правда, не думал, что так быстро. А с другой стороны, когда же, если не сегодня?
- Заходите, пожалуйста.
Я вошел и повесил плащ в прихожей.
- А мы с Леночкой сумерничаем, - сказала Полина Антоновна. - Посидишь с нами?
- Конечно.
Я присел на кушетку (Лена и тетя Поля сидели за столом) и посмотрел на гостью. Да, она была старше, чем показалось мне вначале. Хотя сейчас и нелегко определять женские годы, ей, видимо, было около тридцати. Выдавали не морщинки или другие приметы внешности, а глаза, взгляд женщины, оставившей позади юношеский рубеж.
- Лена писала под Сережиным руководством, - повторила Полина Антоновна то, что я уже знал.
- Вас тоже интересовал восемнадцатый век?
У Сергея сохранились пристрастия деда.
- Представьте.
- Время пудреных париков и мушек?
- Сергей Ильич считал, что это было время сильных характеров.
Она смотрела прямо, широко открытыми серыми глазами.
- Сильные характеры встречаются в любое время.
- К сожалению, не всем.
Я вдруг сообразил, что оговорился, сказал "интересовал", а не "интересует" и она, возможно, неправильно поняла, даже обиделась. Потому и говорит с каким-то сдержанным, но ощутимым вызовом.
- Теперь вам труднее будет работать? - спросил я по возможности доброжелательно, стремясь загладить оплошность.
- Да.
Разговор, очевидно, не клеился. Я сделал последнюю попытку.
- Ваш муж тоже научный работник?
Попытка провалилась. В ответ прозвучало так же коротко:
- Нет.
- Простите. Я, кажется, слишком много спрашиваю?
- Почему? Обычные анкетные данные.
Это было не так уж точно и несправедливо. Что-то во мне отталкивало ее. А она мне между тем нравилась, привлекала. Но чем? Непонятно было. Вижу человека безусловно впервые, а ощущение такое, будто знакомый, чем-то тобой обиженный. Во всяком случае, не обрадовал я ее своим приходом, и так она себя и повела.
- Я пойду, Полина Антоновна.
Она поднялась, и ясно было, что не нужно ее удерживать. И в то же время... она сама задержалась. Ненадолго, правда.
- Полина Антоновна!
- Да, деточка. Пора тебе? Что ж... иди.
- Вы обещали... Помните?
- Ах!.. Голова дырявая. Конечно, конечно.
И старушка торопливо подошла к шкафу, отворила дверцу, наклонилась и достала из нижнего ящика что-то завернутое в газету, плоское, небольшое.
- Вот, Леночка.
Она уже протянула сверток, сверху он был крест-накрест перевязан черной тесьмой, - но тут посмотрела на меня и опустила руку.
- Ты, Коля, наверно, хочешь взглянуть?
- Что это?
- На, развяжи.
Лена смотрела куда-то в пространство.
Я с некоторым трудом одолел туго стянутый узелок и развернул газету Под ней оказалась всего лишь фотография, старый снимок, застекленный в рамочке. Но зато какой! - три молодых человека, положив руки на плечи друг другу, улыбались бездумными улыбками безмятежной юности... Да, да, тот самый, на котором слева во вздутом ватой пиджаке стоял и я вместе с Сергеем и Михаилом. Тот самый, который помнил и не нашел на стене, потому что Сергей снял его.
- Вот не ожидал...
- Если вы хотите взять эту фотографию себе, возьмите.
Лена произнесла слова четко, будто прочитала, но не дочитала. Дальше ясно слышалось: "Не берите! Она нужна мне!"
И, подчиняясь этим непроизнесенным словам, я запротестовал:
- Что вы! Пожалуйста! Мне было просто любопытно взглянуть.
Хотя внутренне я был в полном недоумении. Зачем? Почему? Нашел один только аргумент. Девушка может быть полезной одинокой Полине Антоновне. Забежит, поможет. Вот и уступает она капризу, желанию Лены иметь юношеский снимок покойного учителя. И я, так подумав, уступил первородство.
- Пожалуйста.
Фотография была снова завернута, но на этот раз обошлось без тесьмы Лена уложила ее в сумку.
- Заходи, девочка.
- Обязательно, Полина Антоновна.
Они вышли в прихожую, а я снял пиджак и повесил на спинку стула. Чувствовалась усталость. Все-таки день был не из легких.
- Удивился, что я фото отдана? - спросила Полина Антоновна, возвращаясь в комнату.
- Вам виднее.
- Себе взять хотел? Понимаю. Не сообразила. Раньше ей обещала. А я привыкла слово держать.
- Зачем ей этот снимок?
- Для матери попросила.
- Для кого?
Мне показалось, что ослышался.
- Лена-то Натальина дочь.
Это распространенное имя мне ровным счетом ничего не сказало.
- Неужто забыл Наташу?
- Наташу?
- Кузьмину. Наташу. Помнишь?
- Да вы что? Неужели?
- Дочка это ее, - подтвердила Полина Антоновна.
Так вот чем привлекла меня эта девушка! Она была похожа на мать, даже очень похожа. Только прическа другая. У той коса, а у Лены волосы по-современному разбросаны по плечам. А заплети она их в косу... Впрочем, это я зря. Я уже привык к тому, что с возрастом все чаще видишь случайно, встречаешь людей, похожих на тех, кого знал в свое время молодым. Идешь по улице, вдруг - он! Сделаешь шаг навстречу и поймешь - ошибся, у того давно уже и комплекция другая, и шевелюра пореже... Так и привыкаешь постепенно, понимаешь, что природа во всем многообразии не столь уже неисчерпаема, и каждое поколение состоит из давно протиражированных типов лиц. Правда, природа всегда мудра, и это повторение тоже свой смысл имеет. Рассматриваешь, например, в музее кавалера в жабо и вдруг замечаешь, что сними он шляпу с пером и постригись по-человечески, и окажется не на виконта, а на техника из домоуправления похожим. Так и ощутишь преемственность поколений от "Ночного дозора" до нашей простой ПМГ.
Но это шутки, конечно, которыми я свой мозг от перегрузки дня начал уже предохранять, а по сути родство Лены с Наташей впечатление на меня, конечно, произвело серьезное, вновь отбросило в атмосферу прошлого, тех лет, когда вместе со мной, Сергеем и Михаилом в одной группе училась Наташа Кузьмина.
- Не ожидал.
- Разве Сергей не говорил никогда?
- Что?
- Что Наталья рядом живет.
И Полина Антоновна назвала ближний городок, куда минут за тридцать можно было добраться электричкой.
- Нет, никогда... Да ведь я и бывал-то не так часто.
- Верно. Лена у него заниматься стала уже после твоего приезда последнего.
Конечно, зачем ему было говорить о Наташе? Приезжал я ненадолго, хватало и более важных дел. А Наташа что? Она ведь даже до выпуска не доучилась вместе с нами. Исчезла как-то неожиданно. Кажется, мать тяжело заболела, переводиться пришлось. Помню только, что произошло это сразу после трагической смерти Михаила.
- Вот, понимаешь, и попросила она карточку для матери. Ты уж не обижайся.
- Ну, о чем вы...
- А у меня к тебе просьба есть.
- Охотно, все что могу...
- Можешь.
Это Полина Антоновна произнесла уверенно, а вот в самой просьбе как бы затруднилась. Во всяком случае, мысль свою первоначально выразила не очень ясно.
- Говорили тут уже со мной. Приходили. С кафедры. Короче, бумагами, архивом интересуются.
- Сергея?
- Да. Ты в этом понимаешь?
- Ну, можно сказать...
- Я так и думала. Посмотри, сделай милость.
- Бумаги? С какой целью?
- Посмотри. Труд-то вроде бесхозный остается. А аарод пошел бойкий...
- Ваши права...
Она махнула рукой.
- Какие права? Зачем они мне! Не о себе пекусь.
- О ком же? О Сергее?
Я подумал, она опасается, что кто-нибудь присвоит его труд.
- Погляди в общем виде Что к чему. Если есть что интересное, лучше я Лене отдам.
- Лене?
- Не удивляйся. Она умница. До ума доведет.
Я почувствовал, что не только практические соображения движут Полиной Антоновной.
- Вы привязаны к ней?
- Сережа был привязан... И она к нему.
Как было понимать эти слова, я не спросил, не решился.
- И все-таки вопрос щепетильный.
- А если проходимцу достанется? Думаешь, они только на базах орудуют?
По существу я не возражал. "Оставь надежды, сюда входящий" на вратах храма науки пока не написано. Для проходимцев, я имею в виду. Однако же...
Полина Антоновна видела мои колебания.
- Ты думаешь, я твою щепетильность не понимаю? Понимаю прекрасно и уважаю. Но помочь Елене хочу Да и справедливо это. Сергей-то ее не довел... Теперь у нее дела усложнятся. Сам слышал. А ей нужно поскорее на ноги встать. Защититься. Жизнь у нее очень даже нелегкая. Муж... Ты тут спрашивал, научный работник? А он вообще не муж, а так...
- Что значит "так"?
- А ничего не значит. Пустое место.
Допытываться подробностей я не стал Для меня вопрос не в этом заключался. Семейные дела Лены и научное наследие Сергея у меня в голове, в отличие от Полины Антоновны, были вещами разными.
- Почему вы сразу не сказали, что Лена дочь Наташи?
Этот вопрос тоже не был главным. Он сиюминутно возник и вроде бы не по существу разговора. Скорее я задал его, чтобы ослабить немного натиск Полины Антоновны, заранее предполагая ответ со ссылкой на старческую память.
Ответ, однако, оказался другим.
- Лена не захотела.
Я удивился.
- Чтобы я знал?
- Чтобы ты знал.
- Почему?
- Выходит, тоже щепетильная.
- Ну, знаете...
- Да что тут знать! Ты посмотри бумаги, а там и видно будет, стоит щепетильность соблюдать или нет.
В этом отказать я не мог. Хотя и не представлял, какой объем работы предстоит и как это скажется на моем отъезде. Впрочем, большого архива я у Сергея не ждал. Он никогда не говорил, что зарылся в бумагах. В науке он был больше преподаватель, чем исследователь.
- Договорились, Полина Антоновна. Завтра и займусь.
- Займись, займись, пожалуйста. Помоги.
"Кому? Ей или Лене?"
Но это я спрашивать не стал. Спать я лег на диване в комнате Сергея.
Окна отсюда выходили не во двор, как у Полины Антоновны, а на улицу, одну из старых городских улиц, возникших задолго до начала века. В наше время улица была покрыта камнем, гладко обработанным булыжником, почти брусчаткой, надежно державшей трамвайную колею. Теперь трамвай убрали, улицу заасфальтировали и пустили по ней троллейбус. Помню, что шумный трамвай, когда я ночевал у Сергея, не беспокоил нас нимало. А вот теперь и шуршащий транспорт оказался беспокойным, и красноватый свет рекламы гастронома напротив назойливо лез в глаза, несмотря на все попытки сомкнуть веки и заснуть. Усталость отступила, но и бодрости не было. Полежал, поворочался и встал, чтобы задернуть штору, хотя вначале полной темноты и не хотел.
И в самом деле, в темноте стало еще неприятнее. В квартире давно все затихло. Не знаю, спала ли Полина Антоновна, но из ее комнаты не доносилось ни звука.
"Что же мне предстоит?" - подумалось о предстоящей работе. На ощупь нажал я кнопку настольной лампы и зажег свет. Из-под абажура большая часть его падала вниз, и большие шкафы у стен, уходящие в темноту, показались еще больше.
"Но Сергей был аккуратен".
И я не ошибся. Открыв дверцу наугад, я вместо хаоса бумаг, которым сам грешу, увидел стопку папок. На каждой четко и разборчиво было написано содержание. Я потянул за шнурок одной из папок и еще больше порадовался. Содержимое в точности соответствовало содержанию.
"Ну, это облегчает задачу..."
Я с удовлетворением прикрыл дверцу. Потом открыл другую. Порядок был везде, и настроение мое поднялось. Захотелось продолжить поиск.
"А что в столе?"
В столе, правда, стопроцентного "орднунга" не оказалось, но разобраться можно было и здесь. Стол, как и все в комнате, был старинный, выполненный некогда по заказу. На ключ запирались не только дверцы, но и каждый ящик в отдельности. Однако прошедшее время я использую в самом прямом смысле. Запирались они когда-то, теперь все ящики выдвигались свободно, и отверстия для ключей были забиты давней пылью.
Я выдвигал ящики один за другим и просматривал бегло. В столе по первому впечатлению были собраны бумаги, так сказать, текущие, особого интереса не представляющие. Так, один был забит квитанциями по оплате за квартиру за много лет. Среди них я увидел лицевой счет с призывом: "Долг каждого съемщика жилой площади перед государством - своевременный взнос квартирной платы". Эта часть архива, разумеется, ни для Лены, ни для коллег Сергея интереса не представляла.
Остался один, нижний справа ящик. Я потянул его на себя, но ящик не подался. Он был заперт.
"Что тут? Деньги? Документы?"
Впрочем, через минуту я убедился, что предосторожность хозяина была чисто символической. В центральном ящике в углу лежала связка ключей, маленьких изящных ключиков, о назначении которых было нетрудно догадаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19