– Они будут бесполезны.
– Если вы так уверены в своем решении и так тверды в своем ответе, мои попытки не будут помехой.
– Нет, но они будут раздражать.
Мерлион лишь засмеялся в ответ на ее колкость, но Бранну ее открытое неповиновение не показалось забавным. Их последующие встречи были бурными. Он чувствовал себя связанным обещанием, данным Мерлиону, и все больше уверялся, что этот союз обеспечит Даре безопасность и спокойствие. Дом Мерлиона находился на юге, далеко от границы, где проливалась кровь. Бранн хватался за любую возможность, чтобы настоять на своем, умоляя, потом призывая к послушанию. И Милдред была его постоянным адвокатом.
Дара стремилась в Чилтон, но теперь он не был для нее таким раем, каким был Атдаир. Она чувствовала отчуждение ото всех, кто проявлял любовь и заботу о ней. И от этого она страдала. Ее желание быть послушной сестрой не осуществилось. Она слишком долго надеялась только на свой ум и поняла, что не может подчиниться власти брата. Они ссорились, мирились и опять ссорились. Она не боролась против усилий Мерлиона вызвать ее любовь, в этом не было нужды. В действительности она испытывала к нему лишь дружеские чувства, не более. Его циничную откровенность она сравнивала с более грубой честностью. Она старалась не делать сравнений, но они оказались неизбежными.
Как-то, несколько вечеров спустя после возвращения Дары, Милдред причесывала ее, при этом она делала Даре выговор в том же духе, что и в прежние времена. Она не пыталась скрывать своего неодобрения тому, что Дара сопротивлялась желаниям Бранна.
– Ты огорчаешь своего брата, заставляешь его страдать. В прошлом ты была предана любому, кто носил имя Райланд. Где же твоя преданность теперь?
Дара вспыхнула, ее глаза встретились с глазами Милдред в зеркале из полированного серебра.
– Не стоит сомневаться в моей преданности. Бранн предан лорду Блекдину. А где твоя преданность, Милдред? Ты не верна мне!
Ее боль была щемящей. Милдред вздохнула:
– Мною руководит только любовь к тебе. Поверь, дитя, это правда. Ты всегда была нежной, преданной, Дара. Не забывай об этом сейчас, когда это так необходимо.
– Я ничего не забываю. Не моя вина, что я отказываюсь от того, что было дорого моему сердцу прежде.
Милдред не ответила. Она видела все стороны ссоры между братом и сестрой и жалела обоих. И себя тоже, хотя это было эгоистично. Дара уже не ребенок, чтобы беспрекословно слушаться ее, а Бранн становился раздражительным, когда она пыталась продемонстрировать свою власть над ним.
Милдред закончила причесывать Дару, заплела ей косы, надела на нее ночную рубашку и уложила, укрыв теплым толстым одеялом. Она задула свечи и направилась к двери.
– Спокойной ночи, дитя. Утро вечера мудренее.
Несмотря на невысказанные сомнения Дары, это предсказание сбылось. Напряжение между ней и Бранном слегка ослабло. Дара решила, что это произошло, потому что он отступился. Когда Бранн вошел в ее утреннюю комнату, в которую она удалилась днем, она смогла приветствовать его словами, напоминавшими об их прежней близости. Бранн поглядел на кушетку, обитую сатином, красивые стулья. Увидев вышитую подушку, он бросил ее к ногам Дары. Он улыбнулся, когда увидел у нее в руках иголку с шелковой ниткой и кусок льняной ткани.
– Если я не ошибаюсь, тебе не нравится утомительное рукоделие.
– Оно маскирует мою лень, выдает ее за трудолюбие, которого у меня нет, должна признаться.
– Милдред была бы довольна, если бы увидела тебя за этим занятием. Я очень хорошо помню, как она ругалась, когда Кервин и я разрешали тебе ездить верхом и охотиться с нами.
– Разрешали разделять с вами ваши царапины и наказания, – поправила она его.
– Отец никогда не наказывал свою любимицу.
– Я становилась любимицей только тогда, когда отец соизволял вообще заметить нас, что было редкостью. Это Милдред назначала наказания, и ее мягкость спасала непослушных братьев!
– Дай Бог тебе сыновей с такими же характерами, как у нас! – поддразнил Бранн и перешел от шутки к серьезной теме, да так быстро, что застал Дару врасплох. – Разве ты не хочешь детей, Дара, мужа? Приближается пора выходить замуж. Нельзя ограничивать свою жизнь только замком Чилтон или мною.
– Я горюю по Кервину, по другим людям. – В ее ответе не было упрека.
– У меня полная власть, и я лучше знаю, что тебе нужно в будущем. – Он смотрел на огонь, избегая ее взгляда.
– Ты заставишь меня дать согласие?
Он быстро взглянул на нее, раздраженный ее тоном.
– Никогда. Я только хочу, чтобы ты дала мне возможность доказать преимущество моего выбора.
– Я не возражаю против убеждения, Бранн. Я против насилия.
Удовлетворенный таким ответом, он вернулся к причине, по которой искал Дару.
– Мерлион должен вернуться домой, чтобы заняться делами своей усадьбы. Он хочет, чтобы мы поехали с ним и погостили у него недели две или месяц.
– Уехать из Чилтона? – В ее голосе чувствовался протест.
– Только погостить, – уверял он ее. – Я бы хотел поохотиться. Он расхваливает богатства своего леса, но я не покину тебя. Я поеду только в том случае, если поедешь ты.
– Лорд Блекдин для меня немногим больше, чем незнакомец.
– Так не должно быть. Он честный и преданный друг.
– Я поеду при одном условии, Бранн. Когда я захочу вернуться домой, будь то через две недели, через неделю или один день, моему отъезду никто не будет препятствовать.
– Согласен. Даю слово.
Он ушел. Она села, пытаясь преодолеть глубокое нежелание покинуть Чилтон. Это был ее дом, он был ей дорог, хотя он не оказался раем, как она когда-то думала. Если быть честной, то она понимала, что в этом не было вины ни Бранна, ни Милдред, ни даже Мерлиона. Беспокойство было внутри нее, и Дара боялась, что оно останется в ней навсегда.
Она неохотно встала и медленно поднялась к себе в спальню, чтобы начать собираться в длительную поездку. Никто не смог бы обвинить ее в нечестности. По крайней мере, намерение остаться там на целых две недели у нее было. А останется она там или нет, будет зависеть от хозяина и его отношения к ней.
В течение часа к ней пришла Милдред. Она знала о предстоящем путешествии и явно радовалась ему. Дара даже перестала быть с ней откровенной, стараясь не показывать своего страдания женщине, которая с сожалением признавала, что их разделяет непреодолимая пропасть. Все же Милдред служила Даре самым лучшим образом, собирая и раскладывая наряды для трудного путешествия, штопая и перешивая то, что было необходимо.
Они должны были отправиться на следующее утро. Дара проснулась с чувством потери. Она пробыла дома всего лишь неделю и снова ей приходилось уезжать. У нее не было никакого желания делать это. Где-то глубоко внутренний голос, причиняя ей постоянную боль, повторял, что удаляясь от Чилтона на милю, она на милю же удаляется и от Шотландии, и от Лаоклейна. При этой мысли она чувствовала себя одинокой, и это чувство смущало и пугало ее. Злоба была последней защитой Дары, нескрываемая и простая. Она проклинала своего брата, своего любовника и своего поклонника. Всех в равной степени, и от этого ей становилось легче.
Злоба заставила ее сделать последние приготовления к отъезду, под ее влиянием она вымылась и оделась с особой тщательностью. Полная решимости не поддаваться унынию, она надела красивое шерстяное платье приятного синего цвета и разрешила Милдред причесать ее, заколов пряди волос полированными деревянными шпильками. Ее тяжелая накидка была из серого бархата, отделанного беличьим мехом. Единственным украшением была подвеска из кованого золота в форме цветка. Дара осталась довольна тем, что в зеркале она увидела не только себя, но и свое спокойствие. Дара вышла из комнаты, не взглянув на Милдред.
Милдред проводила ее и молча смотрела, как Дара изящно спускалась по лестнице. Милдред понимала, что потеряла Дару навсегда.
Бранн ждал Дару внизу. Рядом с ним стоял Мерлион. Его красивое лицо было бесстрастным. В просторном зале было холодно – двери постоянно открывались слугами, которые брали чемоданы, стоявшие на полу, уносили их и укладывали в багаж.
Мерлион подвел Дару ближе к огню, задуваемому сквозняком.
– Мой дом не разочарует вас, Я тоже этого не сделаю. – Его манеры и тон были такими, как будто бы он стал любовником Дары.
Улыбка на ее губах не обманула его, ее взгляд от этой улыбки не стал теплее. Дара ответила:
– Даже самые большие богатства вашего дома не заставят меня выйти за вас замуж, милорд.
– Дара, мы поладим куда лучше, чем вам сейчас это представляется.
Она посмотрела на него, чувствуя странное очарование от его уверенности, которая не покидала его, несмотря на ее постоянные отказы. Он не был высокомерен, хитер, он просто не сомневался, что в конце концов она сдастся.
Вдруг испугавшись, она отвернулась от Мерлиона и стала искать Бранна. Он обещал ей, что ее не будут заставлять силой делать то, чего она не желает. Сейчас без какой-либо серьезной причины она вдруг поняла, что Мерлион Блекдин был совершенно иного мнения на этот счет.
ГЛАВА 15
Лаоклейн поднес к губам глиняную кружку и стал пить, не ощущая горечи плохого эля. Его взгляд и мысли были сосредоточены на женщине, низко согнувшейся над чайником, который качался над коптящим пламенем.
– Мы скоро уйдем, хозяйка. Не бойся.
Она выпрямилась при звуке его голоса. У нее было худое, но все еще молодое лицо.
– Уйдете, да? А сколько несчастья вы после себя оставите?
– Меньше, чем причиненное твоим хозяином во время похода на Атдаир, – коротко ответил он.
Хозяйка расставляла на столе глиняную посуду. Она не боялась этого сурового шотландского графа. Ни он, ни его люди не причинили ей вреда, не были с ней неучтивы. Правда, они силой вошли в ее дом и решили остаться до тех пор, пока не сделают то, за чем пришли. Но, несмотря на это, с ними она была в достаточной безопасности.
Они пришли на закате два дня тому назад. Шестеро, уставшие, смелые. Четверо из них расположились в хлеву, давно построенном ее мужем для коровы, которой уже не было. Этот же мужчина и еще один спали на полу в доме, около огня. Их присутствие не обременило ее. Готовя для них, она немного поела сама. Но они были шотландцами, а значит врагами лорда Чилтона. Если бы было возможно разрушить их планы, она бы это сделала. Даже смогла бы убить их, но за ней постоянно следили, и жила она далеко от соседей.
Фермеры, чьи земли граничили с ее, были людьми верующими, уважающими уединение. И пока из трубы ее дома шел дым, едва ли бы к ней пришел кто-то из соседей. Вот если бы ее очаг погас, а ее козы стали просить есть, вот тогда бы о ней заволновались. Теперь она жалела, что ее покойный муж был независимым и выбрал этот кусок земли вдали от других, хотя когда-то она гордилась этим.
Расстроенная своей беспомощностью, она поставила перед Лаоклейном миску с овощным супом, да так стукнула ею о стол, что кипящий суп выплеснулся на руку Лаоклейна. С руганью он приложил руку ко рту. «О Господи, – подумал он, – неужели все англичане учат своих женщин быть такими негостеприимными?» Это была неудачная мысль, потому что она напомнила ему о гордой, неповинующейся девушке, той, которую он старался забыть.
– По крайней мере, цвет твоих волос предупреждал, – пробормотал он.
Женщина спросила:
– Вы что-то сказали, милорд?
– Нет, – ответил он и снова принялся за еду. Если бы у него было какое-нибудь развлечение, он бы отвлекся от тревог, о которых уже не следовало думать. Упрямство Дары должно беспокоить ее брата. Скоро вернется Бретак. Его задание – выследить. Оно не очень опасно, если он не наделает глупостей. Возможно, он встретил какую-нибудь хорошенькую фермершу, и этим своим развлечением может накликать на всех беду.
Бретак вернулся под вечер с хорошими новостями. Он удивился, что Макамлейд был вспыльчивым и сердитым. Бретак стал рассказывать о том, что узнал.
– Ты думаешь, они отправятся сегодня вечером? – спросил Лаоклейн.
– Нет, утром. Граф, его сестра и этот лондонский лорд направляются в Лондон.
Лаоклейн тихо поднялся:
– Тогда нам придется рано вставать. Следи за женщиной, пока я не вернусь.
Встретив ее взгляд, полный ненависти, он слегка кивнул головой и вышел. Лаоклейн быстро сел на своего рыжего коня, который нетерпеливо фыркал. Приближалось время, когда ему давали есть. Коню не нравилось на этой ферме. Ему нравилось здесь даже меньше, чем его хозяину. Деревья вокруг этого временного укрытия не спасали от порывов холодного ветра.
Лаоклейн разведывал все повороты и изгибы неровной каменистой дороги на юг. Он был уверен в успехе, когда думал о своих помощниках. Он ни на кого не рассчитывал. Но когда он попрощался с Ниаллом, то эти пятеро уже ждали его в конюшне. Лошади были готовы. Во главе был Бретак. Он говорил от имени всех.
– Мы поедем с тобой, милорд. Горы Хайленд – наш дом. Тебе будут нужны верные люди.
– Вначале я отправляюсь в Англию, – сказал Лаоклейн.
– Да, – ответил Бретак. – Нам по дороге.
– Ниалл знает?
– Знает.
Это было три дня тому назад. Они беспрекословно поехали за ним в Англию и ждали его приказов. Теперь приказ есть. Рассвет станет свидетелем награды за терпение.
Рассвет был серый и ветреный. Казалось, что никогда не было ярких дней. У открытой двери Лаоклейн размышлял о том, что делать с женщиной, которая дала им кров, хотя и не желала этого. Так ее оставлять нельзя. Ей нужно помешать разнести ее рассказ по соседям, а уж это она сделает сразу же после их отъезда. Но и убивать ее он не хотел, как это предложил один из его людей. Ее презрительное молчание, ее прямые, зловещие взгляды говорили о том, что она не боится его намерений и не будет обещать молчать в благодарность за свое спасение. Да он и не поверит ей, даже если она даст такое обещание.
Некоторое время спустя он пробовал кожаные ремни, которыми связал ей руки. Он хладнокровно уверял ее, что один из его людей вернется, чтобы освободить ее.
– Иначе ты замерзнешь, когда догорит огонь, или звери ворвутся в твой дом.
Ей заткнули рот, говорить она не могла, и проклятия, которые она им посылала, читались у нее в глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34