".
И Володины "праехали далше". В Нью-Йорке прибывшую чету встречал брат Володина Лесик, имевший в Форест-Хиллз - таком же русском районе, как и Брайтон-Бич, две квартиры и небольшой продуктовый магазин. Лесик приехал за Володиными на микроавтобусе, похожем на старый "рафик" - вполне возможно, из Союза и вывезенном, - погрузили в него вещи, усадил брата с супругой на переднее сиденье, подивился сосредоточенной угрюмости собаки и сказал:
- Этого пса можно было и не вывозить из России. Таких в Америке полным-полно.
Володин возразил:
- Таких - нет. в пасти Анзора полтора килограмма чистого золота.
Лесик неверяще ахнул: как так?
- Ты, похоже, ничего не понял, - сказал ему Володин. - Я же тебе намекал в письме... Понимаешь, я спрашивал, найдется ли в Нью-Йорке приличный собачий зубостав. Что ты ответил?
- В Нью-Йорке есть все, - машинально пробормотал брат: он хорошо помнил, что отписал в Москву. - Как в Греции.
- В общем, у Анзора полная пасть золота. Две челюсти.
- А как ты его кормишь?
- Так и кормлю. Хряпает мясо золотыми зубами, не жалуется.
- Зубостава придется привезти из Брайтон-Бич, - произнес брат, что-то прикинув про себя, - в Форест-Хиллз таких нету.
С Анзора наконец-то сняли проволочный намордник, и пес обрадованно защелкал зубами. Золотые зайчики заскакали по обшарпанному нутру "рафика". Лера не выдержала, вспомнила, как её водила в кабинку для "душевного разговора" таможенница, и опять заплакала.
Зубостава Анзор принял недружелюбно, ушел от него в комнату, залез за тяжелую пыльную портьеру и зарычал.
- Ничего, ничего, пусть порычит, - зубостав весело потер руки, - от меня другими собаками пахнет, вот ваш песик и волнуется. - Он иронично хмыкнул: - Разволновался!
Но подойти к себе Анзор не дал - он не пустил зубостава даже на порог комнаты, в которой скрылся: едва тот показался в проеме двери, как Анзор взвился из-за портьеры и, скаля сияющую пасть, понесся на зубостава. Тот едва успел прихлопнуть дверь. Ротвейлер тяжело ударился в неё четырьмя лапами сразу, едва не выломав вместе с коробкой.
Зубостав стер мелкий горячий пот, проступивший на лбу:
- Во дает! Рычит хуже налогового инспектора.
- Сейчас я с ним справлюсь. Живо справлюсь, - уверенно произнес Володин и шагнул в комнату. В ту же секунду он выпрыгнул обратно, ухватился обеими руками за бронзовую, украшенную вензелями скобу, притискивая дверь к себе.
От удара сильных собачьих лап дверь дрогнула, из пазов полезла какая-то пластиковая дрянь, похожая на окаменевшую замазку.
На лбу Володина также появился мелкий горячий пот. Он растерянно посмотрел на зубостава:
- Это что же такое делается?
- Он вас также не подпустит к себе.
- Почему? - жалобно спросил Володин.
- Ему понравилось жить с золотыми зубами. Комплекс египетской царицы Хатшепсут. Той тоже нравилось золото.
- Я все-таки попробую сделать ещё один заход, - сказал Володин, - не верю, чтобы не получилось.
И опять выскочил из двери с испуганным лицом. Пес вновь хрястнулся всем телом о дверь, выбил из пазов пластмассовую замазку и глухо предупреждающе зарычал.
Подошла Лера, уперла руки в боки, - Володин по обыкновению приготовился к нотации, - но Лера неожиданно захныкала:
- Говорила же я тебе, давай этого живоглота к тете Маргоше на дачу отправим, но ты, как всегда, занял позицию телеграфного столба...
Володин понял, что сейчас - тот самый выгодный момент, когда можно резко ответить жене и не получить отпора.
- А золото ты где бы везла? В пи...? - вскричал он и зло глянул на живот жены.
В ответ на повышенный голос хозяина за дверью вновь зарычал Анзор. Лерино лицо плаксиво скривилось:
- Взяли бы вместо Анзора какого-нибудь другого пса из подворотни, он только бы благодарен нам был за то, что мы его привезли в Америку, свет и мир показали. Да здесь всем собакам не жизнь, а рай... В отличие от проклятой России.
Володин уже не обращал внимания на бормотание жены - понял, что вряд ли та сумеет снова собраться с силами, чтобы обрушить на его голову разящий словесный дождь, он соображал, как же быть дальше.
- Не кормить этого гада, и все! - продолжала ворчать Лера, хотя московского запала у неё уже не было, никак она не могла набрать прежние обороты. - Тогда он это золото сам выплюнет.
На следующий день попытку вынуть золото из пасти ротвейлера повторили - пришел новый зубостав - лысый, интеллигентный, в золотых очках, - но и у него тоже ничего не получилось: Анзор с ревом, будто натовский бомбардировщик, кинулся на зубостава, тот оказался не таким ловким и проворным, как его предшественник, Анзор успел ухватить его за штанину и крепко сдавил челюсти. Зубостав рванулся, половина штанины осталась у Анзора. Зубостав не выдержал, взвыл почище Анзора.
Володин засуетился, извиняясь, кинулся осматривать его обнажившуюся, с редкой черной шерстью ногу - не зацепил ли Анзор своими золотыми челюстями, - потом жалобно заглянул перепуганному зубоставу в лицо:
- Ну что, не удастся?
- Больше я к этой ополоумевшей дворняге не ходок. Пусть в пасть вашему Трезору заглядывают другие.
Ругаясь, он отправился в ванную прилаживать к брюкам оторванную штанину.
- Предупреждала же я! - вновь взялась за старое Лера. - Вон, говорят, что немцы людей травили овчарками, а сейчас выясняется, что это были не овчарки, а ротвейлеры. Ротвейлеры - это специальная порода, выведенная для того, чтобы рвать и есть людей... У-у! - Лера завыла безутешно, как паровоз, на смену которому пришел локомотив с электрическим двигателем. Жрать Анзор не получит больше ни крошки. Через четыре дня сдохнет от голода, и мы легко сдерем с его зубов золото. Неужели его нельзя ничем уколоть, усыпить? Тоже мне, мужчины называются!
- Для того чтобы этого гада уколоть, к нему надо подобраться. Он же к себе никого не подпускает.
Пострадавшему зубоставу пришлось заплатить за порванные брюки, и он удалился. Анзор целый день метался голодный по комнате, выл, бился лапами о дверь, рычал, ярился, вел себя, будто взбесился, а потом неожиданно стих.
- Похоже, смирился абрек, - сказал Володин.
- Все равно ничего ему есть не дам, - заявила Лера. - Когда свои кровные полтора килограмма вернем - может быть, получит пару куриных ляжек в порядке разового поощрения, а так - ни за что! Потом вообще выгоним, нечего этому оглоеду делать в нашем доме.
Через час Володин забеспокоился:
- Что-то он ведет себя слишком тихо. Как мышь. Может, заглянуть?
- Не надо! - повысила голос Лера. - Еще чего не хватало! Заглянешь, когда он подохнет!
Но Володин не выдержал и, соблюдая меры предосторожности, приоткрыл чуть-чуть дверь. В образовавшуюся щель толщиной не более нитки ничего нельзя было увидеть, он попрыгал-попрыгал и приоткрыл дверь пошире.
В лицо ему пахнуло свежим воздухом, из-под портьеры вырвался ветер, взвихрил пыль, Володин хотел было захлопнуть дверь, ему показалось, что вместе с пылью из-за портьеры выметнулся и Анзор, но вместо этого он неожиданно резко и широко распахнул дверь.
В комнате никого не было.
Ротвейлер исчез.
Окно было выдавлено, в образовавшийся широкий проем Анзор и выпрыгнул. Володин с остановившимся сердцем кинулся к окну, выглянул в него, увидел внизу кусок стекла, - крупный осколок блестел зеркально, бил в глаза, рядом была рассыпана стеклянная мелочь, и все.
Хрипя, Володин метнулся в коридор, пулей вылетел за дверь и с грохотом скатился с третьего этажа по лестнице вниз, не стал даже ждать лифта. Лера высунулась из квартиры следом:
- Ты куда?
- Анзор исчез...
Лера запричитала. Володин думал, что Анзор, выпрыгнув из окна, разбился, лежит сейчас, переломанный, с высунутым окровавленным языком где-нибудь под кустом либо в яме, а оказалось - нет: Анзор, судя по всему, приземлился благополучно, отряхнул с себя сеево мелких осколков и умчался в самостоятельную американскую жизнь. С килограммом золота в пасти.
Володин долго стоял над блескучими осколками и продолжал задавленно хрипеть - ему было плохо. Потом заплакал.
Через пятнадцать минут он вместе с братом Лесиком и всем его семейством, - Леру свалил сердечный приступ, и она осталась дома, отправился на поиски Анзора, но куда там - того и след простыл.
СЕМЕЙНЫЙ ОТДЫХ В ТУРЦИИ
Вечером Поплавский принес своей жене огромный букет цветов. Это были роскошные, желтовато-белые, очень крупные хризантемы на длинных ножках, ослепляющие своим богатством, не лишенные, как все тепличные цветы, запаха, и крикнул с порога жене:
- Ирина, неси сюда большую хрустальную вазу с водой!
Из комнаты выпорхнула жена Поплавского - молодая, красивая, с нежной персиковой кожей, гибкая, будто изящный зверь, - такими женщинами можно любоваться бесконечно, они ласкают взор даже самого угрюмого, равнодушного к женской красоте мужчины, тихо всплеснула руками:
- Какая красота! - Спросила, не веря: - Это мне?
- Тебе, тебе, - довольным тоном произнес Поплавский, - дары подмосковной осени.
Наверное, он был прав: цветы тоже можно считать дарами осени, как яблоки, сливы, груши, картошку, прочие фрукты и овощи, что попадают на стол. Было, конечно, в этой затертой фразе что-то манерное, но у Поплавского она прозвучала словно цитата из хорошей книги.
- Ох, Эдичка! - охнула Ирина, обняла мужа за шею, поцеловала в щеку. - Спасибо! Давно я от тебя не получала таких цветов.
Поплавский расцвел ещё больше, улыбнулся лучисто:
- Это не я... Представь себе - не я. Это мой шеф! Он, он! Поплавский засек недоумение, проскользнувшее в глазах Ирины, засмеялся, повторил: - Он! И это ещё не все.
- Шеф? - Ирина попыталась вспомнить шефа... Ей представился опрятный плечистый господин в костюме долларов за восемьсот, шелковом галстуке, стоящем дороже, чем костюм её Эдички, - молчаливый и сильный мужчина, с которым они постояли вместе минут пять или шесть во время презентации фирмы, где работал Поплавский, - и все равно до конца вспомнить его не смогла. Вспомнила только костюм, а вот вместо лица в памяти осталось что-то безликое: глыба лысеющей головы, и все. - Шеф?
- Да. Неужели ты не помнишь Александра Александровича? Ну не может этого быть!
Ирина сделала рукой замысловатое движение, улыбнулась неувренно:
- Почему же? Помню, хорошо помню.
- Он о тебе говорил много лестных слов, вот столько, - Поплавский широко раскинул руки, - целую книгу можно издать. И вообще, - Поплавский неожиданно огляделся, понизил голос до шепота, словно бы его кто-то подслушивал, - он ко мне здорово подобрел.
- С чего бы это?
- Не знаю! - Поплавский приподнял плечи, рукою притронулся к волосам жены. - Может, из-за тебя... Он знает, как сложно содержать красивых женщин, как их обеспечивать. Возможно, меня даже повысят, шеф на это сегодня намекнул. - В глазах Поплавского возникло счастливое мальчишеское выражение, он сунул букет жене в руки, схватил её за талию и закружил, закружил в прихожей.
Прихожая у них была тесная, снести все, что в ней находилось, было несложно, и Ирина, боясь разгрома, тесно прижалась к мужу. Ей стало радостно от того, что у мужа все так хорошо складывается, глядишь, и денег будет приносить больше, и они, в конце концов, выпутаются из долгов, перестанут чувствовать себя униженными, когда на улице доводится останавливаться около лотков с какими-нибудь диковинными фруктами, и они не могут купить ничего - в кошельке у бывшего подполковника железнодорожных войск Поплавского вместо денег - сплошной писк. Собственно, он и раньше не был богатым, военный инженер Поплавский, но все подполковничьей зарплаты хватало, чтобы и питаться прилично, и обновки покупать, и отдыхать на юге...
Потом все изменилось. Армия обнищала, и Поплавский ушел в отставку. Пристроился к одной коммерческой структуре замом генерального директора структура вскоре пошатнулась, директора в подъезде собственного дома пришили двое наемных убийц, выпустив в него четыре пули из ТТ, его коммерческого зама нашли в машине с перерезанным горлом, и Поплавский поспешил покинуть структуру - перешел работать в товарищество с ограниченной ответственностью "Игус" на должность менеджера. Но ему пришлось конкурировать с молодыми мальчиками, не брезгующими никакими способами в достижении цели, и Поплавский увял, перешел в нынешнюю контору, возглавляемую бывшим сотрудником Министерства нефтяной промышленности Александром Александровичем Невским, манерами и стилем руководства походящим на своего далекого великого однофамильца. У Поплавского была странная должность - менеджер по работе с коллективом. Он так и не нашел, чем ему следовало заниматься - то ли возить воду на коллективе, то ли самому привозить воду коллективу... В общем, на работе этой Поплавский потихоньку чахнул, чувствовал себя никому не нужным, метался по офису из угла в угол, мешая работать тем, кто действительно был занят делом; устав, хватался за сердце от одышки, делал кислое лицо и усаживался в углу пить представительский кофе с печеньем, хотя кофе с одышкой и аритмией не совмещался.
В конце концов он не выдержал, пришел к Невскому, выбрав момент, когда тот, после заключения крупной сделки, находился в хорошем настроении, жалобно произнес:
- У меня ничего не получается.
Взгляд у Невского сделался холодным, он оценивающе оглядел Поплавского с головы до ног, словно женщину, - у Поплавского от этого взгляда к горлу подкатил твердый комок. Невский неопределенно помотал в воздухе рукой:
- Пока, Поплавский, работайте, как работали. Проведем ежегодную презентацию - там видно будет.
На презентацию Поплавский пришел с Ириной и по тому, как заинтересованно смотрел старый холостяк и стрелок за красивыми юбками Невский, понял, какой живец нужен на эту рыбу, - сердце у него заколотилось, будто у старого рыбака, подсекшего на удочку крупную добычу. У Поплавского даже руки задрожали - он понял, что надо делать.
А когда шеф вызвал его к себе, усадил в кресло, угостил коньяком, от сладкой судороги свело икры, так и затряслись колени. Поговорили о том о сем, - обычная трепотня, так любимая "новыми русскими", считающими, что они стали тем самым высшим светом, к которому столько лет пытались безуспешно пробиться, - после чего Невский вытащил из вазы огромный букет хризантем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46