Штабные работнички поначалу обрадовались уходу бригады и решили занять под ночлег первый этаж, но деда как толкнуло что-то. Приказал без разговоров тащить все, включая Ундервуды, железные ящики, дамочек и чернила наверх, а пулемет снять с тачанки и поставить на втором этаже перед лестницей. Выставил охрану часового и подчаска, назначил смену. Люди в охране временно прикомандированные, только долечивались и отправлялись снова в строй, потому все при своих конях. За коней вчерашние селяне переживали больше чем за себя, вот и упросили деда ночевать в тачанках, да на сене. Он спорить не стал - дело ваше, главное караул сменяйте вовремя.
Среди ночи на смену красным в село примчались согнанные бригадой с насиженного места махновцы. Разведка у них работала не хуже бригадной. Враз донесла, что красные ушли по тревоге из села. Те дожидаться незваных гостей не стали, поднялись и резонно рассчитали, что самое безопасное место - то соседнее сельцо откуда толко-только умчалась красная конница.
Вкатились махновцы в село без разведки, все разом. Часовые, надо отдать им должное, не спали, услышали топот, подняли народ. Бойцы полувзвода заняли было оборону, а штабники потащили по лестнице первый из железных ящиков. Под тяжестью людей, железа и секретов три года гнившее дерево первой же ступеньки жалобно захрустело, охнуло и развалилось. Ящик выскользнул из рук писарей и рухнул вниз увлекая за собой в облаках древесной трухи и пыли остатки пролетов и столбы опоры. Люди успели отскочить обратно на этаж.
В зальце влетел подчасок. Проорал только: Махно рядом! и выскочил к лошадям.
- Все штабные - в коридор! Залечь, занять оборону и не дышать. Чтоб не было слышно и видно. - Заорал дед столпившимся перед провалом писарям и машинисткам. - Женщин - в самую дальнюю комнату!
- Что ж нам робить? - Спохватился стоявший внизу возле груды деревяшек начальник штабной охраны.
- По коням, быстрей уводи околицей людей, тачанки и наших лошадей. От всего махновского войска вам никак не отбиться, постреляй для порядку, но не шибко, не останавливаясь. Поторопись алюр три креста к бригаде, пусть идут на выручку. ... Мы наверху затаимся, может сюда не полезут. Давай!
Полувзводный выскочил черным ходом и не прошло и минуты как тачанки затарахтели со двора, сопровождаемые дробным стуком копыт. Махновцы видать поздно заметили бегство красных. По селу поднялась стрельба, визг, топот погони. Дед расположил писарей, вооруженных карабинами и револьверами в глубине коридора второго этажа, а сам вместе с двумя штабными военспецами, бывшими фронтовыми офицерами, залег возле пулемета, держа под прицелом торчащий обломками край лестницы. Все погрузилось в темноту. Никто не проронил ни звука. Затаились и ждали...
Распахнулась от удара сапога дверь и в залу первого этажа с карабинами и обрезами наперевес темными силуэтами вошли несколько человек в селянских свитках и папахах.
- Запалы вогню, Пэтро, бо ничого не бачу.
Защелкало кресало и по стенам побежали тусклые блики от красного огня зажигалки.
- Никого. Вбиглы красножопи...
Через некоторое время в здание ввалилась толпа разгоряченных погоней, усталых, голодных и злых словно черти махновцев. Из их разговоров затаившиеся наверху люди поняли, что основной массе конвойцев удалось пользуясь темнотой оторваться от погони, но несколько человек подстрелили и посекли шашками, в плен не взяли. По повязкам на телах убитых решили, что спугнули заночевавший в селе лазарет и очень расстроились, упустив тачанки с неприменным медицинским спиртом и стриженными сладкими медсестричками. Попробывали было полезть на второй этаж, но обнаружив вместо летницы обломки гнилого дерева, решили, что ничего интересного там не найдут, без лестницы наверх всеравно не залезть, поэтому лучше отложить все дела на утро, потому как на дворе ночь, а проклятые красные согнали с насиженного места не дав выспаться. Натаскали со двора охапки сена, повалились и захрапели. Правда охрану выставить не забыли и меняли ее четко, словно регулярное войско.
Под утро захлопали выстрелы, разнесся в сером предрассветном мареве звук кавалерийской трубы и эскадроны бригады пошли в атаку на село. Тут и дед с пулеметом оказался кстати, добавил огонька. Из окон второго этажа по отступавшей махновской вольнице постреляли как могли из своих стволов и осмелевшие, приободрившиеся писаря. Только дамочки, прильнув к ундервудам, дрожали по углам, зажав нежные ушки розовыми ладошками.
Комбриг опять остался недоволен, хоть и пощипали батьку здорово, но вновь махновцам удалось выскользнуть, вывести основные силы из под удара красной конницы. Хорошо, хоть свой штаб выручили.
Воевали как могли и умели. Но скоро Москве эта волына надоела. Взялись за батьку Махно всерьез, собрали войска, Первую Конную Буденного, красных курсантов и разогнали да порубали основные силы Махно, а сам батька больной и пораненный перебежал румынскую границу. Гражданская война закончилась.
Так или иначе, но красные победили. По тем или иным причинам, но в них поверило, за ними пошло большинство народа, их корни оказались крепче и глубже, ряды сплоченнее, воля сильнее, военное руководство - профессиональнее. Канули, пропали в прошлом стальные шеренги добровольческих офицерских полков, пулеметные тачанки анархистов, широкие будто Черное море шаровары петлюровцев. Стихли перестрелки. Пришел на разоренную украинскую землю какой-никакой, а мир.
Плохи ли, хороши ли были большевики, рассудит история, сравнивая их замыслы, обещания, мечты с результатами свершенного и содеянного, но также с деяниями самодержавных предшественников и демократических наследователей. Так объективнее. Бог им судья, безбожникам.
Перед дедом в Красной Армии разворачивались неплохие перспективы военной карьеры, но уж очень потянуло учиться. Если при царе-батюшке всё техническое образование деда логически заканчивалось на сельском локомобиле, а карьера завершалась на должности механика при сем чуде технической цивилизации, то Советская власть выдала шанс на высшее образование. Новая жизнь требовала, растила свои, молодые, верные кадры техничекой интеллигенции для индустриализации страны. Открывала перед вчерашними малограмотными крестьянскими и рабочими парубками и девчатами двери недоступных прежде институтов и университетов. Пропала, сгинула на время и для евреев процентная норма позорище сначала старой царской, а потом и новой, советской, системы.
Путь в науку для большинства таких как дед в те годы лежал через рабфаки рабочие факультеты, где вчерашние красноармейцы и командиры, рабочие и крестьяне пополняли до приемлемого уровня знания, вынесенные из начальных классов да коридоров. Сдавшие выпускные экзамены рабфака, зачислялись на первый курс университетов, институтов и техникумов.
Дед упросил комбрига Квитко отпустить его на занятия вечернего рабфака. Тот подумал-подумал и согласился. Но так вот сразу терять толкового штабного командира не очень уж и приятно, потому поставил свои жесткие условия. С утра до вечера Григорий готовил себе замену, обучал новичка всему, что познал за долгие годы империалистической и гражданской войн, а вечером прямо со службы верхом на коне, на пару с коноводом отправлялся на рабфак. Красноармеец забирал коня и отправлялся в казарму, чтобы утром вместе с подседланным конем ждать краскома возле городской квартиры.
Среди рабфаковцев люди попадались разные, большинство училось, круто билось с собственной темнотой, необразованностью, постигало азы ученых премудростей, превозмогало себя, видя впереди радостную светлую цель. Другие, барственно поплевывали, пересмеивали старорежимных профессоров, кичились пролетарской незапятнаностью, этаким первородством новоиспеченного гегемона. Запуганные революцией, гражданской войной и всей новой, непонятной жизнью преподаватели рабфака честно отработывали свой пайковый хлеб, старались передать ученикам знания, объясняли, помогали, но труд сей зачастую оказывался далеко нелегким и неблагодарным. За полгода - год требовалось вколотить в необразованные непривычные к умственному труду головы рабфаковцев гимназическую программу точных наук. Предполагалась усиленная самостоятельная работа учеников, но ведь все они днями работали или как дед служили в Армии.
Дед выдюжил, не сломался, пусть спать доводилось по три - четыре часа в сутки. Объединившись еще с тремя такими же одержимыми знаниями парнями они после занятий оставались делать домашнии задания, коллективно прояснять сложные моменты, а совсем уж непонятное - просто зазубривать, откладывая осмысливание на потом, до лучших времен.
В один из таких вечеров встретил дед в библиотеке студентку-медичку Мусеньку. Тоненькую, стройную, с высокой грудью, матовой нежной кожей, с гордо вскинутой точеной головкой увенчанной короной блестящих черных волос, словно сошедшую с виденной однажды в журнале картины грузинской княжны. Мусенька происходила из богатой респектабельной семьи, закончила с золотой медалью классическую гимназию и вначале, наслушавшись всяких страстей от родителей и друзей, здорово побаивалась неотесанных увальней рабфаковцев. Дед долго не решался подойти к буржуазной гордячке, пока случай не помог. Однажды Мусенька набрала в библиотеке столько учебных пособий, что чудовищная стопа книг вывалилась из тонкой ручки и рассыпала богатства мировой медицинской мысли по давно не чищенному паркету библиотечного пола. Один толстенный том, распушив страницы подлетел к сапогу деда и застыл, отражаясь в надраенном до зеркального блеска хромовом голенище.
Молодой краском поднял книгу и с легким полупоклоном вручил Мусеньке. Как оказалось вместе с сердцем, навсегда. Мусенька робко взглянула в карие глаза деда ... и приняла дар. Они поженились и стали на всю жизнь неразлучны в радости и горе. Рука об руку преодолевали все выпадающие на их долю испытания и невзгоды.
Дед отлично выдержал выпускные экзамены, распрощался с кавалерийской бригадой, спорол с военной формы командирские знаки различия и превратился в рядового студента бывшего Императорского Технологического Института. Старая профессура органически не признавала новый контингент студентов, однако, побаиваясь победившего хама, вслух не выражала свои истинные чувства и лишь исподтишка пакостила, тираня на экзаменах, заваливая на зачетах, едко высмеивая каждый промах краснопузых на лекциях.
Не переваривало новых соучеников и старое, кондовое, сохранившееся с дореволюционных времен студенчество. Старые старались во всем отличаться от красных, носили форменные, хорошего сукна студенчесие тужурки с блестящими гербовыми пуговицами, погончики со споротыми императорскими вензелями, фуражки со старорежимными кантами. Некоторые рабфаковцы поддавались на провокации, перли с кулаками в драки, заводили идеологические споры. Только не дед. Постарше других, многое повидавший, семейный, он не лез в бутылку по мелочам, не обращал внимания на придирки, просто делал свое дело как всегда лучше всех. Мусенька как могла помогала, объясняла сложные термины, переводила статьи с немецкого. Её положение было особо сложное, с одной стороны старые признавая своей осуждали за мезальянс; с другой товарищи - относились с изрядной долей предвзятого недоверия.
Времена наступили трудные, голодные, холодные. Оставшись без казенной квартиры, командирского пайка, коня и вестового дед понял, что молодая студенческая семья долго не протянет на более чем скромной студенческой стипендии. Жизнь однако приучила его не пассовать перед трудностями, искать и находить решение в различных жизненных ситуациях. Как ни сложно было в те времена найти приработок, но ему это удалось. Устроился механиком на... шоколадной фабрике. Одной из немногих работающих в медленно приходящем в себя, оживающем после гражданской войны городе. Фабрика получила заказ от немецкой фирмы на производство плиточного шоколада, работала в три смены, вот в ночную смену и взяли деда на работу.
Только утряслось с работой, новая напасть. Некий стукачок-доброволец из отвергнутых Мусенькой ухажеров донес в ректорат Медицинского Института о буржуйском происхождении студентки. Там не стали долго разбираться и быстренько отчислили молодую женщину. Только через год восстановилась она на учебе с помощью комбрига, как жена прошедшего войну красного командира. Доучилась и стала дипломированным врачем.
Дед решил не отставать от молодой жены и последние два курса окончил за один год. На удивление профессуре и сокурсникам. Не просто отсидел, отучился, но один из немногих закончил институт с красным дипломом, с отлично защищенным проектом на звание инженера-технолога.
Новая власть доверяла таким как он, еще бы - выходец из бедной трудовой семьи, бывший солдат, красноармеец, красный командир. Страна выходила из разрухи гражданской войны, восстанавливала железные дороги, заводы, фабрики, флот. Для возрождающегося из небытия Красного флота строились новые корабли, катера, подводные лодки. Заказ на проектирование и поставку дизелей для подводных лодок достался итльянцам, запросившим вполне доступную цену за небольшую партию движков. Весь фокус заключался в том, что по условию договора все изделия должны собираться русскими рабочими под руководством исключительно итальянских инженеров, ими же установлены, опробованы и запущены в строй. На долю покупателей оставалось только несложное техническое обслуживание и мелкий текущий ремонт двигателей. Всё остальное в течении гарантийного срока брали на себя поставщики. То что произойдет после его окончания - их нисколько не волновало.
Никакой технологической документации и чертежей покупка не предполагала. Наоборот, всё должно, по замыслу продовцов, оставаться тайной для русских. Вот почему одним из основных условий контракта являлось абсолютная непричастность красных инженеров и техников к сборке двигателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23