— Говорят, он носит в себе несколько пуль еще с Гражданской войны.
— Сказки, — махнул рукой Салтыков. — Морган в годы войны мыл золото в Калифорнии. Он и сюда подался за золотом, но опоздал. Записался в ополчение. Сделал блестящую карьеру, а ведь он даже не военный.
— Завидуете, князь?
— Отнюдь. Это лишнее подтверждение того, что Америка — страна неограниченных возможностей.
— Ну да. Жаль, что индейцы этого не замечают. У них, похоже, осталась только одна возможность — тихо вымирать. А тем, кто не воспользуется этой возможностью, поможет кавалерия Моргана.
— Законы истории жестоки, — сказал князь. — Слабый уступает место сильному. Так было всегда и везде. Но что будем делать с этой деревней? Подумать только, ее основал мичман Удальцов!
— А кто это? — спросил Гончар.
— Понятия не имею! Но он явно прибыл сюда с Тихоокеанского побережья. Нет, господа, я все больше убеждаюсь в том, что мы нашли то, что искали!
— Поздравляю, — сказал Степан. — Вам повезло немного больше, чем мне. Итак, вы остаетесь?
— Безусловно.
— Жаль расставаться, но мне пора. — Он подал руку Домбровскому. — Спасибо за помощь.
— Куда вы сейчас?
— В Ледвилл.
— Не хотите пополнить гардероб? Боюсь, что в мундире казачьего урядника вы будете привлекать к себе лишнее внимание.
— Не страшно. Здесь и не такое видали.
— Знаете что? — Домбровский хлопнул в ладоши. — Как же я мог забыть!
Из тюка, подвязанного к седлу его лошади, он извлек скатанный черный плащ с капюшоном.
— Вот! Замечательная вещь, и почти новая! Мне дали ее в каком-то монастыре недалеко от Сан-Франциско. Гончар, берите, не пожалеете. Теперь вы будете похожи на бродячего проповедника! Из всех маскарадных костюмов этот самый безопасный.
Салтыков крепко пожал его руку:
— Надеюсь, мы еще встретимся. Во всяком случае, вы знаете, где меня искать. Мы здесь осядем надолго. Идеальное место для лагеря. И соседи замечательные. Буду искать их дружбы. Знайте, что я всегда рад вам помочь.
— Вы уже помогли. — Степан примерил плащ, от которого исходил какой-то странный запах. — Хорошая вещь. Только не мешает ее проветрить.
— Вас пугает запах ладана? — Домбровский усмехнулся. — Я так и знал. Тот, кто так уверен в своей неуязвимости, наверняка связан с нечистой силой.
На другом берегу реки слышались резкие команды и скрип колес. Полк, не успев развернуться для атаки, вынужден был снова перестраиваться в походный порядок.
"Неужели Морган говорил о семье Горбатого Медведя? — думал Гончар, затягивая подпругу на вороном. — Он рвется в бой, как боксер, которому обещаны неслыханные призовые. Ну, и с кем ему воевать? В горах вокруг Ледвилла только шахтерские поселки да лагеря старателей, там давно уже не осталось и следа от индейцев. Даже если шайены решили покинуть резервацию, им нечего делать здесь. Горбатый Медведь уйдет в прерии Вайоминга или Монтаны. Если его не остановит кавалерия".
Надо было спешить. Надо было обязательно опередить полковника Моргана.
У Горбатого Медведя, как и у любого шайена, были особые счеты с ополченцами из Колорадо.
Белые поселенцы воевали с коренными американцами с того самого времени, когда впервые ступили на континент. Ирокезы, делавары, могикане, населявшие леса на восточных берегах, — они первыми познали на себе мощь и коварство цивилизованных армий. Но жители Великих Равнин до поры до времени оставались в стороне.
В девятнадцатом веке пришла и их очередь. Юты, сиу, моддоки отчаянно сопротивлялись нашествию белых. Но шайены не принимали участия в этих схватках. Этот народ привык уступать притязаниям наглых соседей. Земли хватало на всех, и шайены предпочитали покинуть насиженные места и освоить новые территории, лишь бы не затевать братоубийственных войн. Так, в течение трех веков они и перемещались от Великих Озер до Скалистых гор. Но отсюда отступать было некуда.
Апачи, арапахо, команчи и кайова дрались с белыми уже несколько десятилетий, когда весной 1864 года шайены впервые вступили в войну. В Колорадо началась золотая лихорадка. Тысячи искателей счастья хлынули в Скалистые горы, и губернатор Эванс озаботился безопасностью новых избирателей. Он предложил шайенам вполне приличную цену за их охотничьи угодья. Но индейцам не нужны были деньги. И тогда Эванс объявил им войну. Может быть, он и не решился бы на нее, если бы рядом с ним не было такого человека, как начальник ополчения, полковник Чивингтон, бывший по совместительству протестантским священником.
Чивингтон методично стирал с лица земли каждый индейский поселок, попавшийся на пути его Третьего кавалерийского полка. "Единственный способ договориться с дикарями заключается в том, чтобы уничтожить их полностью", — говорил он. Индейцы попытались сопротивляться, но их отряды были мелкими и разрозненными. Тогда шайены объединились с племенами арапахо и стали действовать крупными бандами. Новая тактика оказалась более эффективной. Ощутимые потери заставили губернатора Эванса пойти на мирные переговоры.
Вождь Черный Котел всегда стремился к мирному сосуществованию с белыми. Он был рад любой возможности прекратить кровопролитие, и подписал мирный договор на условиях, которые могли бы показаться унизительными для многих прочих вождей. Особенно если учесть, что переговоры начались в момент, когда войско шайенов и арапахо уже стояло под стенами Денвера. Еще одно усилие, и от города остались бы одни развалины. Но Черный Котел стремился к миру.
Согласно договору он отвел свои отряды и встал лагерем на реке Сэнд-Крик. Чивингтон прибыл туда немного позже. Выбрав удобный момент, когда большая часть воинов отправилась на охоту, полковник окружил мирный лагерь и приказал уничтожить всех, кто в нем остался, всех до единого. Именно там была произнесена его знаменитая фраза: "Убейте их всех. Нечего плодить вшей".
После артиллерийского обстрела ополченцы ворвались в лагерь. Приказ был выполнен. Вождь Черный Котел вышел навстречу кавалеристам, размахивая звездно-полосатым флагом, но был сражен градом пуль. Ни один ребенок, ни одна женщина, ни один старик не остались в живых. Кавалеристы с триумфом вернулись в Денвер, и горожане осыпали их цветами на улицах.
Многим действия Чивингтона показались излишне жестокими. Но разве не точно так же действовал прославленный генерал Шерман, чья армия весной того же 64-го года прорвалась в беззащитную Флориду? Шерман громил на своем пути фабрики и склады, сельские школы и поместья аристократов, церкви и больницы. Он разрушил тылы южан, и этим обеспечил победу Севера. Террор становился основной тактикой победоносного войска Соединенных Штатов. Так почему бы не применить эффективную тактику против других врагов, не менее опасных, чем Конфедерация?
Известие о резне на Сэнд-Крик распространилось среди индейцев. Чивингтон рассчитывал запугать их, но он ошибся. Война разгорелась с новой силой, и уже ни о каких переговорах не могло быть и речи.
Но теперь ситуация была не та, что год назад. Гражданская война закончилась. В Колорадо были стянуты достаточно большие силы регулярных войск. Армия не могла упустить новую возможность для получения наград и званий, а политиканы — для громких выступлений. Патриоты, расисты и пацифисты — все они использовали войну с одинаковой выгодой для своей карьеры.
Последний крупный отряд шайенов под командой Кривого Ножа насчитывал всего три сотни воинов, и тринадцать тысяч солдат преследовали его в течение шести недель. Когда же дело дошло до последнего боя, и индейцы были перебиты, перед глазами победителей открылась отнюдь не героическая картина. Среди убитых шайенов почти половину составляли женщины и дети. И было видно, что многие матери нарочно поднимали над собой своих младенцев, чтобы те погибли от пуль, но не попали в плен к белым.
С того времени ничего не было слышно о том, чтобы шайены снова на кого-то нападали. Они ушли на юг, в Оклахому, где поселились в резервациях. Правительство снабжало их всем необходимым для того, чтобы индейцы не умирали от голода слишком быстро. Молодые воины, истосковавшиеся по мясу бизона, порой убегали за колючую проволоку, чтобы поохотиться. За ними тут же отправлялся эскадрон кавалеристов, а родичей беглецов сажали в тюрьму как заложников.
Неудивительно, что Горбатый Медведь решил уйти на север. Гончару хотелось поскорее присоединиться к нему.
Но сначала надо было выручать Майвиса.


* * *

Домбровский подошел к нему с картой:
— Я прикинул ваш маршрут. Вот здесь вы пересечете реку и, двигаясь строго на север, дня через три выйдете к дороге. А дальше уже не заблудитесь. На всякий случай запоминайте приметы, чтобы на обратном пути не тратить время. Мне почему-то кажется, что мы еще встретимся здесь.
— Возможно. Рассчитываете задержаться?
— Придется. Князь влюбился в это место. Он уже видит тут русскую колонию, которая скоро превратится в новую губернию.
— А себя видит губернатором?
— Почему бы и нет? Империя обречена. Россия погрязнет в распрях, в пьянстве, в погоне за наживой. Только в колонии можно устроить жизнь по новым порядкам. Здесь поселятся свободные люди, и их дети будут первым поколением русских, не знакомых с рабством. Мы — сеятели, если выразиться языком наших реформаторов. Представляете, какой народ поднимется над этой пашней через два поколения? Сюда не доползет ни один столичный чиновник. И все, от сарая до дворцов, построит здесь свободный человек, а не крепостная вороватая пьянь.
— Свободный человек не строит дворцов.
— Это я в романтическом угаре ляпнул, — рассмеялся Домбровский. — К черту дворцы. Надо строить мосты, прокладывать дороги. Присоединяйтесь к нам. Работы хватит на всех.
— У меня есть работа, — сказал Гончар, садясь в седло. — И пока она не выполнена, я не могу строить планов на будущее.


Часть 4
ПРЕПОДОБНЫЙ

30. НЕ ДЕЛИТЕ ДЕНЬГИ НОЧЬЮ

Он отправился в Ледвилл, ни на секунду не задумавшись, зачем это делает. Ему вообще не хотелось ни о чем думать. Хотелось увидеть Майвиса, хотелось найти Милли. Если тебе хочется есть, ты находишь пищу и ешь, а не размышляешь о том, как это сделать.
Но, остановившись у обочины дороги на Ледвилл, Гончар призадумался. Обилие следов говорило о том, что ему предстоит встреча с большим городом. Степан ощутил просто звериную тревогу. Город — это десятки улиц, где из-за каждого угла тебе могут выстрелить в спину. На миг его охватило сильнейшее желание повернуть прочь, бежать без оглядки от этого скопища опаснейших существ на свете — двуногих тварей, изрыгающих огонь и свинец.
Волна страха окатила его, заставив зябко передернуть плечами, — и ушла. Опасность — лучший ориентир. Надо двигаться навстречу ей, тогда не заблудишься.
Он направил вороного вдоль дороги, разглядывая мусор на обочинах. Ветер донес до него запах домашнего дыма, и Гончар впервые подумал о том, что теперь ему придется добывать себе пропитание не охотой, а каким-то другим способом. В карманах у него не было ни цента, а фазана или зайца не подстрелишь на обочине.
Темнота опустилась внезапно, как всегда бывает в горах. Впереди, в стороне от дороги, за деревьями неярко светились два огонька. Подъехав ближе, Степан увидел приземистое здание с односкатной крышей. Пара керосиновых ламп освещала крыльцо с поблекшей вывеской: "Таверна Джона". Единственное окно было закрыто ставнями, и через щель пробивался тусклый свет.
Гончар вполне мог бы провести ночь в лесу. Он настолько привык к этому, что уже не помнил, когда последний раз ночевал под крышей. К тому же, чтобы проситься на ночлег, надо знать, чем ты будешь расплачиваться. И все-таки он остановился у таверны.
Он привязал вороного к жиденькому забору из корявых жердей, рядом с оседланным мулом, и поднялся на крыльцо. Из-за двери слышались негромкие голоса.
"Там люди, — подумал он. — Белые люди. Они могут что-то знать о Майвисе. Я должен войти. Я должен поговорить с ними. Я должен вести себя так же, как они, и казаться таким же. Они ничего не сделают мне, если примут за своего. А если и надумают убить меня, я всегда успею их опередить. Ну, так иди же, не стой".
Но еще несколько минут он стоял перед закрытой дверью, прислушиваясь и жадно втягивая пугающие и манящие запахи.
Возможно, Степан и не решился бы войти, но на дороге застучали копыта. Двое всадников приближались к таверне.
— А у Джона гости, — сказал один.
— Плевать, — ответил второй.
— Сэм, до берлоги остался какой-то десяток миль.
— Ну и тащись в берлогу. А я промочу горло и догоню тебя. Согласен?
— Соглашусь, если ты отдашь мне мою долю прямо сейчас.
— Ты что, Робин, не доверяешь мне, своему компаньону?
Степан не стал дожидаться окончания их спора. Отступать было некуда, и он толкнул дверь.
Широкие лавки вдоль стен да длинный дощатый стол составляли весь интерьер помещения, освещенного низким пламенем камина, возле которого сидел на корточках человек в темном балахоне. Его лицо скрывал капюшон. Выпростав руки из широких рукавов, он держал ладони у огня.
В другом углу таверны размещалась кухня. На плите шипела сковорода, и повар, худой как гвоздь, лениво помешивал фасоль деревянной ложкой.
— Вот и еще один из вашей братии, — сказал он, обращаясь к сидевшему у камина. — Похоже, такой же богач. Добро пожаловать, братец. Хорошо, если ты найдешь пять центов, чтобы расплатиться за похлебку звонкой монетой, а не молитвами за мое здоровье.
— А если не найду? — Гончар остановился на пороге, готовый развернуться и уйти.
— Ну, значит, завтра к утру мое здоровье будет вдвое крепче, потому что ты помолишься за него вместе с преподобным. Проходи, располагайся.
— Мне бы только переночевать.
— Лавки свободны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40