Больше всего мучило, что осталось незаконченное дело. Хотя он уже нащупал следы убийцы, но, как вначале бывает, доводы не были подкреплены вескими доказательствами, и подполковник Бублейников, которому передали дело, отказался от его версии.
Вчера вечером, истомившись в одиночестве, Коваль выключил телевизор и свалился навзничь на диван; пошли мысли о том, как же это его занесло сюда, в устье Днепра, в плавни, так далеко от дома. И не находил ответа. Решение поехать порыбачить пришло неожиданно. Будто его толкнули и сказали: "Поезжай!" Ружена собиралась в командировку в Карпаты, а он сложил чемоданчик, собрал удочки и, даже не позвонив Наталке, которая теперь жила отдельно, отправился на вокзал.
Сейчас удивлялся своему поступку. Но теперь ничего другого не оставалось, кроме как ожидать Келеберду, чтобы поехать в плавни, а пока ловить бычков.
Впрочем, сегодня он, наверное, и на бычков не пойдет.
Дмитрий Иванович с грустью посмотрел на указательный палец левой руки. Надо же! Красный, набрякший - казалось, болела вся рука, - он не давал покоя. На второй день по приезде Коваль, наловив с полдесятка приличных бычков, вытащил небольшую рыбку, которой не остерегся, несмотря на предупреждающий окрик деда - игла плавника вонзилась в палец. Палец словно огнем ожгло, Коваль едва не закричал. Потом боль немного утихла; склонившись через борт, он держал руку в воде, а дед принялся грести к берегу. После всевозможных примочек, которые делала Даниловна, боль унялась, но палец все равно оставался опухшим и давал знать, когда приходилось двигать рукой...
Где-то близко зафырчала машина. Коваль вышел в коридор и спустился на первый этаж. К гостинице подъехал грузовик, в кабине Дмитрий Иванович увидел вчерашнюю женщину с первого этажа.
Парень в старенькой гимнастерке открыл дверцы и стал помогать женщине выбираться из кабины. Она обхватила его шею, и он осторожно взял ее на руки и поставил на землю. Подал костыль, и женщина, опираясь на него и плечо парня, поковыляла к гостинице.
- Ничего страшного, - успокаивающе говорила Лиза. - Маленькая трещинка, и связки еще... Обулась в гипсовый ботиночек. Говорят, недели две - и все будет хорошо. Напрасно я паниковала...
Парень почему-то заинтересовал Коваля, но почему, он еще не знал.
Взяв на кухне чайник с кипятком, Дмитрий Иванович пошел к себе. Через открытую дверь услышал, как зазвонил телефон в коридоре и Даниловна сказала кому-то:
- Да, Андрей Степанович... Ничего страшного, велен покой... Не волнуйтесь... Зайдете? Понимаю, понимаю... Ах, ко мне в хату? Можно. Сейчас там никого нет. Дачники вчера выехали, как раз перед грозой. И Лиля моя уехала на занятия. Конечно, на ровном месте ей будет лучше. Никаких ступенек, рядом вода... Генерал - тот только у меня и останавливается... Завтра и заберу ее, Андрей Степанович... Хотите поговорить с ней сейчас? Внизу есть аппарат, параллельный... На кухне... Только он не очень исправный... Хорошо, попробую, если сможет подойти...
Даниловна положила трубку и заторопилась вниз. На ходу легонько постучала в дверь Коваля.
- Дмитрий Иванович, завтракать! Я вам яичницу приготовлю. Или, может, картошки поджарить?
- Все равно, - ответил из комнаты Коваль.
- Я сюда принесу.
Позавтракав, Коваль взял книгу академика Дубинина о генетике, вынес на балкон мягкое кресло и умостился в нем. Солнце еще не поднялось высоко и на балкон не заглядывало, пронизывая белые с голубизной тучки. Горизонт скрадывал таинственную даль, фелюги в лимане казались ненастоящими, а люди на берегу словно бы жили в игрушечном, выдуманном мире, и все вокруг было прекрасным до нереальности.
Вскоре внимание Дмитрия Ивановича привлекли чьи-то голоса. Из-за угла дома, опираясь на плечо Юрася и налегая на костыль, вышла Лиза. Парень подвел ее к бревнам, лежавшим на краю обрыва, осторожно усадил и подал книгу, потом принес деревянный ящик из-под овощей. Подставил его под больную Лизину ногу, издали похожую на куклу.
Гостиница стояла неподалеку от обрыва, длинные, толстые бревна лежали как раз напротив балкона, где, не замеченный молодыми людьми, сидел Коваль.
Он проследил, как осторожно устраивает Юрась на ящике Лизину ногу, и невольно прислушался к беседе.
Парень спросил:
- Что-нибудь еще нужно?
- Нет, спасибо, - ответила Лиза. - Вы и так со мной слишком возитесь, такое благородство проявили. Надеюсь когда-нибудь отблагодарить.
Разговор, казалось, был закончен, но Юрась не уходил.
- И надо же было этому случиться именно сейчас! - не выдержала, пожаловалась Лиза.
Юрась вопросительно уставился на нее.
- Называется отметила день рождения!
- Вчера?
- Нет, послезавтра, да все равно, - грустно проговорила Лиза. - Хотя танцевать не собиралась. Но теперь и купаться не смогу.
В Лизином голосе слышалось нескрываемое огорчение. Та женская печаль, которая вызывает у мужчины вечное, как мир, желание броситься на помощь.
Юрась сочувственно смотрел на эту удивительную женщину. Он еще никогда не встречал таких, как у нее, глаз - больших, с желтизной. В их глубине светилась нежность и одновременно прятался страх, как у провинившегося котенка. Глаза и пугали, и взывали, и манили. Им в этой игре помогали капризные губы.
Но вот Лизин взгляд посуровел, и без всякого перехода тоном экзаменатора она спросила:
- Ваша фамилия Комышан?
- Да, - немного растерянно подтвердил Юрась. - А вы откуда знаете?
- Я знахарка! - Она опустила на миг глаза. - Андрей Степанович ваш брат?
Юрась еще больше удивился.
- Об этом нетрудно догадаться, - улыбнулась Лиза. - Вы очень похожи. Такие же черные брови, горбинка на носу, но вы красивее... Вас тут по-уличному черкесами называют. За черные брови и черные усы? Как в песне...
- Не знаю.
- А за что?
- Может, за характер, - пожал плечами Юрась.
- У брата вашего характер - ого! - согласилась Лиза.
- Вы моего брата так хорошо знаете?
Лиза уклонилась от ответа, пробормотала что-то невнятное.
- Вы из рыбинспекции? - спросил Юрась.
- Нет. С фабрики, из Херсона.
- У вас с Андреем дела какие-то?
- Для вас неинтересные, - засмеялась Лиза. Она шевельнула ногой и сразу же скривилась от боли. - Может, я люблю икрой полакомиться... Вы у Андрея Степановича спросите...
Юрась, словно завороженный, не сводил глаз с Лизиного лица - оно то кривилось от боли, то озарялось светлой улыбкой, от которой в сердце разливалось приятное щемящее чувство. "Как она хороша!" - думал Юрась. Лиза теперь казалась ему старой знакомой. Где же он видел ее? И не мог вспомнить. Может, во сне? Под конец службы ему часто снились девчата, знакомые и незнакомые. Раньше он был безразличен к девушкам, поэтому в армии ни от кого не получал заветных писем. Возвратившись в Лиманское, тоже не бегал в клуб на танцы. Теперь же его, едва ли не впервые в жизни, что-то сковывало в разговоре с женщиной, лишало речи.
Лиза не могла надеть спортивные брюки, поэтому набросила поверх купальника коротенький халатик, оставлявший на виду не только в гипсе толстую, словно кукла, травмированную ногу, но и другую - стройную, соблазнительную, немного загоревшую ножку. Да и вся она в этом легком халатике была чрезвычайно женственная, какая-то очень милая.
Она никак не могла пристроиться на бревнах, крутилась и кривилась, и Юрась то и дело поправлял ящик, на котором лежала больная нога.
- Знаете что... - вдруг нахмурилась Лиза, и глаза ее сразу стали как желтки. - Оставьте меня... Теперь я сама управлюсь со своей бедой.
Юрасю показалось, что при этих словах на продолговатое Лизино лицо упала тень, потом эта тень и ему заслонила мир: потемнела трава, почернел за Лизиной спиной голубой залив.
- А если бы я захотел вас видеть? Часто. Каждый день.
В этом вопросе было и утверждение, и надежда.
Лиза внимательно посмотрела на Юрася.
- Ты это серьезно? - Она внезапно перешла на "ты", словно перед ней был мальчишка.
Юрась кивнул. Он побледнел.
- Зачем это тебе, Юрась? - ласково произнесла она. - Ты еще юноша и у тебя все в будущем.
- А что, разве нельзя дружить? И в будущем?
- Как дружить? - усмехнулась Лиза. - Не замужем я, а в женихи ты не годишься мне.
Обиженному Юрасю так и хотелось спросить: "Почему?" Он сдержался, но Лиза все поняла.
- Молодой еще! - мягко проговорила она.
- Грех небольшой, - только и смог ответить он. Через силу пошутил: Недостаток, который проходит с годами. Но разве я говорил о свадьбе? грубо, пряча смущение, рубанул он.
"Да-а, - подумал Коваль, услышав эту словесную дуэль. - Парень, кажется, того, готов..."
Человеческие чувства не признают ограничений и могут вспыхнуть неожиданно, вопреки любым привычным нормам. Пожилые мужчины находят себе молодых жен, юноши берут в жены женщин старше себя. Временами возраст перестает играть свою решающую роль, и неуправляемые чувства становятся сильней каких-либо соображений, побуждают человека к подвигу, на любые жертвы или толкают на преступление.
- Вы еще и грубиян! - вдруг рассердилась Лиза.
Юрась процедил: "До свидания!" - повернулся и неторопливым шагом, с поднятой головой, направился в переулок.
"И в самом деле - характер", - с доброй улыбкой подумал о нем Коваль.
3
Ловилось хорошо. В садке у Дмитрия Ивановича уже плескались три небольших тарани и подлещик. Но привычного азарта не было, и он все чаще отрывался от поплавков, то посматривал на солнце, которое медленно выкатывалось из-за необозримого лимана и высвечивало верхний слой воды, то бросал взгляд на зеленую стену камышей, становившуюся все ярче.
Сначала объяснял свое состояние болью в пораненном пальце, но потом понял, в чем дело, и удивился: куда подевалась его былая страсть, когда он с удочкой в руке забывал обо всем на свете?
И Дмитрия Ивановича снова охватили мысли, которые в последнее время не покидали его: о своем теперешнем месте в жизни. В течение минувшего пенсионного года с ним происходили странные вещи. То, что раньше, из-за занятости на работе, не было достижимым, а теперь стало доступным, внезапно утратило всякую прелесть. Декоративный садик на своем участке в Киеве он привел в порядок, выкорчевал засохшие кусты роз и посадил другие, наново проложил дорожки и посыпал их песком, но делал это не от душевной потребности, а чтобы скоротать время, которого вдруг оказалось чрезмерно много. И вот даже самое большое увлечение остыло в нем. И где?! В знаменитых плавнях, куда не каждый может попасть, в волшебно зеленом рыбьем царстве, о котором столько слышал и мечтал.
Словно проверяя себя, Коваль вынул из воды садок, посмотрел на рыбу, которая барахталась в железной клетке, и, удивленный, снова опустил ее в воду.
Тем временем поплавок одной из удочек потянуло влево. Коваль прозевал момент подсечки и по клеву понял, что упустил приличного карася. Было обидно. Но сердце его не вздрогнуло той горьковато-сладкой дрожью, которая пронизывает заядлого рыбака, когда тот видит, как поплавок вдруг клонится набок, а потом резко уходит под воду.
Черт возьми, с ним что-то происходит! Может, он просто захворал? Той страшной болезнью пожилого человека, когда, выбитый из стремительного течения жизни, он начинает чувствовать свои хвори и его неожиданно сваливает инфаркт. Особенно часто это случается с военными, которым после напряженной службы очень тяжело привыкнуть к новой, гражданской жизни.
Но нет! Есть еще порох в пороховнице! Может, именно поэтому и тяжело, что лишился возможности выплескивать нерастраченную энергию. Ему теперь все чаще снились сны, в которых он ловил преступников, устраивал им хитроумные ловушки, вел дознание, раскрывал всю сложность человеческих взаимоотношений и борения страстей. Впрочем, никто ему не мешал и наяву раздумывать о таких делах и даже философствовать. Но он не мог рассуждать вообще, не имея перед собой конкретного дела, конкретной человеческой судьбы, не соприкасаясь с людьми, о мыслях, поступках и чувствах которых, явных и скрытых, размышлял бы и делал выводы. Он привык вмешиваться в чужую жизнь не из любопытства, а для того, чтобы найти истину и защитить справедливость, возвратить человеку честное имя или успеть преградить путь злу.
Удивительная вещь! Когда он работал, ему редко снились сны, связанные со службой. А когда вышел на пенсию, на него по ночам стали сваливаться целые криминальные истории, которые он распутывал. Случалось, просыпался от ужаса в холодном поту из-за того, что не мог найти истину.
Сначала думал, что это от переутомления - весь минувший год очень много работал, - потом решил, что его терзает последнее, незаконченное дело. В первые дни после отставки, проснувшись рано утром, он схватывался бежать на работу, но, поняв, что спешить некуда, горько успокаивался. Работать же в тихой обители какого-нибудь учреждения, в отделе кадров, чтобы добавлять к своей пенсии какую-то сотню рублей, он не мог. Это было не для него. Копить деньги на собственную машину, становиться автолюбителем, как некоторые коллеги, он тоже не хотел. Его вполне устраивали обычные автобусы или троллейбусы. Наконец решил начать по-настоящему отдыхать. Пенсионер - значит, пенсионер!
В управление он не ходил. Ему было достаточно один раз переступить порог своего отдела на восьмом этаже и увидеть, как бывшие коллеги, радостно поприветствовав его, не торопились при нем обсуждать дела, чтобы ощутить себя лишним и уйти с таким чувством, которое не разрешало повторять посещение.
Он был вынесен из потока активной жизни. Жизнь, с ее противоречиями и свершениями, текла мимо. Будто выпал неожиданно за борт, и пароход с каждой минутой удаляется, а он барахтается одиноко в необозримом океане.
Теперь в его жизни были только книги, заседания в клубе министерства, встречи с пионерами, воспоминания и рыбная ловля.
Было неловко перед Руженой, которая не знала минуты покоя: служба, магазины, домашние дела. Он любил ее и хотел взять на себя часть забот. Начал привыкать терпеливо выстаивать в очередях, убирать комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28