Ее нельзя было назвать красивой, но у нее была незаурядная, запоминающаяся внешность, выдававшая характер и волю. В кино такая ценится больше, чем «красивость»… Впрочем, смотря в каком кино.
Почти на всех фото рядом с ней находились два мальчика-близнеца лет двух с половиной и иногда присутствовал мужчина, видимо, муж.
– Мадлен? – вопросительно произнес Реми.
– Наверное, – ответил Максим. – Я ее никогда не видел.
На обороте фотографий были комментарии типа:
«Деревня Сен-Поль», «Каньон реки Вердон» – и даты этого лета.
Фотографии Сони не были подписаны.
– А у вас? – спросил Максим.
Реми пожал плечами. Несколько открыток с видами от Сони из Италии и от Мадлен с юга; ежедневник с короткими нерегулярными записями, касающимися расписания съемок или встреч с врачом, массажистом или с Соней. Адресной книжки не было. Документов тоже. Ничего из того, что обычно носят при себе. Все это было у Арно, с Арно, там, где был он сам…. Только вот где?
– А здесь что? – спросил Реми, указывая на туалетный столик.
– Ничего особенного… Я туда заглядывал из любопытства, – начал несколько смущенно Максим, – там очки, часы…
Но Реми уже открыл ящички. В одном из них он нашел старые часы на кожаном ремне, старые очки с болтающейся дужкой, золотую цепочку, мужской потемневший серебряный браслет, бирку «Эр Франс», какие-то разрозненные ключики…
Реми снова склонился над ежедневником и спустя пару минут указал ему пальцем на строчку: «Письмо Максиму». Запись была сделана дней за десять до приезда Максима.
– Вы не знаете, о чем речь? Максим пожал плечами:
– Наверное, дядя сделал пометку, чтобы не забыть мне написать письмо?
– Вы получили перед отъездом от него письмо?
– Нет, – подумав, сказал Максим, – перед моим отъездом мы только созванивались. Все долгие разговоры отложили до встречи…
– Сколько идут письма в Москву?
– Недели три.
– Следовательно, ваш дядя вряд ли собирался вам .отправлять письмо за десять дней до вашего приезда. Что же, по-вашему, Арно имел в виду под словами «письмо Максиму»?
– Не знаю. Может, он что-то хотел написать мне, но потом сообразил, что письмо не успеет дойти, и не написал?
Реми перелистал ежедневник за текущий год.
– Сколько вы получили писем с начала этого года от дяди?
– Три. Нет, кажется, четыре.
– Какие месяцы, помните?
– В сентябре, съемки у Вадима уже начались, он мне писал о начале работы; до этого в мае или июне, еще одно в начале весны… С Рождеством поздравление.
Реми листал ежедневник. Максим ждал.
– Нигде нет никаких пометок о письмах. Только одна-единственная, за десять дней до вашего приезда. Вы не находите это странным?
– Не знаю, не очень. А вы находите?
– Когда вы вошли в эту квартиру первый раз, здесь не было какого-либо письма, оставленного Арно на ваше имя?
– Вот вы о чем подумали… Нет. Не находил.
– Здесь ваши письма к месье Дору. Я могу их прочитать?
– Прошу вас. Там нет ничего интимного. Реми погрузился в чтение писем.
Максим понес кофейные чашки на кухню, вымыл, вытер, вернулся, сел напротив Реми, закурил сигарету… – Значит, это ваше наследство, вот этот столик? О нем речь идет?
– Он самый…
– Месье Дор оформил свое завещание?
– Я не знаю. Дядя писал, что сделает мне на этот столик бумаги. Но сделал ли – не знаю.
– Но склонны думать, что сделал?
– Да нет… Не знаю. Дядя писал – вы ведь прочитали письма, – что хочет сделать к моему приезду. Но мы на эту тему не успели переговорить.
– Ни слова?
– Ни слова. Почему такой странный вопрос?
– Когда я в кабинете спросил, есть ли у месье Дора ценности, вы мне не ответили. Я делаю вывод, что вы считали, что данная ценность принадлежит уже вам, а не ему.
– Вы психолог… Скорее я предоставил родственникам право отвечать.
– И они ответили, что у Арно ценностей нет.
– Я слышал.
– Вы думаете, они знают, что оформил Арно бумаги на ваше владение столиком? И что за бумаги? Завещание? Дарственная?
– Понятия не имею.
– Если они тоже не знают, кому принадлежит столик, то почему промолчали?
– Откуда, по-вашему, я могу знать?
– Да это я так, сам с собой скорее… Вы промолчали, например, чтобы не заговаривать о наследстве. Где наследство – там интерес, мотив преступления, детективы все читают, все разбираются… Так ведь?
– Так, – усмехнулся Максим.
– Вот. А они – почему?
– Почему?
– Если Арно еще не оформил бумаги на столик – то это не ваше, а Сонино наследство. Поэтому она и ее муж промолчали. Собственно, по тем же причинам, что и вы. Дорогой он, интересно?
– Должно быть. Восемнадцатый век все-таки. Венецианская школа.
– Разбираетесь?
– Нет, дядя как-то говорил… Он у экспертов справлялся. Эти вот инкрустации розовым деревом, лакировка, медная ковка, что-то еще, не помню…
Кроме того, он вроде как принадлежал русской императрице, Екатерине Великой.
– Как же Соня упустила такую вещь? Они ведь с мужем коллекционируют антиквариат!
– Не она с мужем, а ее муж. Только я слышал, что Арно отказался ему продать, хотя Пьер просил. Арно говорил, что этот столик ему не принадлежит, что он только хранитель чужого имущества.
– То есть вашего имущества.
– Нашего. Русской ветви нашего рода.
– Неплохой повод для убийства, а? Пока месье Дор не написал свое завещание, убить его… И столик становится наследством Сони. А?
– Вы серьезно?
– Пока нет. Вы бы Соне поверили?
– В чем?
– Так, вообще… Что она говорит правду. Максим удивился вопросу.
– Почему вы меня спрашиваете?
– Не знаю, так просто. Она такая… – Реми искал слова. – Необычная. Я с такими не встречался, не знаю, что и думать. Вы режиссер, должны разбираться в лицах… Разве нет?
– Совсем не обязательно.
– Я разочарован. Так поверили бы? Максим взглянул на Реми, но так и не сумел понять, была ли в его вопросе ирония.
– Не поверил бы, – сказал Максим.
– Почему?
– Не знаю, поймете ли вы мой ответ.
– Попробуем.
– Соня – актриса.
– То есть?
Максим задумался. Изящная надломленность, неуловимая манерность…
Что-то от эпохи немого кино. Хрупкая капризность, утонченность, декадентство, наивная и порочная улыбка… Нет, не порочная, не то слово, – бывалая, – нет, опять не то… Знающая, посвященная в тайны – вот, это ближе; жрица, священная змейка, магия. Древний Египет. Глаза темные, глубокие, непроницаемые; не выдают, не отвечают, втягивают и колдуют…
Реми смотрел на Максима внимательно. Максим запнулся:
– Э-э-э… Не профессиональная, конечно, а просто относится к типу играющих женщин… Короче, я бы на свой вопрос не стал от нее ждать ответа, на который можно положиться.
– Вот вы как… Разобрались. Интересно увидеть режиссерское мышление…
Значит, актрисам вы не верите?
– Нет.
– Понятно. Но Соня знает, что отец собирался вам столик передать?
– Знает. Об этом пол-Парижа знает, насколько я могу судить. Вы в чем-то Соню подозреваете?
– Нет, – покачал головой Реми. – Пока нет. Надеюсь, и не буду.
– Что вы хотите сказать этим «надеюсь»?
– Было бы обидно, чтобы такая женщина оказалась преступницей.
Арестовывать ее, в тюрьму, бр-р-р…
– Похоже, вы считаете, что Арно нет в живых.
– Я ничего не считаю. Все возможно, но чтобы считать, надо знать, а я пока ничего не знаю. Пока я вижу этот столик и пытаюсь примерить на него роль – выражаясь вашим языком – мотива для преступления.
Зазвонил телефон. Вадим.
– Арно переоделся в гримерной, и его вещи до сих пор находятся там. Он уехал в костюме, в котором снимался.
– Спасибо, месье Арсен.
Реми повесил трубку и повернулся к Максиму:
– Его вещи остались в гримерной… Так вот, надо узнать, сколько этот столик стоит. И надо узнать, существует ли завещание и что в нем написано. А то, может быть, преступник – это вы.
– Я?
– А почему нет?
– А почему да?
– Ну, к примеру, вы узнали, что столик вам завещан, и решили поскорее вступить в право владения… Максим тревожно посмотрел на Реми. Шутит? Реми был, однако, непроницаем. Легкая ироничная улыбка бродила на его губах, но в ней было мало от дружеской шутки…
– Дикость какая-то!
– Вы мне признались, что не верите актрисам. А я вам взаимно признаюсь, что не верю режиссерам. Чем они лучше актрис?
– Как же, по-вашему, я мог убить дядю? Я ведь приехал в квартиру намного позже его, если он вообще сюда заезжал, между прочим. Вещей-то его мы не нашли, значит, он не заезжал. Иначе бы он переоделся. И разгримировался. Так что я не мог его даже увидеть!
– Кто знает.
– Вы же сами сказали!
– Мало ли, что я сказал. Я так подумал. А теперь, думаю, могло быть и по-другому: вы приехали, дядя спал. Выпил действительно на радостях, как предположил Пьер. Он спал, вы пришли, у вас было время его убить и тело спрятать. Вместе со всеми его вещами.
Максим растерялся.
– Но со мной был Вадим! Дяди не было в квартире!
– Вадим не заглядывал в спальню месье Дора.
– Да нет, вы сошли с ума! Вы… серьезно? Или вы меня разыгрываете? Как я мог? Как, по-вашему, я мог это сделать? Я уж не говорю – морально, вы это не понимаете, для вас все способны на преступление, каждый человек, но физически, чисто физически? У меня оружия нет, что вы думаете, я дядю ножом кухонным зарезал, или что!!! – Максим начал кричать.
– Задушили. Спящего и пьяного легко задушить.
– Боже! – взвыл Максим. – Боже мой, что вы несете? Что вы несете!
Задушил и тело спрятал, так, по-вашему?
– Примерно. И позвонили Соне. А про ее звонок – И где тело?
– Не знаю.
– Куда же я мог спрятать? У меня даже машины нет!
– На дядиной машине и вывезли. Куда-то.
– Бред какой-то. Бред, бред, бред!
– Вы ночи дождались, – говорил раздумчиво Ре-ми. – Тело могло спокойно полежать в шкафу до ночи. Когда Вадим ушел, вы его вынесли, положили в машину и… куда-то отвезли, спрятали и машину бросили.
Максим сидел, схватившись за голову, не в силах произнести ни звука.
Наконец, после почти пятиминутного молчания, он распрямился:
– У вас никаких доказательств. Все это ваши фантазии.
– Конечно, – сказал Реми, – это просто сценарий.
Возможный сценарий. Для маленького фильма, в котором вы могли бы играть роль преступника. Но я еще не решил, подходите ли вы на эту роль.
– Сволочь, – сказал Максим по-русски и добавил по-французски:
– Это злая шутка.
– Злая, – согласился покладисто Реми и довольно улыбнулся. – Хотите со мной к соседке заглянуть?
Покачивая головой и отдуваясь от пережитого шока, Максим поднялся и последовал за Реми.

Глава 7

– Я не убираю у месье Дора, вас не правильно информировали. К нему для этого пару раз в неделю приходит одна девчушка, студентка. А мне моих средств хватает на жизнь, – с некоторой обидой произнесла полная пожилая дама, тяжело усаживаясь в кресло. – Я пока еще не бедствую, – жестом, полным достоинства, указала она на свою гостиную, которая должна была, видимо, подтвердить ее слова.
Реми с Максимом уселись на диван, следуя глазами за жестом хозяйки.
Тяжелая старая мебель, темная и глухая, повсюду множество сухих цветов и выставленной напоказ посуды, медной и серебряной. Посуда сияла – должно быть, хозяйка проводила свое время в протирании пыли и надраивании металлических боков.
– Я просто время от времени захожу к месье Дору в квартиру, когда он отсутствует. Чтобы проверить, все ли в порядке, чтобы впустить домработницу, чтобы цветы полить.
– У домработницы нет своих ключей?
– Нет. Я ей обычно открываю, если месье Дору нет дома.
– Она сегодня приходила?
– Конечно, она всегда приходит по понедельникам.
Старая облезлая собачка молча покрутилась у ног мужчин, обнюхивая их, и со вздохом улеглась возле ботинка Реми. Она, должно быть, доверяла своей хозяйке, считая, что раз уж та позволила людям войти в дом, то не стоит их облаивать и даже можно бесстрашно примоститься возле незнакомых ног.
– Я просто не правильно выразился, – мягко и почти нежно заговорил Реми, – я хотел сказать, мадам Вансан, что вы следите за порядком в квартире месье Дора.
– Так можно сказать, – величественно согласилась удовлетворенная мадам и вдруг встрепенулась:
– Так что же случилось с месье Дором?
Ее глаза беспокойно заблестели, и крупная брошь с камнем, скреплявшая большой кружевной воротник на ее темно-синем платье, тревожно сверкнула красным огнем.
– Он пропал. Не спрашивайте меня, что и как, я не знаю. Я пока пытаюсь найти хоть какой-то возможный ход, направление, в котором можно вести его поиски…
– А я смотрю, вот уж несколько дней его что-то не видно… А он, оказывается, пропал!.. Хм. И что же вы об этом думаете?
– Я вам уже сказал, мадам Вансан, я пока ничего не думаю.
– Может, он снова запил? Запрятался куда-нибудь со своими приятелями?
Такое с ним бывало, я могу вам это сказать. Раз – и исчезнет на несколько дней… Потом появится, виноватый: тут и домработница приходила, тут и почтальон меня беспокоил, и я, разумеется, беспокоилась… Не предупредит, ничего не скажет, исчезнет, – а я давай соображай сама, что цветы полить надо или еще что… Как-то холодильник потек, я мастера вызывала, а месье Дор только через четыре дня появился. Другой раз я продукты повыкидывала из его холодильника, все попортилось. Мари велела все вымыть внутри…
– Это домработница Мари?
– Да, студентка… Мари все вымыла, а я еще продуктов ему свежих накупила. Он, конечно, мне всегда деньги вернет, тут я спокойна…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47