https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/dushevye-ograzhdeniya/Vegas-Glass/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

То есть он же со мной обошелся, как с полным идиотом. Ну вот я и пришел туда утром в десять часов. Не знаю, что я думал сделать. Пожалуй, просто хотел увидеться с ним и убедиться во всем сам. В общем, не успел я и пару слов сказать, Уоринг бросает на меня взгляд и заявляет, что, если я еще когда-нибудь появлюсь поблизости, он примет ко мне меры.
– Как вы поняли, что имелось в виду под этим «примет меры»?
Парселл фыркнул.
– Было яснее ясного, что он имел в виду. Назовите это угрозой, идет? По правде говоря, выяснять я не собирался. Я этому парню не доверяю. Считаю, что он на все способен. На все.
Риэрдон выдержал паузу.
– У меня больше нет вопросов.
Оба юриста повернулись к судье.
– Эти показания не имеют отношения к обвинению в убийстве, – постановила она. – Я их не принимаю.
Фиск позволил себе слегка улыбнуться.
– Пригласите присяжных войти, – велела судья приставу.
Как только присяжные снова расселись по местам, всматриваясь в лица участников процесса, отыскивая намеки на то, что произошло в их отсутствие, пытаясь понять, не изменилась ли атмосфера, Фиск медленно приблизился к свидетельскому месту, окинул Парселла пренебрежительным взглядом и повернулся к присяжным. Прежде чем снова обратиться к свидетелю, он тряхнул головой.
– Мистер Парселл, – начал он, – пока Тед Уоринг работал у вас, продвигали ли вы его постоянно по службе?
– Да, но…
– Не будет ли справедливо утверждать, что вы бы делали это лишь в том случае, если он хорошо справлялся с работой?
– Ну, да, но…
– Доверяли ли вы ему единоличное руководство объектами, где находилось оборудование на тысячи долларов?
– Возможно.
– Случалось ли когда-нибудь, чтобы он воровал у вас деньги, мистер Парселл?
– Он украл у меня мой бизнес.
– Я повторяю вопрос. Воровал ли он когда-нибудь у вас деньги?
– Наличные – нет.
– Он имел дело с многочисленными подрядчиками и клиентами. Возникало много возможностей для взяток, что, не сочтите за оскорбление, как я понимаю, представляет некоторую проблему в вашей отрасли. Были ли какие-нибудь свидетельства о том, что мистер Уоринг замешан в чем-то подобном?
– Нет. А я все-таки сочту это оскорблением, СЭР. Я и не подозревал, что ваша профессия в последнее время получила какой-то приз за неподкупность.
Присяжные захихикали, и Фиск – тоже; он принужденно засмеялся.
– Итак, – продолжал он, – жаловался ли вам на мистера Уоринга когда-нибудь хоть один клиент?
– Нет.
– Опаздывал ли он когда-нибудь на работу?
– Я такого не припоминаю, но…
– Забывал ли он расплачиваться за кофе? Еще за что-нибудь? Вообще хоть что-нибудь, мистер Парселл?
– Ничего подобного не было. Он просто…
– Мистер Парселл, верно ли, что ваша фирма настолько задолжала, что вы были вынуждены прибегнуть к главе одиннадцать?
– Ну и что?
– Правда ли, что Тед Уоринг ушел из вашей фирмы лишь когда у вас осталось мало работы для него?
– Работа у него была.
– Верно ли то, что многие клиенты, перешедшие к нему, сделали это потому, что их беспокоила ваша платежеспособность?
– С нашей платежеспособностью все было бы замечательно, если бы Уоринг не нанес мне удар в спину.
– Похоже, вы очень сердиты на него, мистер Парселл.
– Просто я не люблю людей, на которых нельзя положиться, – ответил Парселл.
– Или людей, которые удачливее вас?
– Возражаю, – вмешался Риэрдон.
– Я снимаю этот вопрос. Давайте поговорим о вашем посещении фирмы «Уоринг и Фримен». Возможно, именно Тед Уоринг почувствовал угрозу с вашей стороны, когда вы ворвались к нему, желая отомстить?
– Я не собирался мстить.
– А что же вы собирались сделать, мистер Парселл?
– Не знаю.
– У меня больше вопросов нет.
– Он не чувствовал угрозы, он чувствовал вину, – выпалил Парселл. – Вину.
Фиск внес протест, и судья распорядилась, чтобы последние слова вычеркнули из протокола.
И все же, когда Парселл, наконец, покинул свидетельское место, он на мгновение задержался возле стола защиты, и его глаза, обращенные на Теда, хитро и победоносно сверкнули.
Сэнди единственная из свидетелей имела особое разрешение, позволявшее присутствовать на судебных заседаниях, даже когда она прямо в них не участвовала. Но ей пришлось уйти до того, как Парселл закончил давать показания, поскольку у нее не было подобного разрешения, освобождающего ее от работы, и ей часто приходилось разрываться, пытаясь совместить эти два занятия, при этом, получалось, в ущерб и тому, и другому. Сейчас она сидела на третьем этаже перестроенного школьного здания, где городской совет собрался на специальное заседание – обсудить кандидатов на замену начальнику полиции Хардисона, который, после восемнадцати лет службы, выразил ясное намерение в конце месяца уйти в отставку. Хотя было немало сетований по поводу спешки, слухи о существовании медицинских показаний – рак легких? простата? – сильно умерили жалобы. Взгляд Сэнди переместился на незашторенные окна, гладкие блестящие перегородки между сумраком снаружи и внутри. На противоположной стороне улицы мусоровоз собирал возле каждого дома фиолетовые, голубые и желтые контейнеры. С недавних пор «Кроникл» завалили письмами к редактору с жалобами на неэффективность новой системы использования вторсырья. Были и такие, кто не особенно верил в то, что содержимое всех контейнеров не сваливается в одну кучу, как только они исчезают из виду. Людям требовались доказательства. Она снова повернулась к длинному столу в передней части помещения, за которым сидели шесть членов совета, возле них в беспорядке стояли картонные коробки с пончиками и бумажные чашки с кофе. Они казались ей далекими, расплывались, словно она смотрела заседание, записанное на пересохшем и потрескавшемся куске кинопленки, где звук то шипит, то вовсе пропадает. Даже резкие голоса, все больше повышавшиеся, мало привлекали ее внимание. Блокнот у нее на коленях оставался чистым, ручка не двигалась.
Уэбб Джонсон грохнул рукой по столу.
– Черт побери, – произнес он. – Да что с вами со всеми? Думаете заполучить сюда какого-нибудь хвата из центра? Во-первых, не получите. А во-вторых, с чего бы вам этого хотеть? Зачем нам человек со стороны, вот в чем вопрос. У нас есть заместитель, который уже десять лет служит этому городу, полицейский Рик Джерард. Никто не знает проблем этого города лучше, чем он.
Члены совета вежливо выслушали его. Джерард был шурином Джонстона, неплохой человек, но широтой кругозора не славился.
– Послушай, Уэбб, – начала Дина Фредриксон. – Мы все знаем, что Джерард прекрасный полицейский. Но положение меняется, уровень преступности в Хардисоне за последние полтора года приблизился к четырем процентам. Не знаю, как ты, но я с этим шутить не намерена.
При упоминании уровня преступности члены совета стали тревожно поглядывать в конец комнаты, на Сэнди. Они давно привыкли к ее присутствию на заседаниях, оно их даже несколько подстегивало, и они частенько тайком оглядывались на нее, проверяя, записывает ли она во время их выступлений, надеясь, что их имена появятся в печати. Но с недавних пор они стали сторониться ее, и само слово «преступность» лишь увеличивало это чувство неловкости, потому что липло к ней, как запах пота.
Дина Фредриксон нетерпеливо глянула поверх очков, натянуто улыбнулась и вернулась к делу.
– Пожалуйста, внимание. – Поговаривали, что после случая с Энн Уоринг она стала несколько раздражительна. Имя ее бывшего мужа наверняка должно было всплыть в суде. – У нас напряженная повестка, – напомнила она коллегам по совету. Они неохотно подчинились.
Сэнди вспомнила детскую игру в гляделки – состязание на то, кто дольше выдержит взгляд соперника, не отводя глаз, не смеясь, не смущаясь, не теряясь. Она всегда выигрывала, могла твердо и невозмутимо смотреть, когда соперник уже давно не выдержал и сдался. Такие способности популярности не способствовали, но она гордилась своей выдержкой. Она по очереди смотрела на членов совета, пока те не утыкались в лежавшие перед ними бумажки, и не записала ни слова.
Вернувшись в редакцию час спустя, Сэнди включила компьютер и начала вводить в него отчет о заседании, пока ничего не забыла. Хотя она и не захотела доставить им удовольствие видеть, как она делает заметки, она понимала важность этого заседания и еще понимала, что Рей Стинсон не спускает с нее глаз, читает каждый ее материал внимательнее и строже, пристально следит за выражением ее лица, и она запасалась терпением, когда была у него на виду, хотя иногда подозревала, что эта самая терпимость, которую он так ценил, теперь почему-то разочаровывала его, разочаровывала многих, обманывала их. Она подняла глаза и увидела, что через четыре стола от нее торопливо печатает Питер Горрик. Глухой стук его пальцев по клавишам, тук-тук-тук, раздражал ее, и она упустила нить мысли. Понаблюдав за ним еще минуту, она встала и, подойдя к его столу, присела на краешек.
– Ну как, – спросила она, склонившись над ним, – уже заполучил контракт с «Вэнити фэр»?
Горрик поднял голову.
– Что?
– Я бы нисколько не удивилась, если бы ты пытался пристроить этот материал в какой-нибудь крупный иллюстрированный нью-йоркский журнал. Разве не так поступают такие, как ты?
Он убрал руки с клавиатуры.
– Что ты, собственно, хочешь сказать этим «такие, как я»?
– Думаешь, ты такой ловкий, да? Мистер Очарование.
Горрик отвел глаза. Один из его преподавателей на курсе журналистики говорил ему, что, если он вообще желает добиться успеха, ему придется решить, хочет ли он нравиться или быть хорошим репортером. «Ваша беда в том, что вы считаете, будто сумеете совместить и то, и другое, – говорил он Питеру. – Когда решите, что для вас важнее, тогда и поймете, что за писатель из вас может получиться». Работая на газету колледжа и время от времени внештатно сотрудничая с ежедневными газетами Бостона, он обнаружил, что для него почти невозможно вызвать людей на разговор, и даже когда ему удавалось задать «неудобный» вопрос, он немедленно стремился заполнить следовавшее за этим молчание собственной нервной болтовней, словно больше всего боялся, как бы его не сочли грубияном. Позднее, сочиняя статью, он так глубоко запрятывал любой намек на критику, что только он сам и мог бы отыскать его. «Вы должны иметь собственную точку зрения», – настаивал тот же профессор. И хотя Питер пытался отстаивать свой стиль, утверждая, что он хочет просто выложить факты, а уж читатель пусть сам делает выводы, он понимал, что это неверно. Именно эта слабость в его материалах, как он подозревал, и не давала ему получить работу на более крупном рынке. Именно эту слабость он решительно вознамерился преодолеть в Хардисоне, выправляя свою рукопись до тех пор, пока в ней не появлялась твердость и решительность и ее нельзя было не признать. Часто по вечерам в тишине своей городской квартиры он прослушивал записи старых интервью, перечитывал старые статьи, прикидывая, как бы сделал их все по-другому. Хотя он был неженат, свиданий назначал мало и редко бывал в барах, кинотеатрах или других местах, где мог бы встречаться с людьми. Он не собирался задерживаться в Хардисоне дольше, чем было необходимо.
– Я занят, Сэнди, – сказал он, опустив руки на край стола. – Что тебе нужно?
– Я тебе скажу, чего мне не нужно. Мне не нужно, чтобы всякие прохвосты вроде тебя вертелись вокруг моей семьи.
– Это моя работа, – ответил он. – Ты бы делала то же самое.
– Откуда ты знаешь, что бы делала я?
– Потому что я знаю, что ты лучший репортер в этой газете.
Она помедлила, потом коротко бросила:
– Брось крутиться вокруг моей семьи. – Соскользнув с его стола, она вернулась к своему и забарабанила пальцами по клавишам, ожидая, когда останется только этот ровный ритм букв, слов. Только в процессе сочинения для нее исчезало ощущение времени, собственной неловкости. Теперь и этот способ изменил ей. Зазвонил телефон, она в смятении подняла трубку.
– Да?
– Я просто звоню узнать, как у тебя дела, – сказал Джон. Ему всегда казалось, что нужно непременно иметь предлог, чтобы позвонить ей; он раздумывал, будет ли она вообще когда-нибудь принадлежать ему.
– Прекрасно.
Повисла тишина.
– Что бы ты хотела сегодня на ужин? Я бы мог купить по пути.
Она прикусила губу. Не было никакого предварительного разговора насчет ужина, насчет сегодняшнего вечера. Она не могла вспомнить, чтобы их отношеня дошли до той стадии, за которой подобные вещи сами собой разумеются. Когда это случилось? Три месяца назад? Полгода? Ей всегда удавалось уходить до наступления этого момента.
– Пожалуй, мне лучше сегодня вечером просто побыть одной, – ответила она.
– Вот как?!
Она расслышала в его голосе разочарование и вздрогнула от накатившего раздражения.
– Мне же нужно какое-то время бывать с девочками, – виновато добавила она.
– Разумеется.
– Я позвоню тебе завтра.
– Сегодня вечером, – настаивал он упорно, но спокойно.
– Сегодня вечером, – согласилась она и улыбнулась. – Я позвоню тебе сегодня вечером.
Сэнди повесила трубку и попыталась снова включиться в работу. Когда она только начала встречаться с Джоном, то месяцами недоумевала, чего же не хватает. Чего-то не хватало. Где должны были быть острые края, крутые повороты, все было ровно, гладко. Временами даже его ласки казались чересчур благовоспитанными, словно сторонились пота, запаха и звука. Лишь постепенно до нее начало доходить, чего же еще недоставало – боли. Она начала с новой страницы методично перечислять возможных кандидатов на пост начальника полиции, их достоинства и недостатки.
Когда Сэнди в тот вечер вернулась с работы, в доме было так тихо, что ей показалось, будто девочки ушли. На первом этаже не горел свет, прихожую освещали лишь ранние зимние сумерки.
– Джулия? Эйли? – позвала она.
Она отыскала их наверху, в их спальне, Эйли на кровати, Джулию – за столом. Ее поразило то, что даже в ее отсутствие они не разбредались по дому, словно не хотели оставлять отпечатков пальцев, следы на чем-то, принадлежавшем ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44


А-П

П-Я