Понимал и не сразу решился сделать этот шаг. Слишком велик был авторитет Литвинова в стране и во всем мире.
Однако шаг был сделан, и теперь его требовалось оправдать. В своей речи 31 октября 1939 года Молотов заявил, что Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру. Это вводящее в заблуждение и деморализующее народ заявление было сделано в то время, когда гитлеровская Германия уже развязала вторую мировую войну и вела военную, политическую и дипломатическую подготовку к нападению на Советский Союз.
Литвинов на время исчезает с политического горизонта. Он полностью уходит в частную жизнь, если так можно охарактеризовать этот период его первой отставки. Сначала Литвинов с семьей живет на даче под Москвой, потом ему дают квартиру на одной из Мещанских улиц. У него никто не бывает. Первым человеком, который навестил Литвинова, был Б. Е. Штейн. Потом пришла А. В. Петрова. Максим Максимович был очень рад им.
Литвинов продолжает внимательно следить за развитием событий. А события не радуют. Англо-французская дипломатия продолжала вести свою двойственную политику: подталкивала Германию к войне с СССР и вела сепаратные переговоры с Гитлером. В этой тревожной обстановке необходимы были решительные и быстрые действия. Надо во что бы то ни стало выиграть время для подготовки страны к обороне. Переговоры с Германией оказались неизбежными.
23 августа в Москву прилетел гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп, и в тот день с Германией был подписан пакт о ненападении.
Медленно тянулись тоскливые месяцы вынужденного простоя.
Литвинов большую часть времени проводит за городом. Изредка его навещают самые близкие друзья: Штейн, Суриц, Петрова. Говорят о погоде, литературе, о новых кинофильмах. Уманский не пришел ни разу.
В Большом театре давали «Лебединое озеро». Партию Одетты-Одиллии танцевала Галина Уланова. Литвинов решил пойти в театр. Это был его первый выход «в свет» после отставки. Зал был переполнен. Максим Максимович сидел с женой в третьем ряду. К нему никто не подходил, но в последнем антракте подошла их давняя знакомая Нина Ивановна Мирная, жена советского дипломата С. М. Мирного. Она поздоровалась. Литвинов заметил:
– О, вы храбрая женщина. Никого не боитесь.
Больше храбрецов не нашлось.
В 1940 году Литвинов написал Сталину письмо. Просил работу. Вызвал Литвинова не Сталин, а Жданов. Предложил пост председателя Комитета по вопросам культуры. Литвинов отказался, ответил, что это не его область деятельности. Вскоре Литвинова вывели из состава ЦК ВКП(б).
На пленуме ЦК Литвинов остался верен себе. Он взял слово:
– Мое более чем сорокалетнее пребывание в партии дает мне право и обязывает меня сказать здесь откровенно все, что я думаю по поводу происшедшего. Я не понимаю, почему обо мне стоит вопрос в той плоскости, в которой это было доложено.
Далее он говорил о необходимости и возможности если и не избежать войны, то оттянуть ее, изложил свои мысли о политике Советского Союза в отношении Англии и Франции. Сказал, что Германия нападет на Советский Союз. Он в этом глубоко убежден…
Речь Литвинова длилась десять минут в полной тишине. Лишь Молотов бросал реплики, пытался прервать Литвинова. Сталин, попыхивая трубкой, медленно прохаживался вдоль стола президиума.
Как только Литвинов умолк, начал говорить Сталин. Он резко отмел все, что сказал Литвинов.
Когда Сталин закончил свою речь, Литвинов прямо спросил у него:
– Так что же, вы считаете меня врагом народа?
Сталин остановился. Медленно, растягивая слова, сказал:
– Врагом народа не считаем, Папашу считаем честным революционером…
Вспомнил ли Литвинов в этот момент другое время, свою первую встречу со Сталиным в апреле 1907 года, перед V съездом партии. Литвинов находился по делам партии в Париже, жил на бульваре Понт-Ройяль, дом 85, в мансарде, и был занят подготовкой съезда. Партия остро нуждалась в средствах, чтобы снять помещение и обеспечить прожиточный минимум делегатам. Помог Горький. Алексей Максимович обратился к одному английскому миллионеру и уговорил его субсидировать съезд. Англичанин согласился (бывало в истории и такое), но потребовал, чтобы все делегаты выдали ему расписки в получении денег. Литвинову, как кассиру партии, пришлось заниматься и этими делами.
После Октября, когда Литвинов был назначен полпредом в Англии, капиталист, предъявив расписки, потребовал от него вернуть долг. Тогда Максиму Максимовичу с трудом удалось уладить дело с кредитором.
В конце апреля в Париж приехали делегаты от Тифлисской организации РСДРП. Среди них был и Джугашвили (Сталин). Последние три месяца он находился в Берлине и теперь направлялся в Лондон, где должен был проходить съезд. Вот тогда-то и произошла эта встреча. Литвинову шел 31-й год, Сталину – 28-й. Литвинов был широко известен всей партии, Сталина знали по его деятельности в Закавказье. Сталин дружески почтительно называл Литвинова его партийной кличкой – Папаша. Это было созвучно грузинскому «батоно» – обращение младшего к старшему. Литвинов привел Сталина на Понт-Ройяль, 85, водил по Парижу, рассказывал о Лондоне, об английских обычаях…
И вот теперь он стоит лицом к лицу со Сталиным, и тот бросает в онемевший зал:
– Папашу считаем честным революционером.
Но Литвинов не знает, что за его спиной с ведома Сталина уже фабрикуются материалы против «врага народа» Литвинова…
В те дни в кабинете Берии допрашивали арестованного в 1939 году Евгения Александровича Гнедина, заведующего отделом печати Наркоминдела. Как рассказывал Гнедин, Берия и Кобулов посадили его на стул, сами сели по обе стороны и ударами кулаков по голове устроили игру в «маятник». Били смертным боем, требовали, чтобы Гнедин дал показания против Литвинова.
Гнедин терял сознание. Его продолжали истязать. Окровавленными губами, приходя в сознание, Гнедин повторял:
– Максим Максимович Литвинов – честнейший человек, верный сын Коммунистической партии и народа…
После отставки Литвинова в мировой прессе, зарубежных правительственных и общественных кругах появилось много догадок о будущей судьбе дипломата. Позже в зарубежной печати стал подниматься вопрос, почему он уцелел в годы репрессий.
Поскольку этот вопрос возник давно и до сих пор является предметом обсуждения, на него должен быть дан ответ, особенно сейчас, когда в условиях гласности и открытости одно за другим убираются белые пятна нашей истории.
Тот факт, что Литвинов пользовался большим авторитетом в стране, в самых широких кругах советского общества, при всей его справедливости не может служить единственным объяснением.
В годы культа личности Сталина репрессиям подверглись деятели Коммунистической партии и Советского государства, занимавшие более видное положение, чем Литвинов, члены Политбюро ЦК ВКП(б), а Литвинов, как известно, в Политбюро не входил. Следовательно, были и другие причины.
К 1939 году Литвинов играл весьма значительную роль в мировой политике. С его именем была связана миролюбивая деятельность советской дипломатии в Лиге наций и других международных форумах, борьба Советского Союза против фашизма.
Общеизвестно, что отставка Литвинова породила откровенную радость в высших эшелонах власти нацистской Германии и вызвала недоумение в правительственных кругах и общественном мнении многих стран мира. С этим Сталин вынужден был считаться.
Для Сталина, несомненно, был важен и тот факт, что за все годы своей политической, дипломатической и государственной деятельности Литвинов не входил ни в какую оппозиционную или фракционную группировку. Ведь именно это часто использовалось Сталиным для расправы с деятелями партии и государства.
Кроме того, есть еще одна важная причина, почему после отставки Литвинов не был подвергнут репрессии: Сталин держал его в своеобразном резерве. Это требует пояснения.
Сталин, будучи политиком необычайно подозрительным и недоверчивым, поверил в то, что пакт с Германией не будет нарушен, по крайней мере на протяжении длительного времени. Вспомним эпизод, описанный в мемуарах Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, а именно реакцию Сталина на сообщение о нападении гитлеровских армий на Советский Союз. Сталин впал в прострацию. Пошатнулась его вера в собственную гениальную прозорливость. Литвинов в кругу очень близких товарищей по партии как-то заметил по поводу Сталина: «Восточных правителей, всех этих шахов и прочих деспотов он еще обведет вокруг пальца. Но западный мир, западная политика это не по нему. С этой политикой он не совладает».
Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз приостановило тайную подготовку процесса против «врага народа» Литвинова. Война диктовала свои условия, в том числе и в дипломатической области. Тот авторитет, которым пользовался Литвинов в силу своей предвоенной деятельности, был необходим. Не кто иной, как Гарри Гопкинс, ближайший советник Рузвельта, передал Сталину намек президента, что возвращение Литвинова на высокий дипломатический пост и приезд его в Соединенные Штаты Америки крайне желательны.
Трагические события начального периода Великой Отечественной войны потребовали возвращения Литвинова в строй.
Глава одиннадцатая
Возвращение в строй
Все имеет свой конец, все движется вперед то медленно, то стремительно, грянут события, и перевернут жизнь. Подходил к концу вынужденный простой Литвинова. Утро 22 июня началось как обычно. Максим Максимович встал рано, читал газеты. В них сообщалось об открытии 22 июня в Киеве нового республиканского стадиона, где состоится матч на первенство СССР по футболу. О том, как советские люди отдыхают на курортах Крыма и Кавказа. Максим Максимович внимательно прочитал телеграммы из-за рубежа. Агентство «Гавас» сообщало, что французские войска эвакуировались из Дамаска, а английские вошли в этот город. Английское правительство призвало население экономно расходовать кокс, газ и электричество. Из Вашингтона и Нью-Йорка передавали, что представители компании «Форд мотор» подписали соглашение с профсоюзом автомобильных рабочих, президент Рузвельт отдал приказ о закрытии всех итальянских консульств в США \.
Изучив газеты, Литвинов пошел гулять в сопровождении охраны. Было десять часов утра 22 июня 1941 года. Прошло уже шесть часов с момента нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Пылали города, гибли люди…
Вернувшись с прогулки, Максим Максимович включил приемник. Взволнованный голос диктора сообщил, что будет передано важное правительственное сообщение. Литвинов и навестивший его Борис Ефимович Штейн стали строить предположения: что бы это могло быть? Через несколько секунд началось выступление Молотова. Война!
– Это конец Гитлера, – сказал Литвинов.
В тот же день он написал два письма. Одно Молотову – просил предоставить работу. Другое в донорский пункт – предлагал свою кровь для раненых бойцов.
Из донорского пункта ответили сразу, тепло поблагодарили за предложение, но сообщили, что кровь 65-летних людей пока не нужна и, если понадобится, ему напишут.
Молотов вызвал через несколько дней. Был сух, официален. Спросил, на какую должность Литвинов претендует. Литвинов ответил:
– Только на вашу.
Разговор не получился.
Вскоре позвонили из Кремля. Сталин просил приехать, будет беседа с иностранными дипломатами.
Литвинов прибыл в своей обычной толстовке, которую носил эти последние годы.
В 1939–1941 годах, до начала Великой Отечественной войны, я работал в газете «Труд», где заведовал международным отделом. В ночь с 21 на 22 июня я дежурил в типографии газеты, которая помещалась тогда на Цветном бульваре. Телеграммы, приведенные выше, я сам принимал по телетайпу из ТАСС и заверстал их в рубрику «В последний час». В четыре часа утра я позвонил в ночную редакцию ТАСС, спросил: не ожидается ли чего-нибудь важного? Усталый голос ответил мне, что ничего важного не ожидается, и я подписал газету в печать.
Кремль был такой же, каким он его знал всегда, – строгий, величественный. Только теперь военных было больше. Литвинов медленно поднимался по дворцовой лестнице, внимательно всматриваясь в лица людей.
Уманский был первый знакомый, встреченный в коридоре Кремлевского дворца. Тот смущенно заулыбался, не знал, о чем говорить, потом спросил:
– Максим Максимович, может быть, я заслуживаю амнистии?
– Зачем амнистии, – ответил Литвинов. – Ведь вы не преступили закона.
Прием дипломатов начался сразу же. Сталин поздоровался с Литвиновым, покосился на толстовку, спросил:
– Почему не в черном костюме? Литвинов флегматично ответил:
– Моль съела.
На следующий день после вызова в Кремль Литвинова зачислили в Народный комиссариат иностранных дел.
Зарубежная пресса разнесла весть о том, что Литвинов был в Кремле, у Сталина. Начались разные догадки и предположения. Телеграфные агентства Америки и Англии, редакции газет запросили статьи, интервью. Литвинов начал писать. Его статьи появились в английских и американских газетах.
8 июля поздно вечером Литвинов пришел в Радиокомитет, располагавшийся в Путинковском переулке. По поручению Сталина он должен был выступить по радио с обращением к народам, говорящим на английском языке.
Бывший помощник Литвинова Ю. М. Козловский, перешедший в 1940 году на работу во французскую редакцию Радиокомитета, рассказывает: «Я находился в коридоре радиостудии, когда туда пришел Максим Максимович. Он был очень скромно одет, ходил с палочкой.
– Что вы здесь делаете, Максим Максимович? – спросил я его.
– Да вот пришел выступить по радио, – ответил Литвинов. Спросил меня, что я здесь делаю.
Как раз перед Литвиновым по радио выступил французский писатель Жан-Ришар Блок. Литвинов расспросил о нем и ушел в студию».
А через два часа телетайпы в редакциях московских газет выстучали короткое предупреждение: «Внимание! Важный материал». Говорил Литвинов по-английски, вобычной своей манере, спокойно, донося до слушателей каждую мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68