Видимо, не случайно через много лет, в очень сложные для него годы, Литвинов подумывал о том, что, может быть, правительство поручит ему руководство финансами страны…
На XI съезде партии Ленин четко и с предельной откровенностью определил цели, стоящие перед советской делегацией: «Понятно, что в Геную мы идем не как коммунисты, а как купцы. Нам надо торговать, и им надо торговать. Нам хочется, чтобы мы торговали в нашу выгоду, а им хочется, чтобы было в их выгоду. Как развернется борьба, это будет зависеть, хотя и в небольшой степени, от искусства наших дипломатов…
Мы идем в Геную с практической целью – расширить торговлю и создать условия, при которых бы она наиболее широко и успешно развивалась. Но мы отнюдь не ручаемся за успех Генуэзской конференции. За это ручаться было бы смешно и нелепо. Я должен сказать, что при самой трезвой и осторожной оценке возможностей, которые Генуя сейчас представляет, все-таки, думаю, не будет преувеличенным сказать, что этой своей цели мы добьемся.
Через Геную, если достаточно сообразительны и не слишком упрямы будут наши тамошние собеседники, мимо Генуи – если им вздумается упрямиться. Но цели своей мы достигнем!»
Еще до XI съезда партии была окончательно сформирована вся советская делегация, включая и ее технический персонал. Но о поездке самого Владимира Ильича в Геную не могло быть и речи. В ЦК РКП (б) и правительство шли резолюции рабочих собраний и телеграммы со всех концов страны. Народ тревожился за жизнь Ленина, категорических возражал против его поездки.
Возникло опасение, что и Чичерин не сможет поехать в Геную. Сказалось перенапряжение последних месяцев, Георгий Васильевич серьезно заболел. 16 января Владимир Ильич разослал членам Политбюро письмо Чичерина о положении в НКИД, просил спешно запросить лучших врачей, что лучше: отложить ли отпуск Чичерину до после Генуи, или дать ему отдохнуть сейчас, вынесет ли Георгий Васильевич напряженную подготовку к конференции? Возник вопрос, кто пока возглавит НКИД. «Надо, – писал Ленин, – возложить на кого-либо (может быть, Литвинов + Боровский + Иоффе + П. П. Горбунов?) специальную ответственность за то, что при отъезде Чичерина и всей делегации в Геную все дела НКидела будут сданы в полном порядке таким-то лицам».
На случай болезни Чичерина или его отъезда из Генуи была по предложению Владимира Ильича предусмотрена замена. Ленин предложил создать две тройки, которые должны были возглавлять советскую делегацию на конференции: Литвинов, Красин, Раковский или Литвинов, Иоффе, Боровский.
Решением Чрезвычайной сессии ВЦИК 27 января 1922 года в состав делегации были включены и представители Украины, Азербайджана, Грузии, Армении и других республик. Н. Н. Нариманов, А. А. Бекзадян и Б. Г. Мдивани представляли Закавказье, X. Г. Раковский – Украину. Генуэзская конференция была первым международным форумом, на котором присутствовали делегаты советских национальных республик.
Дни после Чрезвычайной сессии ВЦИК до отъезда делегации были заполнены важными срочными делами. Чичерин, Литвинов, Красин, Боровский, Рудзутак занимаются разработкой и уточнением советской позиции в Генуе. Владимир Ильич, находившийся тогда под Москвой, шлет одну за другой записки на имя Чичерина и Литвинова, дает советы, указания, вносит предложения. Еще до Чрезвычайной сессии ВЦИК Ленин обращает внимание на необходимость широко освещать в печати подготовку к Генуэзской конференции, настаивает, чтобы на Чичерина и Литвинова была возложена обязанность установить контакт по этому вопросу с редакторами «Правды», «Известий» и других центральных газет, подбирать темы и авторов будущих статей; в конце января предложение Владимира Ильича было оформлено решением Политбюро, и крохотная комната Литвинова в Наркоминделе превратилась в филиал московских редакций. Именно тогда в Литвинове проявляются те качества, которые так ценили московские журналисты и редакторы, работавшие с ним. Он ни в коем случае не навязывает свои требования, разъясняет проблему и просит отразить главную мысль, выгодную Советской стране. А остальное – дело автора статьи, его таланта и опыта.
Организационные вопросы, связанные с Генуей, лежали на Литвинове. Секретарем делегации был назначен Б. Е. Штейн. Литвинов, как свидетельствовал Н. Н. Любимов, подобрал экспертов, консультантов, советников, укомплектовал технический персонал делегации. Делал все методично, продуманно, не возвращаясь к однажды принятому решению.
В те дни произошел случай, который навсегда запомнился Литвинову. Незадолго до отъезда делегации Владимир Ильич попросил его включить в состав технического персонала дочь Инессы Арманд. Девушка питалась нерегулярно, сильно похудела от систематического недоедания. Известно, как Владимир Ильич ценил Инессу Арманд, как сокрушался, когда она умерла в Нальчике от холеры. Ему хотелось сделать что-то для ее дочери. Но технический персонал делегации был уже укомплектован. Литвинов так и сказал Ленину:
– Владимир Ильич, все штаты заполнены, взять Арманд не могу.
Ленин не настаивал:
– Ну раз нет мест, то ничего и не поделаешь.
До конца своих дней Литвинов не мог себе простить, что не выполнил просьбы Владимира Ильича. Он не раз говорил об этом родным и друзьям.
Здоровье Чичерина постепенно улучшалось, и он деятельно занимался подготовкой к отъезду, составлял проекты, продумывал вместе с членами делегации различные ситуации, которые могут возникнуть в Генуе. Находился в постоянном контакте с Лениным.
Б. Е. Штейн вспоминал: «Эта работа нашей делегации проводилась примерно так: заседания устраивались три раза в неделю, и почти на каждом заседании Чичерин зачитывал целый ряд записок, указаний, отдельных разработок Владимира Ильича, который с исключительной заботливостью руководил этой работой и, как гениальный стратег, указывал линии нашего поведения и отдельные тактические приемы, которые следует принять для того, чтобы осуществить наши основные задачи.
А какие были основные задачи? Они заключались в том, чтобы пробить тот единый фронт, который создался против нас во время лондонской конференции экспертов в марте 1922 года. И Владимир Ильич ставил десятки вопросов, учитывал всевозможные положения; подобно шахматному игроку, он рассчитывал на этой большой доске не только свои ходы, но и ходы противника и продумывал, как отразить тот или иной его ход.
Так создавался золотой фонд дипломатической учебы, которая заключается в этих записках и предложениях, оставленных Владимиром Ильичей».
Оставшиеся до отъезда недели наркоминдельцы не знали ни сна ни отдыха. Задолго до Генуи была создана специальная комиссия, которая изучила и подсчитала убытки, нанесенные Советской России интервенцией вооруженных сил Антанты. В НКИД стекались данные из всех районов страны, подвергшихся иностранному нашествию. В кабинете Литвинова стоял большой металлический шкаф, где хранились все эти данные. Непосредственно подсчетом убытков занимался эксперт делегации Н. Н. Любимов. Литвинов уступил ему свой кабинет, а сам переехал в небольшую комнату.
Мировая, а особенно европейская печать посвящала предстоящей встрече с большевиками сотни статей. Одна нелепица нагромождалась на другую, одни предположения исключали другие. Не только бульварные, но и вполне солидные буржуазные органы печати сообщали, что большевики приедут в красных рубахах, подпоясанные черными кушаками, в сапогах-гармошках и папахах. Писалось много и всякой другой чепухи.
Надо сказать, правда, что кое-кто из советских журналистов, сопровождавших делегацию, например Л. С. Сосновский, выехали в Геную в косоворотке, решив тем самым «бросить вызов капитализму». Но остальные были одеты вполне по-европейски.
Впрочем, экипировать делегацию в тех условиях было делом весьма нелегким, ведь она состояла из 63 человек, и всех надо было одеть. Шифровальщик делегации Н. Я. Клименков рассказывал: «Все мы были плохо одеты. Ехать не в чем было. С большим трудом раздобыли приличный материал, и наркоминдельский портной Журкевич работал день и ночь, чтобы одеть нас». Что касается Литвинова, го он, видимо, был экипирован не блестяще. Через много лет, осенью 1941 года, когда он прибыл в Вашингтон в качестве советского посла, американский журналист Эмери Келен писал в «Дзис уик»: «Когда я встретился с ним первый раз – это было в Генуе на конференции, – Литвинов был одет весьма плохонько. На нем был какой-то старый костюм, не очень хорошо подогнанный».
27 марта советская делегация выехала в Геную. Все разместились в двух вагонах, никакого подразделения на начальство и подчиненных не было. Технический персонал делегации питался так же, как Чичерин, Литвинов, Красин и другие руководящие товарищи.
По пути в Италию советская делегация сделала две остановки – в Риге и Берлине. В латвийскую столицу приехали также представители Польши и Эстонии. Правительства прибалтийских стран из страха перед Антантой приняли предложение Советской России о совещании, решив согласовать общую тактику в Генуе (что, впрочем, не помешало им потом следовать в фарватере французской делегации).
В Берлине советские дипломаты встретились с германскими государственными деятелями. Четыре дня продолжались совещания и встречи. С советской стороны в них принимали участие Чичерин, Литвинов и Красин. Германия искала сближения с Советской Россией. Побежденная в мировой войне, опутанная Версальским договором, она страдала от инфляции, безработицы, разрыва экономических связей. Германия всегда нуждалась в русском сырье и других товарах, а рынок ее на протяжении многих десятилетий был ориентирован на Восток.
Еще 6 мая 1921 года в Берлине было подписано торгово-политическое соглашение между Германией и РСФСР. Дальнейшее сближение с Советской страной дало бы возможность Германии бороться за равноправие в послевоенной системе европейских государств. Канцлер Вирт понимал, как важно сближение с Москвой. Но игравший большую роль в определении германской политики министр иностранных дел Ратенау, тесно связанный с промышленными концернами (он и сам был крупным капиталистом), давно искал контакта с Западом, особенно с Францией, и опасался, что договор с большевиками окончательно оттолкнет Запад от Германии.
В те четыре дня казалось, что договор с Германией будет все-таки заключен. Когда самый текст договора был подготовлен и германские государственные деятели уже могли поставить под ним свои подписи, Ратенау вдруг заявил, что сегодня, мол, суббота, министры уехали на дачу и он не может их собрать. Он никак не предполагал тогда, что всего лишь через несколько дней положение круто изменится, будет подписан с Советской Россией исторический Рапалльский договор. Но в тот субботний апрельский день советским дипломатам пришлось уехать из Берлина с пустыми руками. Литвинов шутил: бывали и худшие времена в германской столице. Он вспомнил время, проведенное в берлинской тюрьме. В 1907 году Чичерина тоже арестовывали в Берлине. У Красина воспоминания были более радужные: после нелегального отъезда из России в Германию он стал одним из крупнейших инженеров фирмы «Сименс-Шуккерт».
Из Берлина советская делегация выехала чудесным весенним днем. Все вокруг зеленело. Поезд мчался через южную Германию, затем пересек Австрию. 6 апреля делегация прибыла в Геную и разместилась в курортном городке Санта-Маргерита. Ей был отведен один из самых роскошных отелей – «Палаццо империале». На этот раз Литвинов не гневался насчет больших представительских расходов, но взял реванш на других.
Настало 10 апреля. Б. Е. Штейн писал об этом дне: «Конференция открылась в старинном дворце эпохи итальянского Возрождения Сан-Джорджо. В зале расположились делегаты, эксперты и секретари. На хорах журналисты и частная публика, которую пускали по билетам. В зале все гудело, и он напоминал настоящий улей. Все делегации уже были на местах. Открывается самая дальняя дверь. Первым в зал вошел Чичерин, а за ним все остальные члены советской делегации. Моментально жужжание прекратилось, наступила мертвая тишина. Слышно было только щелканье затворов фотоаппаратов, и вспыхивал магний. Все снимали советскую делегацию. И вдруг увидели, что мы одеты, как все… Постепенно улеглось всеобщее волнение, и открылась конференция».
Ход ее известен. Председателем конференции был избран премьер-министр Италии Луиджи Факта. После французского министра иностранных дел Луи Барту (тогда – одного из главных организаторов антисоветских комбинаций в Европе) выступил германский канцлер Иозеф Вирт. Французскому министру иностранных дел шумно аплодировали, Вирту – более сдержанно. Потом слово взял Чичерин. Он говорил на французском языке, затем повторил эту же речь на безукоризненном английском, чтобы Ллойд Джордж услышал ее без переводчика.
По поводу первого дня конференции посол США в Италии Чайлд сообщил в государственный департамент: «При открытии сессии Генуэзской конференции ярких выступлений не было, за исключением речи Чичерина. В этой речи со всей силой было изложено то, что Советская Россия могла предложить всему миру, и она потребовала разоружения».
Корреспондент «Юманите» Лафон в саркастических тонах описывает обстановку в первый день конференции: «Боши вошли в зал заседания, причем к ним совершенно не применяли правил о военнопленных. Вошли большевики, и именно вошли, а не вползли на коленях с веревкой на шее и с челом, посыпанным пеплом… Вирт в своей речи сохранил, конечно, вид побежденного, впервые приглашенного на международное собрание. Он был достаточно тактичен, чтобы не поверить сразу благородному заявлению Факта о том, что нет больше ни победителей, ни побежденных. Чичерин не без мягкости в речах, то благосклонный, то иронизирующий, не скрывая своего упорства, ровно ничего не пообещал и даже подчеркнул весь блеф нашей „ве-е-ли-кой политики“. Это было слишком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68