– прокурорским тоном поинтересовался дед.– Им там холодно было, а я…– Я не спрашивал: тепло или холодно! Я тебя, лахудра, спросил: кто разрешил?– Никто. Но я же…– Молчать! Дурищи, щенки еще молоко-то сосать толком не умеют, а вы им что в пасть совали?– Потрошки куриные…Дверь снова открылась, и в горнице появилась мать. По всему было видно, что пребывает она в настроении самом что ни на есть воинственном.– Анюта, я тебя не звал! – попытался пресечь конфликт в зародыше дед. Но не тут-то было. Мать гордо откинула голову и совсем не скандальным, но холодным как лед тоном заявила:– Я в своем доме, батюшка, могу и без зова.– Совсем охренели бабы…– И поэтому нас можно таскать за волосы и бить лбом об дверь? – все тем же ледяным тоном осведомилась мать.– Если приказано, то и об дверь!– И за что ж такая ласка?У матери на лице стал медленно проступать румянец. Дед, похоже, тоже начал заводиться.– А за то, что дура беспросветная, только о баловстве и думает! Если башка ни на что больше не пригодна, то и двери ею открыть не грех. – Дед распалялся все больше. – Это еще не ласка!!! Я так приласкаю, забудет как звали, а не то чтобы не в свое дело нос совать!!! Щенков для дела привезли, а не для игрушек! Чурка осиновая, сосунков потрохами кормить. Я вот тебя саму сейчас сырые потроха жрать заставлю!Мать выслушала дедову тираду внешне совершенно спокойно, только еще больше раскраснелась. Безошибочно вычленила из всего информационного потока рациональное звено и повернулась к Машке:– Зачем щенков взяла? Хочешь вместе с Анной нужники помыть?– Мама-а-а!– Не реветь!Мать топнула ногой. «Блин, что значит: столичное воспитание! Прямо классная дама из Института благородных девиц». Дед, почувствовав в невестке союзника, сразу помягчел и перешел на ворчливый тон:– Одни игрушки в голове, ну хоть бы чего-нибудь путное…– Вот и нет! – неожиданно выпалила Машка. – Я из самострела стрелять выучилась! «Извивы девичьей логики: где щенки и где самострелы… Блин!!! Как это выучилась?!» Дед словно прочел Мишкины мысли:– Как это «выучилась»? Кто позволил… Кто учил?– Кузьма, – тут же заложила двоюродного брата Машка. – Он новые штаны порвал, боялся, что мать ругать будет. Я зашила. А он на следующий день рубаху располосовал – и опять ко мне. Я и говорю: буду тебе все дырки зашивать, сколько ни прорвешь, а ты учи стрелять. Я уже от тына в тряпку на четвертой вешке попадаю.– Да я и тебе и Кузьке… Нет, Анюта, ты слыхала?– Слыхала. – Мать согласно склонила голову. – Но мы, батюшка, еще с первым делом не решили.– С каким таким первым?Мать всем корпусом развернулась к Мишке и глянула так, что тот оторопел. «Ох, да у нее не хуже, чем у Нинеи, получается – царица разгневанная!» – Ты! – Мать словно выстрелила этим словом Мишке в лицо. – Ты, когда Немой со мной грубо обошелся, кинулся меня защищать! Сейчас твой крестник так же обошелся с твоей сестрой. Почему смолчал? «Ой, мама…» Мать развернулась к деду и снова выстрелила словами:– Оба раза по твоему приказу, Корней Агеич! Ладно там – среди своих, а здесь – на глазах у холопов!Дед попытался что-то ответить, даже уже открыл рот, но мать, остановив его жестом, повысила голос:– Ты о чем думаешь, старый? Одна внучка воеводы с драным задом нужники моет, вторую при всех за волосы тягают. Сколько еще холопов придется Бурею отдать, чтобы они разницу между собой и нами усвоили? – Ты! – Мать развернулась к Роське. – Мария – твоя сестра! Что бы ты сделал, если бы кто-то чужой ее обижал? Так не веди себя, как чужой!Вид у Роськи был несчастней некуда. Похоже, что Анну-старшую он чуть ли не боготворил и сейчас был готов умереть, лишь бы не слышать обращенных к нему ТАКИХ слов.– Ты! – Машка дернулась, как от удара, и испуганно вытаращилась на мать. – По-твоему, внучка воеводы, дочь павшего воина, может позволить себе визжать, как свинья? Молчи! Сцепи зубы и молчи! Глаза обидчику выцарапывай, руками и ногами бей по чему ни попадя, но молча! Ты – не раба, никто к тебе пальцем прикоснуться не смеет! И думай! Все время думай и помни: ты постоянно на глазах у людей. Дурой выглядеть не имеешь права, потому что дурой выглядит не девка Машка, а внучка воеводы, и это – укор для всей семьи. Привез Михайла щенков. Холопка любопытный нос сунет, по носу за это и получит. А воеводская внучка, если ей это нужно, просто спросит: что и зачем. И никто воеводской внучке… – Мать снова слегка повысила голос: – И никто воеводской внучке не ответит: «Не твое дело», тем более при холопах. Никогда! Понятно?– Угу… – прогундосила Машка. – Понятно.– А теперь, – мать обвела взглядом всех присутствующих, – слушайте приказ воеводы Корнея Агеича!– Кхе!Мать и не подумала обернуться на голос деда, лишь повторила с нажимом:– Приказ воеводы Корнея Агеича! Десятник «Младшей стражи» Василий!– Я, госпожа… боярыня Анна Павловна!– Сестру Анну из сарая освободить. Вежливо! Отвести в дом – на кухню. Листвяне велеть Анну накормить. Но не очень обильно. Еще скажешь Листвяне, что Анну надо после сарая да нужников помыть и одежду выстирать.– Слушаюсь, матушка боярыня!Роська сунулся к дверям, но мать остановила его:– Погоди, не убегай. Еще не все. Ты, Мария…– Мама…– Молчи! Слушай приказ! Выпрямись, руки опусти, косу не теребить! Глазами не елозь, смотри прямо… Да не по-коровьи! Ладно, это – потом. Приказ тебе такой. Если уж взялась за щенков – ответ за них теперь на тебе. Чтобы были накормлены, ухожены, здоровы и веселы. Сама за стол не садишься, спать не ложишься, пока щенки не обихожены. Ночью – вставать к ним два раза, я прослежу. Это – первое. Теперь – второе. Приставлю к тебе двух девок. Ничего сама руками делать ты больше не должна. Запрещаю! Все – через девок. И чтобы ни крика, ни ругани, ни рукоприкладства! Сумей то, что надо, объяснить спокойно и вежливо. Ослушаешься – буду хлестать по щекам, для пущего румянца. Я – мать, мне – можно. И чтобы девки твои были аккуратны, благообразны, бойки и веселы. Спрос – с тебя. Кроме заботы о щенках на тебя возлагается забота о холопском жилье. Каждый день будешь обходить все места в усадьбе, где живут холопы. Смотреть: чтобы было прибрано, чтобы не было больных, чтобы были ухожены дети. Примечать: не холодно ли, не сыро ли, нет ли сквозняков, чистый ли воздух. Замеченный непорядок приказывай устранять самим холопам, если же будет что-то трудное – говори мне. Если с каким-то нужным делом твоим девкам будет не справиться, тебе поможет десятник Василий.Мать развернулась к Роське.– Тоже – не сам! Работать – холопским мальчишкам, вразумлять нерадивых – твоему десятку. Взрослых холопов от дел не отвлекать. Если что – к старшине или ко мне. Учитесь повелевать людьми, но, самое главное, повелевать собой. Тебя, Мария, это особо касается. Анне потом тоже девок дам и обязанности подберу. Воевода Корней все сказанное утверждает.– Кхе! Утверждаю! И смотрите у меня… Не дай бог… Кхе!– Ступайте, ребятки… Куда? А старшему поклониться?Машка и Роська торопливо отмахнули поклон деду и шмыгнули за дверь. Мать обернулась к Мишке:– Миша, ты для чего щенков привез?– Мы охрану караванов обучать будем, собака засаду всегда раньше человека почует.– Понимаю.– Хочу, чтобы Прошка обучением собак занимался.– Правильно, – одобрила мать. – Вот ведь дал Бог таланту, они же с покойным Чифом такими приятелями были, чуть ли не из одной миски ели. И с любой другой скотиной у Прохора хорошо выходит. Бабы у колодца треплются, что он звериный язык знает. Ты сколько щенков привез?– Одиннадцать.– А про то, что крестникам своим по одному щенку дать собирался, помнишь?– Помню.Мать снова развернулась лицом к деду, но голос ее утратил властность и резкость – почтительная невестка обращалась к батюшке свекру:– Батюшка, сколько Никифор учеников привезет?– Договаривались на десяток или дюжину.– Значит, на всех не хватит. А я еще хотела бы Анне с Марией по щеночку.– Кхе, а им-то кого охранять?– Самих себя. Девам скоро пятнадцать, парни уже давно заглядываются. Да и воеводские внучки – всякому лестно, долго ли до беды?– Да у нас отродясь такого не было! С холопками разве что…– Нет, батюшка, теперь жизнь другая пойдет, да и пошла уже давно, только не очень заметно. А теперь виднее станет. Ты же в больших городах бывал и жил подолгу, должен понимать.– Так то – в городах.– В Ратном, считай, тысяча человек теперь, – напомнила Анна-старшая. – Три-четыре урода на тысячу обязательно найдутся.– Кхе…Мать обернулась к двери и негромко окликнула:– Жива!В дверь просунулась девчонка:– Слушаю, матушка боярыня!– Живушка, сбегай к соседям справа, позови отрока Прохора, скажешь: сотник Корней кличет. Приведешь к нам. Ступай. «Опаньки, уже и девчонка на побегушках имеется, глядишь, скоро фрейлинами жаловать будет. И откуда что берется? Хотя дочка богатейшего туровского купца… По нынешним временам между купеческой верхушкой и боярством разница невелика. По деньгам – неизвестно, кто еще круче. Оружием купцы владеют вполне профессионально, вооруженные отряды у них пусть и небольшие, но имеются. Холопов купцы держат, разве что пашенных крестьян у них нет, зато домашней челяди не меньше, чем у бояр. Правда, площадка для общения у купечества и боярства только одна – торжище. Но бабы, похоже, общаются активнее, мать в Турове очень быстро старые связи восстановила. Пожалуй, «дворянским замашкам» удивляться не следует». – Кхе! Не рано ли боярыней величаться стала, Анюта?– Для них, – мать качнула головой в сторону двери, – мы бояре. И никак иначе!– Тоже верно… Кхе. Значит, благородное воспитание девкам дать хочешь? А замуж выдавать в Туров повезешь? Да ты сядь, Анюта, в ногах правды нет.– А почему же и не в Туров, батюшка? Или нам родственные связи в стольном граде не нужны?– Кхе, вот не было печали. И не выпори ее, и за волосья не потаскай, боярышня, едрена-матрена. А она еще и из самострела… Да! – спохватился дед. – Анюта, это еще что такое? Ты куда смотрела? Девка с оружием!– Был же у тебя об этом разговор, батюшка. Я знаю.– Знает она… Все-то вы, бабы, знаете… Ну и что, что был? Я не решил еще ничего. «А что, сэр, леди Анна права: связи в столице – великое дело. Эх, была не была!» – Деда, – заговорил Мишка таким тоном, будто цитирует текст какой-то книги, – благородным девицам должно владеть посильным для них оружием, ездить верхом и уметь вести себя на людях. Хоть бы и в княжеском тереме.– Баба? Верхом? Михайла, ты же ничего, кроме кваса, не пил! – Дед сделал вид, что принюхивается. – Или пил?– Есть специальные женские седла, чтобы боком сидеть. – Мишка проигнорировал дедовы подозрения. – И специальное платье для верховой езды. «Амазонка» называется.– Анюта, кто из нас рехнулся? Я или он?– Погоди, батюшка. – Мишкин расчет на женскую реакцию полностью оправдался. – Что за платье, Миша? «Отлуп вам, господин сотник, женщина о новом фасоне платья услышала, да еще портниха. Всё, ваш номер – шестнадцатый, ваше место – в буфете». – Сверху узкое, особенно в поясе. – Мишка изобразил руками некий колоколообразный контур. – Юбка у пояса в складочках, а книзу расширяется очень сильно, чтобы с обеих сторон коня свисала. Спереди до земли не достает, чтобы носки сапог видны были, сзади хвостом волочится. Под него надевается несколько нижних юбок, чтобы пышно было. Под платьем сорочка с кружевным воротом стоячим, вот так, до самых ушей. На горле брошь держит кружево свернутое… – Мишка поискал подходящее сравнение, не нашел и решил назвать своим именем: – Жабо называется, я тебе потом нарисую. Из рукавов тоже кружева торчат, закрывают ладонь до пальцев. На руках перчатки такого же цвета, что и платье. На голове – шляпа, шапка такая с полями, обернута кисеей, и концы на спину спускаются. Это тоже потом нарисую. Вообще-то кружевной ворот можно отдельным сделать, только прикалывать или прихватывать на живую нитку…На протяжении всего Мишкиного монолога дед сидел с таким видом, словно в его присутствии творится что-то крайне неприличное, а он, по независящим от него причинам, не может вмешаться. Наконец старый солдат не выдержал:– Михайла! А ну-ка соври, что это тоже в книгах отца Михайла есть.– Зачем врать? – Мишка изобразил оскорбленную невинность. – Я эту книгу в Турове на торгу видел у ляшского купца. Не продавалась, да и писана не по-нашему, но картинки он мне дал посмотреть и объяснил кое-что. Книга называлась: «О благородном искусстве верховой езды и охоты на полевую дичь». «Врете, сэр, и даже не краснеете, Нинеи на вас нет». – И он тебе так все подробно рассказал? – не сдавался дед. – С чего бы это?– А это тот лях, деда, который сразу полсотни наших матрешек перекупил. Он, как узнал, что их я делал, сразу таким разговорчивым стал. Ну я и попользовался.– Тьфу, едрена-матрена, ну на все у него ответ есть!Сбить мать с портновской темы, однако, было не так-то легко.– Что ж ты сердишься, батюшка? Мне Никифор говорил про того купца, все так и было. Миша, а еще там какие-нибудь платья были нарисованы?– Нет, мама, только охотники: с луками, с самострелами, с соколами – это же про охоту книга. Я что подумал, мама. Если мы на будущий год опять поедем воинское учение представлять, и Анька с Машкой в таких платьях по кругу проедут да хоть по разу из самострелов выстрелят – женихи у нас на заборе гроздьями висеть будут. Выбирай – не хочу!Реакция матери была молниеносной:– Батюшка, надо нам на будущий год опять в Туров ехать.Дед в ответ лишь обреченно вздохнул. «Замужество дочерей – святое дело. Не становись на пути – сшибет, как электричкой». Однако не тем человеком был сотник Корней, чтобы оставлять за кем-нибудь последнее слово.– До будущего года еще дожить нужно, Анюта, пока что и так хлопот полон рот. Ты вот девкам задания раздала, а я – тебе. Платья там всякие, седла бабьи… Тьфу, и говорить-то противно. Ладно, с этим сама разбирайся. А с самострелами, раз уж начали… Назначаю тебя бабьей десятницей, даже полусотницей. Учи всех подходящих баб и девок из семьи. Разбирай их на десятки, ставь над ними десятниц. О самострелах с Лавром сама договаривайся. В поле не води, бери тот кусок тына, к которому наше подворье примыкает.
1 2 3 4 5 6 7