Но им все-таки удалось сделать так, чтобы у каждой квартиры был санузел, кухня, жилые комнаты и вход. Правда, говорят, что на последнем этаже есть двухкомнатная, куда можно войти только через прихожую соседей – но это лишь сближает людей. Кроме проблем с планировкой, у людей, строивших дом, в котором я живу, возникли неприятности во дворе. Там намеревались расположить подземный гараж.
Но когда его начали строить, оказалось, что лучше глубже не копать. Неразорвавшуюся бомбу времен второй мировой осторожно увезли за город и уничтожили, а гараж получился наполовину подземным, он возвышался над двором на полтора метра. На его крыше разбили детскую площадку. Так получилось. С этим надо жить, раз изменить нет возможности. Вот и моя прихожая… В принципе, это же удобно – из любой комнаты можно попасть в соседнюю, и не надо топать по длинному коридору. А то, что ванная находится слева… Я давным-давно привык поворачивать налево, когда прихожу домой и намереваюсь помыть руки. Это ведь моя квартира, пусть даже большую часть стоимости ее покупки оплатили мои родители. Я в ней живу, мне нравится вешать на стены картинки и покупать новый чайник на кухню – просто потому, что цвет его будет подходить под цвет скатерти.
Я сунул ноги в свои тапочки, повесил свою куртку в свой шкаф, пошел по своему паркетному полу в свою ванну. Там лежали мои туалетные принадлежности. Я открыл свой кран и стал пить свою воду – я же исправно плачу по квитанциям водоканала. Завтра сюда придут мои друзья. Я разделю с ними это пространство… Делиться можно, когда обладаешь чем-то… Своей книгой я поделюсь со всеми, кто захочет ее прочесть.
Сварил себе макароны, залил томатным кетчупом и принялся есть их вилкой. Съел все, достал из холодильника банку со шпротами. Открыл, перевернул на тарелку и стал по одной отправлять рыбки в рот. Масло текло по подбородку, его я вытирал мякишем хлеба и затем кусал мокрую краюшку. Нашел в шкафу пакет с карамельками. Кинул в рот сразу две. Кисленькие, к ним сразу прилипли крошки хлеба, блаженство. На нижней полке холодильника – банка с маринованными шампиньонами. Держал для какого-нибудь праздника. Разве он не наступил? Но грибочки есть не легко, я прожевал несколько штук и остановился. Посмотреть телевизор? Поспать? Сходить в магазин за новой порцией продуктов?
Прошел час, я лежал под пледом и засыпал. Телевизор должен был выключиться сам минут через двадцать. На столике возле дивана – обертки шоколадных батончиков, крошки булочек с вишнями и яблоками, пустая бутылка газировки, несколько палочек сурими и остатки колечка молочной колбасы.
Мысли мои улетали все дальше и дальше. Лес. Тропический лес. Вечер в тропическом лесу. Смесь запахов, сквозь которые настойчиво звенит… Настойчиво звенит… Настойчиво звенит???
Мобильный телефон.
Я накрыл голову пледом, цеплялся за колючие лианы, не желая расставаться с начинающимся сновидением. Но стволы высоченных деревьев таяли, истончались, растворялись в воздухе. Размывались зеленые краски джунглей, уступая место светло-коричневым оттенкам обоев. Аромат влажных испарений и спелых, подгнивающих плодов уже был неощутим в удушающем пространстве под пледом. Исчезали все остальные звуки, кроме этого звонка. Он разрывал плотную ткань моего сознания на две неравные часть – пропадающий сон и надвигающуюся на меня с каждой секундой реальность. Я потянулся за трубкой. Это Саша. Подумал, было, отправить сигнал «занято» – но в этом случае она перезвонит еще раз. Поднес телефон к уху.
– Да, Сашенька.
Тихо. Слышны были какие-то звуки, как будто скрип ногтей по деревянной доске. Я помолчал некоторое время. Затем переспросил:
– Саша, ты меня слышишь?
– Да.
Сон как рукой сняло. Это был Сашин голос, но таким я его еще ни разу не слышал. «Да» – как щелчок затвора винтовки, сухой и какой-то смертельно опасный. Как ливень, прорвавшийся сквозь полог тропического леса, на меня обрушился поток неприятных предчувствий.
– Что-то случилось?
– Да.
Вновь короткий слог. Что за черт? Мне чудилось в этом утверждении что-то терпко-горькое. Может, выпила по приезде? От душевного равновесия, которое я приобрел, купив темные очки, и усиленного поглощением огромного количества вкусной пищи, не осталось и следа. Я разнервничался. Пока еще без особого повода.
– Саша, ты… Ты хорошо себя чувствуешь?
– Марат… Я пьяна. Сильно.
Сейчас, когда она стала произносить больше двух букв, алкоголь в голосе стал явно чувствоваться. У меня немного отлегло от сердца – мысли, которые пришли мне в первую секунду были слишком, слишком… Я не хотел их возвращать. Выпила, хочет поговорить. Ничего страшного. Почему же тогда у меня на лбу выступил пот?
– Саша, ты где сейчас?
– Я пьяна, Марат. Мне так плохо. Очень. Я… Я дома. Сижу возле окна. Люди…
– Саша.
– Молчи. Не перб… Не пре… Не перебивай меня, пжалст. Мне надоело, нд ело, ты все время меня пребиваешь. Все надоело. Пора заканчивать со всем этим.
У меня вновь все сжалось внутри. «Не буди лихо, пока оно тихо»? Да, ну не может быть! Не может быть! Какой суицид?!.. И тут я вспомнил наш с Сашей разговор… Ее «часто посещают мысли о…». Да, ну. Это бред. Какой-то идиотизм. А ведь всего пару дней назад мы с Олегом разыграли спектакль… Это уже слишком! Два самоубийства с интервалом в один день – это ненормально. Пусть даже первое было лишь инсценировкой.
– Что тебе надоело? Что? – я старался говорить мягко, но возбуждение в произнесенных мною словах трудно было не заметить.
– Все. И это тттоже. Тоже. Тоненькая… Худенькая… Мягонькая… Ты гврил об отказе. Полеты без парашюта. Сейчас пследний. Пследний полет. Асфальт. По нему ступают люди. Люююди. Разные. Хорошие. Плохие. Теплые. Холодные. Скоро полетит и будет лежать она. Тоненькая…
Я слушал ее, затаив дыхание. Мучительно пытался найти слова, которые могли бы… Я не знал, что ей сказать. Не знал. Самым неприятным было то, что я думал не только про нее. Я думал про книгу. Не знаю почему. Представлял ее легкие, бумажные страницы-крылья. Они внутри, под обложкой, в душе. Наши крылья не за спиной, они в душе.
– Ттт. Ты слышишь меня? Марат?
– Да, да. Я слушаю тебя. Саша, тебе кажется, что … Ты не можешь найти причину продолжить?.. Скажи, – я понимал, что несу чушь, но ничего другого в голову не приходило. Я путался в собственных фразах.
– Нет. Нннет причины продолжать. Зачем? Я все сама придумала!!! Я не пойму тьбя. Ты пыт… пытаешься меня отгрить что ли? Вот уж не ожидала от тьбя. Отказ. Ты был прв. Зачем прдлжать? Надо отказаться.
Рука вспотела, я взял трубку другой. Приложил к другому уху. Ужас какой-то! Почему в школе нас не учили, как действовать в подобных ситуациях? Напомнить ей, что напишу вторую и третью книгу для нее? Она пошутит, что это будут посмертные книги. Сказать, что люблю? Она почувствует ложь, как бы она ни была пьяна сейчас, она тонко чувствует обман. ЧТО МНЕ ЕЙ ГОВОРИТЬ? Интуитивно я понимал, что необходимо говорить, все равно что, главное не злить ее.
– Саша. Я сегодня всех к себе пригласил. Придут Дима, Богдан, Олег… Жаль, что тебе надо было домой. Так бы и ты тут была. Я ведь понял. Понял, для кого пишу. Я ведь тоже долго не мог понять, для кого или для чего делал это. Сомневался в самой необходимости. Чуть не бросил все. Никому не говорил, но чуть не бросил. Бывает. Бывает тяжело. Надо переступить и все. И все пройдет. Если нужна помощь, если трудно переступить – я ведь всегда готов тебе помочь, ты знаешь. Ты ведь меня слушаешь?
– Да… Я слуш… слушаю тебя. Я плохо понимаю, о чем ты… Помочь? Мне помочь? Зачем, я ведь не пр… пршу… помощи.
– Подожди, подожди. Почему ты вдруг стала уверена в том, что надо закончить. Кто внушил тебе эту мысль? – пока она отвечала, я считал, что все делаю правильно.
– Ха… Ты думаешь, я опять начталась чего-то? Нет. Я сама все реши-лааа. Сама. Ты грдишься мной? Скажи, ты грдишься мной?
– Горжусь, Саша. Просто… Ты так неожиданно все это говоришь. Ты выпила. Смотри, ты утром проснешься, и все может…
– Молчи. Замолчи. Что ты треплешься все время? Это я тебе позвонила. Не ты мне. Я. Ну и жопа же ты.
Я растерялся. Всегда ласковая и призывная «Ж» в ее словах на этот раз казалась сиплой и задыхающейся. Совершенно не знал, как поступить дальше. Главное, не раздражать ее. Не пытаться уговорить отказаться от своего поступка. Что же делать? Она хочет разорвать на части книгу своей жизни, удалить в ней последние листы, приблизить кульминацию… У меня рождались ассоциации, на том конце провода умирал человек. В трубке опять зазвучал ее пьяный голос:
– Все сложно так. Так сложно! А тут просто. Ррраз и все. Ветер. Теплый ветер подхватит ее… тоненькую и понесет, понесет на своих плечах… так прсто… взять и полететь… Она полетит… Все, что от нее осталось… все, что не сгорело еще… Что ты замолчал? Ты не хочешь говорить со мной?
– Хочу. Я… я говорю, – страшно разболелась голова. Я перестал контролировать свои движения. Ходил по комнате, натыкаясь на стулья и журнальный столик. Представлял Сашу. Высокую, в белоснежной ночной рубашке, на полу мерцают осколки зеркал. Она с бутылкой вина в правой руке, в левой – зажженная сигарета. Распахнутое окно, тихий вечер, на скамейке сидят люди, ничего не подозревая о трагедии, которая растягивается по телефонному проводу на сотни километров.
– Не говоришь. Говори.
Я присел на краешек дивана, опять переложил телефон в другую руку. На столе лежала небольшая стопка распечатанных страниц моей еще недописанной книги. Саше надо помочь понять, что любой поступок, любое действие, которое она совершает, любая работа, за которую она берется – все это она делает для…
– Сашка. Я сейчас вот сижу и смотрю на свою недописанную книгу. Ты слышишь меня?
– Да. Я слушаю. Подкнник такой теплый. Не хочца слезать с него.
– Сиди, сиди. Не слезай пока. Так вот. На чем я?.. Ага… Я начинал свою книгу по одной простой причине. Девушка, я тебе рассказывал о ней, Таня… Я писал ей каждый день, она уже не отвечала, я продолжал писать. Наконец, от нее пришло сообщение. Она… Она сказала, чтобы я продолжал писать. Чтобы я написал что-нибудь. Но только не для нее. Для всех. Вроде как у меня это хорошо получается. И я начал. Писать для всех. Поверил в то, что это у меня неплохо получается. На самом деле это был выход моей энергии, которую я не мог потратить на нее. От которой она пряталась. Я начал… Но для всех… Это слишком сложно. Я все никак не мог определиться. Подозреваю, ты тоже не можешь. Не можешь понять, для чего, но это пройдет. И еще… Хммм… Так смешно. Таня… Ведь я даже не представляю, какая она на самом деле. Какой то неясный персонаж. Фактически безликий. Не знаю ее предпочтений в музыке, как зовут ее родителей. Мы разговаривали обо всем и ни о чем… … Саша?
– Я тут. Говори. Не пойму, о чем ты… Прдлажай…
– Мы разговаривали с ней ни о чем и обо всем. Как будто мысли наедине с собой. Ведь в мыслях я не произношу имена родителей. Просто думаю про папу и маму. Без имен. В мыслях я не называю руки руками, а, скажем, ухо ухом. Когда мне надо почесать ухо, я не думаю, просто чешу… Ннно я, кажется, отвлекся. Я ведь не о том хотел сказать. Совсем запутался. С чего я начинал?
– Не помню. Что-то про книгу. Что-то совсем непонятно мне ничего… – ее голос уже не был пустым и равнодушным! Она задумалась над чем-то, над смыслом или отсутствием смысла в моих словах. Приободренный этой мыслью, я продолжил.
– Саша, даже когда мне казалось, что не понимаю, для кого пишу, я все равно продолжал это делать. Так и жизнь твоя – ты можешь не понимать, для чего жить, но ведь надо продолжать. А ты все хочешь бросить на полпути. Так нельзя. Это даже несправедливо по отношению к самой себе. Тем более что живешь ты для…
– Стой. Марат… Чччто за чушь? Причем тут моя жизнь? Что ты мелешь? Все… Она уже упала на асфальт.
– Блядь, Саша, я НИЧЕГО не понимаю!!! Кто упал? Куда?
– Моя пследняя сигарета. Все. Я бросила. Бросила курить… Слуш… Тут холодно так, я зкрою окно, ты говори, что ты хотел сказать… Разругался тут…
Я упал на спину. Лежал на диване, смотрел в потолок и смеялся. Почти беззвучно. Тряслась грудная клетка и подбородок. На потолке, как в детском калейдоскопе, собирались в разные комбинации цветные многоугольнички. Потолок как белый лист книги… Я раскинул руки в стороны и смеялся. Наконец, услышал, что она что-то кричит – вновь поднес телефон к уху. Сашин голос звучал обиженно:
– Куда ты исчез? Ты тоже пьяный? Ааа… Все равно. Я вчера ехала… Ну, что ты молчишь?
– Сашка. Я ведь подумал – ты хочешь с жизнью покончить. Самоубийство. На окне стоишь. Сашка!
– Что ты подумал??? Во, дурак… Ну и дурак. Ты че, правда, пьяный? Не… ну надо же… У меня даже в голове прояснилось? Дурак.
– Нет, ну ты же так говорила. Все надоело. Надоело. Отказ. Полет без парашюта. Тоненькая. Ты же сейчас похудела…
– Да ты что… Сигретка пследняя тоненькая была. Дурак, дурак, дурак. Ты меня обидел. Дурак.
– Чем это я тебя обидел?
– Я пьяной убивать себя никгда не стану. Если и уходить, то трезвой. Все. Больше не могу тебя слушать. Пойду в ванну и спать. Хочешь, буду о тебе думать в ванной? А?
– Иди уже. Мойся. Напугала меня. Я ведь…
– Как хочешь. Пока.
Она не дождалась моего ответа и отключилась. Я немного полежал на диване. Потом встал, разделся, расстелил постель и лег спать. Мне снилось солнце.
Весь следующий день на работе я писал книгу. Понимал, что к вечеру не успею оформить связный фрагмент, чтобы показать друзьям. Впрочем… я писал не для них. На столе постоянно обновлялась кружка зеленого чая. Мне не очень нравился его вкус, но раз говорят, что тонизирует – надо верить. Теплая жидкость грела мой желудок, теплые мысли – все остальное.
Я набирал текст, вставал, ходил по кабинету, вновь возвращался за компьютер. Не задумывался над орфографией и грамматикой. Но текстовый редактор и так не часто подчеркивал что-нибудь. Время летело вперед, строчка за строчкой. Я не придумывал их, просто переносил на чистую страницу. Затем на следующую. Строки, листы, минуты, часы. Я знал, чем это все закончится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34