Вообще-то они с Велемудром делали вид, что не присутствуют при этом разговоре.А положение создалось запутанное: выкупить воина нельзя, выменять не на кого. Оставить как есть – накладно для константинопольской гордости. Но вопрос был уже назван, и отвечать было надо.Тогда доместик третьей тагмы сделал царский жест. Он снял перстень с огромным изумрудом.– Посольство не бывает без знаков посольства, – сказал он и протянул перстень Стратимиру.Воевода взял, надел изумруд на здоровенный мизинец. Посмотрел на Рулава. Тот вынул из перевязи свой двуручный меч и поставил острием на землю рядом со Стратимиром. Воевода накрыл рукоять меча ладонью. Рулав, не удержавшись, легко вздохнул и, сделав два шага, перешел в свиту логофета.Доместик третьей тагмы даже выгнулся от гордости. Он и так имел добрую славу в гарнизоне, но теперь, после того что сделал для Рулава, он знал – его репутации у воинов позавидует любой архонт.Фома не любил военных выкрутасов. Он только с естественным сожалением посмотрел на чудесный зеленый камень: «Ценности уже начали уплывать из Города к славянам…»Первые переговоры кончились. Рулав Во дворце Рулава вызовет к себе Самона. Рулав скажет, что ничего не может сказать о славянах, кроме того, что видно из Города. Да если бы и мог, добавит он, то должен был бы промолчать до окончания переговоров с Русью.И Рулав умрет под пытками. Не станет в Городе человека, указывая на которого, могли бы говорить: «Это тот самый Рулав, за которого доместик третьей тагмы подарил свой изумруд русскому воеводе».Этериарх не решился жаловаться василевсу на Самону. Паракимомен был в большой силе – именно он ездил к Николаю Мистику и привез василевсу отречение патриарха. Но год спустя после нашей истории, когда Лев сошлет в монастырь Самону, запутавшегося в собственных подметных письмах и наговорах, командовать его конвоем этериарх назначит Гуннара. И конечно, Гуннар был благодарен этериарху, а Самона нет. Решение синклита корпорации нищих В Городе увидели повозки с царским угощением, вкатывающиеся обратно. Пошел слух, что переговоры не удаются. Под портиком Михаила срочно собрался нищенский совет, гордо именовавший себя синклитом.– Скороход вышел от святой Софии, – сказал тот, кто должен был следить за временем, – отправил воображаемого скорохода.– В Городе недовольны логофетом Фомой, – сказал председатель.Члены синклита стали говорить в очередь по кругу:– Переговоры со славянами начались. Будем же довольны.– Логофет может проиграть большие деньги русским. Это ударит по нас.– Фома знает свое ремесло, но с русскими трудно договориться – их много.– Эпарх не делал объявления Городу – значит, дело плохо. Надо поторопить их. Не будем мешать волнению.– Кто заменит Фому на переговорах? Араб Самона?..– Скороход прошел площадь Константина.– Славяне едят нашу рыбу, – сказал председатель. – Переговоры должны закончиться как можно быстрее.– Стоит ли ввязываться?– Если Город недоволен Фомой, значит, кто-то хочет его сменить…– Пусть Фома остается. Поддержим его.– А если он не сможет договориться с Русью?– Эпарх не любит Фому – может быть, это он замутил воду?– Смена Фомы может задержать переговоры. Или славянам понравится, что его сменили? – спросил председатель.– Скороход вышел на площадь Тавра!– Значит, Фому не хотят славяне, эпарх и еще кто-то?..– Мало знаем. Не лучше ли поверить в то, что происходит само собой, поддержать волнение?– То, что хорошо славянам, хорошо ли нам? Пусть ведет переговоры Фома.– Пусть ведет.– Не будем во всем потакать эпарху. Пусть остается Фома.Председатель встал:– Фома самый лучший логофет дрома, какого только знали ромеи. Идите и объясните это всем.– Скороход на Амастрианском рынке. Время.Синклит разошелся. Переговоры(сказания участника похода) «…Ромеи, видно, решили, что нам нужны только их деньги. Слепые умы: неужели бы из-за одних ромейских денег мы отправились в поход таким числом кораблей? За правдой идут далеко. И как бы ни был далек путь, правда лежит еще дальше. Нет ее в Константинополе, нет в Золотом Роге. А договор о том, как принимать купцов из Руси, который бы был правдой, ромеи заключать не спешили. Тяжело татю бросить свое ремесло…» «Славяне и закон»(запись совещания у василевса) Лев VI : «Все свое царствование я забочусь о приведении в систему законов империи. Своды ромейских законов должны быть похожими на систему сводов святой Софии – недаром это храм мудрости божественной. Надо установить порядок торговли со славянами на века, я должен это сделать для империи. Но давать привилегии варварам – не в традициях Ромеи». Александр : «Какой это закон – не брать пошлины с варваров! Варварский закон. Не доросли славяне до закона». Имерий, друнгарий флота : «Они против и Родосского морского права, которое признают на берегах всех морей света. Они требуют, чтобы имущество славян, выброшенное морем на берег, возвращалось владельцу разбитого судна или на Русь, его наследникам. С таким законом люди не захотят жить на берегу, они потеряют старинный источник дохода». Анатолий, эпарх : «Купцы из иных стран не были рады привилегиям славянских купцов на константинопольских базарах. Но приезжие купцы чтят законы Ромеи. Больше недовольства выражали жители Города: славяне имеют свободы в столице Ромеи, которых не имеют ромейские купцы и ремесленники. Но ромеи чтят свои законы. Если мы не подтвердим старых привилегий славян, не начнет ли кто-нибудь требовать таких привилегий для себя? В законах все сохраняется – и число запретов, и число разрешений. Не оставить ли потому славянам то, что им дали несколько десятилетий назад? Нынешние ромеи выросли при этих законах». Самона, паракимомен : «Вы забыли, что сила славян недавняя – она длится не более жизни человека. Она и умрет скоро. О чем мы договоримся с ними в этот год, не будет вечно». Фома, логофетдрома : «Славянам надо показать их место – на много ступенек ниже ромейской державы. Если составлять договор, то договор, который бы ставил их низко». Филофей, синклитик : «Славянские купцы не должны допускаться жить в Городе. Тогда и привилегии их не будут бросаться в глаза. Доставлять их под стражей на базары и обратно. И оружие в Городе носить запретить. Эпарх не прав – чем больше запретов, прочнее власть. Так мы уничтожим зависть к славянам. Разрешить привилегии временно нам придется. Хотя бы обещать такой договор». Лев VI : «Чтобы славяне ушли из Ромеи, мы согласны дать им деньги. Логофет дрома говорил, что князь просит цену каждого жителя Города и еще столько же. Но мы не можем оценить жизнь ромея – это же не раб!..» Эпарх : «Мы можем считать столько же белых коней. Это не будет оскорбительно для нас. Белых коней вместо ромеев». Александр : «Белый конь – двенадцать номисм! Два миллиона номисм! Мы можем купить целую страну рабов на эти деньги!» Самона : «Где ее можно купить?» Самона – бывший раб.

Александр : «Везде!» Эпарх : «Я не говорил о двух миллионах номисм. Когда мы условимся о цене белого коня – а эту цену знает Мраморная Рука и каждый, кто бывал в Городе, – тогда мы предложим взять по „белому коню“ за каждый славянский корабль». Филофей : «Двадцать четыре тысячи номисм. Или сорок восемь, если они все-таки потребуют вдвое. Двенадцать тысяч гривен серебра». Лев VI : «Логофет дрома приведет в Город послов русского князя, перед этим растолкует им все, и мы, говоря с послами, будем держаться этой цены». Тронная палата В это время тронную палату готовили к приему русских послов. Дворцовый механик в который уже раз поворачивал колесо в подполье палаты, а трон… не хотел опускаться.Дело в том, что в палате было заведено: когда послы склонялись в поклоне василевсу, трон возносился под потолок. Распускались шелка с подножия (разумеется, пурпурного цвета) и скрывали гидравлику, поднимавшую правителя Ромеи. Василевс оказывался совсем высоко: там, за бархатной портьерой, стоящие на колосниках слуги меняли одеяние на василевсе, и он опускался вместе с троном уже в преображенном виде.На нервы послов это обычно действовало. Но сегодня трон исполнял только половину положенного – поднимался, и все.Смотритель палаты видел еще одно безобразие. Птицы – на золотых деревьях в рост человека, – птицы, что должны были петь при вознесении трона, мерзко квакали. Вот позолоченные львы – те отменно били хвостами, рычали, приподнимались на лапах. Но птицы – хоть отрывай их вместе с ветками.В палате появился дворцовый механик, полез под складки пурпурного шелка.– Мы погибнем с тобой под одним колесом, – сказал смотритель. – У нас совсем не осталось времени.– Сыро здесь. Заржавело что-то. Морские ветры – сырые… – бормотал механик сверху из-под шелков. Он, значит, высоко уже залез.Послышался резкий скрежет.– Если ты упадешь и свернешь себе голову… я этого не переживу, – смотритель сел на мраморный пол. – Ты не поломал там лишнего?Скрежет продолжался.– Мне нужна кожа, – донесся голос механика вовсе уже из-под трона. – Полоска кожи шириной в три пальца.– Где же ее взять? И не думаешь ли ты, что я залезу с этой кожей туда, наверх?– Лезть не надо. Я захватил все, что может понадобиться, с собой. Просто нужна кожа, я ее и беру.Смотритель встал с пола и подошел к птичкам.– Лучше служить возничим на колеснице, – сказал он.Птичка квакнула – тихо, на последнем заводе. Видно, не доквакала свое, пока трон поднимался.– Что с птицами будем делать?Вверху что-то зашипело, и с тихим присвистом трон стал опускаться.Механик вывалился вниз из-под шелков:– Птиц надо менять. Давно пора.– Что ты говоришь! Сегодня-то?..– Сегодня?.. – он подумал. – Постучи ее по головке пальцем.Смотритель послушно побил указательным пальцем по серебряному темечку. Птичий хвост – длинный, из тонких витых проволочек, усыпанный красными и синими камнями, – стал дергаться, и изо рта птицы донеслось тихое, почти шепотом: «Ло-ло-ло…» Так, только громко, в голос, она обычно и пела, когда под полом тронной залы начинали работать мехи.– Так что, их и бить всех по темени, когда послы придут? – Смотритель окинул взглядом оба золотых дерева с восемью птицами. – По слуге на ветку посадить, что ли?– И будут петь хорошо… Менять птиц надо.– Ты можешь, чтобы они просто молчали?– Могу. Но тогда и львы не двинутся.– Львов жалко.Механик внимательно поглядел издалека птице в рубиновые глазки. И быстро подошел к ней. Не успел смотритель вскрикнуть, как мастер оторвал у птицы с хвоста первый попавшийся камень и забил птичке в рот.– Испробуем, – сказал механик и ушел за боковые портьеры. Было слышно, как он топает по маленькой скрытой лестнице.Смотритель безнадежным жестом дернул шнур, спрятанный у стены. Это был сигнал. Трон пошел вверх, чуть присвистывая. Вскочили львы. Птицы издавали резкое «кло-кло-кло», но та, что съела камень с собственного хвоста, залилась непривычным высоким, но все-таки не противным «ле-ле-ле…». Смотритель опять дернул шнур. Трон, присвистывая, пошел вниз, львы успокоились, птицы прекратили концерт.Появился механик.– Поет! Пищит, но поет! – крикнул смотритель.Механик стал кормить драгоценными камнями всех птиц подряд. Смотритель перекрестился. Послы и чудеса Фома и этериарх сопровождали по Городу послов: Велемудра, Стратимира и свирепого вида любечского воеводу.Логофет знал, что воеводы бывали в Городе. Но решил педантично представить им константинопольские чудеса. Напомнить, куда они попали. Сбить воинский азарт.На площади стоял мраморный куб. Красноватый с разводами. На кубе лежала рука. Вернее, она вроде бы выходила из верхней грани куба – начиналась с локтя и кончалась кистью. Но если локоть был еще точно мраморный, то ладонь уже верно бронзовая. Переход от камня к металлу был почти незаметен.
Рядом стоял один из служащих эпарха, держал в поводу белого коня.– Хотите проверить цену? – спросил Фома у послов.– Нет, но если логофет хочет… – Стратимир был слегка любезен сегодня с ромеями. Все-таки к василевсу идут.Логофет стал класть на красноватую бронзовую ладонь золотые номисмы с портретами Льва VI, одну за другой. Когда монет собралась дюжина, горсть закрылась.– Вот и цена. Мраморная Рука – самый верный оценщик мира.– Если бы эта рука стояла в Киеве, – сказал Стратимир, – то цену бы она показала другую. Хотя кони в Константинополе и в Киеве в цене примерно равны. – Он, вздохнув, посмотрел на мраморный куб. – Эпарх в камень просочиться не может. Но какой-нибудь человек поменьше… Ромеи – они ведь удивительный народ.Логофет покраснел. Он не ожидал такого грубого разоблачения.– А меч такая рука держать может? – спросил Велемудр.– Не может, – откликнулся Стратимир. – Она ведь по локоть отрубленная!Но Фома знал наверняка: святая София послов поразит, хоть они и бывали в ней не раз. И он спокойно ждал того момента, когда все они войдут внутрь тяжелого многокупольного здания и там перед ними откроется свод небесный.Послы, однако, и сами торопились увидеть то, чего давно не видели. Новый патриарх, Евфимий, что встретил их у дверей храма, с ревностью отметил про себя: русские входили в Софию, словно к себе домой, вернувшись из дальнего и долгого путешествия…
Свод небесный открылся. Послы стояли на разноцветном полу, в окружении бесчисленных солнечных отражений, и смотрели вверх, следили, как купол медленно поднимается вверх, хотя, казалось бы, куда уже выше. И сам человек, следящий за его парением, ощущает, будто он отделяется от земли и медленно плывет к солнцу.Конечно, купола были неподвижны и массивны. Но никто из находящихся внутри храма святой Софии никогда в это поверить не мог. Знал и не мог.– Зачем небесный свод человеку, имеющему то более прекрасное, чем небесный свод, – проговорил Стратимир, задумчиво улыбаясь.Фома был удовлетворен. Он отошел от послов в сторону, оставив их наедине с их мыслями, – пусть прочувствуют силу ромеев, их исконное превосходство.Через какое-то время, когда послы очнулись от первого, резкого, как удар, впечатления, их, казалось чуть покачивающихся, повели по храму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12