Лефевр и Гош поздравили капитана с успешным окончанием его семейного дела. Бонапарт прибавил, что необходимость сопровождать сестру дала ему возможность одновременно похлопотать с большей энергией и о собственном деле – восстановлении на военной службе.
– Значит, – спросил Гош, – вы скоро вернетесь в свой полк?
– Военный министр Серван снова назначил меня в четвертую артиллерийскую бригаду в чине капитана, – ответил Бонапарт, – но сейчас я сопровождаю сестру на Корсику. Там я уполномочен снова принять командование моим батальоном волонтеров.
– Желаю удачи, товарищ! – сказал Гош. – Может быть, и там придется драться.
– Скоро будут повсюду драться!
– Жаль, что нельзя драться сразу в двух местах, – с увлечением сказала Екатерина, которой сильно хотелось вмешаться в разговор.
– Друзья мои, если обстоятельства будут благоприятствовать мне, – сказал Бонапарт убежденным тоном, – я доставлю вам случай либо погибнуть с честью, либо стяжать славу, чины, титулы, почести, богатство в ореоле победы! Но, простите, нам с сестрой пора, становится поздно, а нам придется добираться пешком до самого Севра.
– И нам, прежде чем двинуться на освобождение осажденного Вердена, которому угрожают пруссаки, нужно поспешить в Париж, чтобы доставить туда вот этого будущего гусара, – весело сказала Екатерина, указывая на маленького Анрио, совершенно одетого и готового в дорогу.
Ребенок с нетерпением смотрел на всех этих людей, которые болтали вместо того, чтобы двинуться в путь.
– Быть может, еще встретимся, капитан Бонапарт, – сказал Гош, пожимая руку своего сотоварища.
– На пути к славе., – прибавил Лефевр.
– Чтобы попасть на этот путь, – с улыбкой сказал Бонапарт, – начнем с того, что завладеем перевозом у Севрского моста. Ну пойдем, воспитанница Сен-Луи! – сказал он сестре, показывая рукой вперед.
По дороге они вступили в разговор.
– Как тебе понравился этот капитан? – спросил пансионерку Бонапарт.
– Капитан Лефевр?
– Нет, не он…, он женат. Его жена – веселая, славная Екатерина. Я спрашиваю про другого. Лазаря Гоша.
– Он недурен.
– Хотела бы ты его себе в мужья?
Будущая великая герцогиня покраснела, сделав отрицательный жест.
– Он тебе не понравился? – сказал брат, принявший ее движение за отказ. – Жаль, Гош – хороший солдат и малый с будущим.
– Я не сказала, что Гош не нравится мне, – возразила Элиза, – но я еще слишком молода для того, чтобы думать о замужестве; к тому же я не желала бы быть женой человека, не преданного королю. Я никогда не выйду замуж за республиканца.
– Так ты роялистка?
– Как и все в Сен-Сире.
– Вот чем оправдывается упразднение Сен-Сира! – заметил, смеясь, Бонапарт. – Какие же вы все аристократки! Следовало бы восстановить в правах всех аристократов, чтобы выбрать для вас достойных мужей!
– Почему же нет? – гордо сказала Элиза.
Бонапарт нахмурил брови и ничего не ответил. На задорные слова сестры он не сердился, но был обеспокоен ее слишком гордыми мечтами.
«При таких взглядах нелегко ей будет найти мужа, – подумал он. – Эти молоденькие девушки слишком самоуверенны! Без приданого… братья без положения… это создаст еще много трудностей!»
Наполеон, всегда думавший о своей семье, вспомнил скорбное лицо своей матери Летиции, окружающее ее многочисленное потомство, потухший очаг, опустевшие кладовые и пришел в ужас, представив себе всю взятую им на себя ответственность в качестве главы семьи. Особенно беспокоило его будущее трех его сестер. Он сгорал от нетерпеливого желания устроить их судьбу и повсюду подыскивал им мужей. Сегодня он встретил Гоша и захотел, чтобы тот понравился юной институтке. Правда, Гош был только капитаном, но можно было надеяться, что он на этом не остановится. Размышляя над отказом сестры, он ворчал про себя:
– Капитанам, собственно говоря, не следовало бы жениться; но чем рискуют девушки без гроша за душой? – И, как бы возражая своим тайным мыслям, он продолжал: – Капитану есть смысл жениться, если ему попадется красивая, богатая, влиятельная жена, которая сможет создать ему связи и положение в свете… Но для этого нужно обращать свое внимание никак не на молодых девушек!
Смотря на брак как на способ вывести своих близких в люди и избавить их от надвигающейся нужды, Наполеон и сам был не прочь при помощи брака, хотя бы и неравного, выкарабкаться из бедности, составить себе карьеру и шагнуть из ничтожных капитанов вперед.
IV
На другой день, получив деньги, причитавшиеся его сестре Элизе на путевые издержки для возвращения в семью, Бонапарт отправился вместе с нею к госпоже Пермон. Он хотел перед отъездом на Корсику представить последней свою сестру, да, кроме того, им руководили еще и другие намерения.
Госпожа Пермон, мать будущей герцогини д'Абрантес, гречанка по происхождению, была еще очень красивая женщина, из кокетства тщательно скрывавшая свой возраст. Беззаботная, веселая, она умела одеться и окружить себя роскошью, столь опасной в ту эпоху. В изящной обстановке стиля Людовика XV она являлась в глазах бедняка Наполеона царицей красоты и обольстительной светской дамой. Явные морщины на лице и несколько полная, отяжелевшая фигура, указывавшая на возраст, не замечались молодым и пылким влюбленным.
Пермоны обладали довольно значительным состоянием. Часто посещая их дом и пользуясь гостеприимством, в особенности в голодные дни, когда он являлся вместе со своими товарищами Жюно, Мармоном и Буррьеном, Бонапарт успел убедиться, что состояние вдовы еще довольно значительное, и это соображение побудило его сделать двойную попытку.
Оставив Элизу наедине с Лорой, старшей дочерью госпожи Пермон, он перешел с матерью в небольшую гостиную и стал ей советовать женить ее сына. Когда она заинтересовалась, на ком именно предполагал бы он женить ее сына, он ответил:
– На моей сестре Элизе.
– Но ведь она еще слишком молода, – возразила гречанка, – и я знаю, что у моего сына пока еще нет никакого желания вступить в брак.
Бонапарт закусил губы, но немного спустя сказал:
– Быть может, моя сестра, красавица Полетта, более была бы подходяща для вашего сына? – И тут же прибавил, что одновременно можно было бы выдать Лору Пермон за одного из его братьев – Людовика или Жерома….
– Жером моложе Лоретты, – смеясь возразила госпожа Пермон. – Что это вы, мой друг, взяли на себя роль свата? У вас сегодня возникло стремление всех женить, даже Детей!
Бонапарт сделал усилие улыбнуться и со смущенным видом сознался, что действительно судьба близких родных сильно заботит его. Затем, склонясь к ручке госпожи Пермон, он запечатлел на ней два горячих поцелуя и признался, что решил соединиться с ее семьей родственными узами, самая же заветная мечта его – сочетаться самому с нею узами любви, как только окончится срок ее траура по мужу.
Застигнутая врасплох таким неожиданным признанием, госпожа Пермон рассмеялась ему прямо в лицо.
Бонапарт, казалось, обиделся, и чтобы загладить неловкость, госпожа Пермон поспешила объясниться.
– Мой милый Наполеон, – сказала она, принимая покровительственный материнский тон, – поговорим об этом серьезно! Вы заблуждаетесь относительно моего возраста, и я не сознаюсь вам, сколько мне лет; пусть это будет мой секрет, моя маленькая слабость. Скажу вам только, что я гожусь в матери не только вам, но и вашему брату Жозефу. Поэтому оставим шутки, в ваших устах они огорчают меня.
– Я вовсе не думал шутить, – возразил Бонапарт обиженным тоном, – и не вижу, что смешного вы находите в моем предложении. Возраст женщины, на которой я собираюсь жениться, для меня безразличен. Наконец, без лести могу сказать, что на вид вам нельзя дать более тридцати.
– Мне много больше!
– Какое мне дело! Я вижу вас молодой, прекрасной, – воскликнул с пылом Бонапарт, – вы именно та женщина, о какой я мечтал как о подруге жизни.
– А если я не соглашусь на этот безумный шаг? Что вы сделаете тогда?
– Если вы откажете мне, я буду искать счастья в другом месте, – ответил Бонапарт решительным тоном. – Я намерен жениться, – прибавил он после некоторого размышления, – мои друзья подыскали мне невесту, такую же прелестную женщину, как и вы, приблизительно одинакового возраста с вами… и очень почтенного происхождения. Повторяю, я намерен жениться, подумайте об этом!
Госпоже Пермон не над чем было думать, так как ее сердце было не свободно. Она тайно любила одного из своих кузенов, красавца по имени Стефанополис. Она представила его Бонапарту с тем, чтобы тот помог ему вступить в гвардию конвента, создавшегося в то время. Ради этого храброго солдата, который умер, впрочем, довольно прозаичной смертью, неосторожно срезав мозоль на ноге, она отвергла предложение Бонапарта, чем сильно оскорбила его.
Как странно складывается иногда судьба! Женившись на госпоже Пермон, Бонапарт никогда не стал бы генералом, начальником итальянской армии, а остался бы незаметным артиллеристом, бесславно участвовавшим в войнах.
Из этого разговора обнаружилось, что Бонапарт хотел жениться по расчету на женщине богатой, могущей облегчить ему доступ в высший свет, в то время запуганный и бывший тогда в опале, но готовый, как Наполеон догадывался, выйти из-под эшафота более надменным, чем он был когда-либо. Двойной отказ госпожи Пермон привел к тому, что пансионерка из Сен-Сира сделалась принцессой Пьомбиной, а будущий генерал женился на Жозефине Богарнэ.
V
Барону Левендалю удалось благополучно добраться до Вердена. Приехав, он тотчас отправился в городское управление. Две важные причины заставили его приблизиться к театру военных действий и добровольно запереться в городе, который с минуты на минуту мог оказаться осажденным. Ему необходимо было ликвидировать свои денежные дела и добиться от города Вердена возвращения залога, внесенного им за табачное производство. Кроме того, еще одно важное обстоятельство вынуждало барона явиться в Верден. Необходимо было перед вступлением в брак с Бланш де Лавелин порвать связь, тянувшуюся уже несколько лет и ставшую совершенно невыносимой для него.
В Вердене барон познакомился с бедной молодой девушкой из очень почтенной семьи, которая явилась из Анже, чтобы поступить в монастырь. Ее звали Эрминия Борепэр. Она не чувствовала большой склонности к этому призванию и решила поступить в монахини исключительно для того, чтобы дать возможность брату сохранить положение в свете и приобрести поместье.
Барону Левендалю не пришлось долго убеждать Эрминию отказаться от намерения поступить в монастырь, и он соблазнил ее. Однако, часто отлучаясь в Париж по делам своего огромного состояния, он вскоре совершенно забыл бедную Эрминию, а увлеченный затем любовью к Бланш де Лавелин стал равнодушен к молодой женщине, с надеждой и нетерпением ожидавшей его возвращения, живя у богатой, но старой и болезненной тетки.
Барон был в затруднении, какого рода объяснение придумать ему для женщины, которая несколько лет считала себя его женой. Приходилось нанести ей удар в самое сердце, дав понять, что ей уже нечего больше рассчитывать на него.
Барон спешил и волновался, так как по городу ходили самые противоречивые, самые странные известия. Явившись к прокурору – синдику города, он изложил свои требования. Тот ответил, что финансы города Вердена иссякли и что не может быть и речи о каком-либо возвращении залога.
– Впрочем, есть некоторая возможность застраховать себя от убытков, – прибавил синдик с таинственным видом.
– Какая же? Говорите! – поспешно перебил его Левендаль.
– Если у нас нет денег, – сказал синдик, – то у австрийского императора их достаточно. Пусть только будет сохранен мир и несчастный город избавится от всех ужасов осадного положения; я ручаюсь, барон, что вы не понесете никаких убытков.
Барон медлил с ответом. В сущности он был космополит, как и все финансисты, и ему было все равно, откуда шли деньги – от короля Франции или от австрийского императора, и патриотические чувства нимало не смущали его. Он не испытывал ни малейшего негодования при мысли о добровольной сдаче города неприятелю и только спрашивал себя, действительно ли представитель города осведомлен и уверен, что прусские и австрийские солдаты, завладев Верденом, будут в силах отстоять его при наступлении добровольцев-революционеров. Он обсуждал лишь выгоды от такой сделки, какую предлагали ему.
Обсудив все выгоды предложения, он осведомился о подкреплении, посланном из Парижа.
– Оно явится слишком поздно, – ответил представитель города.
– В таком случае я на вашей стороне! – сказал барон.
– Хорошо! Вы приехали сюда из Парижа? Ни с кем не говорили?
– Да!
– Имеется ли при вас человек скрытный и вместе с тем болтливый?
– Скрытный, то есть умеющий хранить секреты?
– И вместе с тем болтливый, который невзначай мог бы бросить несколько многозначительных слов.
– Такой человек есть у меня; это Леонард, мой лакей. О чем же должен он молчать?
– Прежде всего о наших планах.
– Они останутся неизвестными ему.
– Это самое верное ручательство его надежности; лучшими хранителями секретов являются те, кто не посвящены в них.
– А что должен он разболтать?
– Известия из Парижа, а именно, что город находится в руках разбойников, но королевский авторитет силен, что приближаются армия австрийского императора и войска короля Пруссии, что королевская власть будет восстановлена, а бунтовщиков постигнет кара.
– Это все? Леонард не любит народа, он с удовольствием выполнит эту миссию.
– Ваш Леонард может еще прибавить, что восемьдесят тысяч англичан высадились в Бресте и идут на Париж.
– А какая цель распространения таких слухов?
– Оправдать решение, которое мы примем этой ночью. Здесь состоится собрание главнейших граждан города, и нужно выработать ответ, заготовленный герцогу Брауншвейгскому. Вы будете на нашей стороне?
– Я обещаю это вам так же, как вы обещаете мне возвращение моих денег.
– Между порядочными людьми, барон, достаточно данного слова, – сказал синдик, пожав руку откупщику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20