Никакие крепости, никакая армия, никакое сопротивление не могли, как думали роялисты, остановить победоносное шествие союзников. Они не могли предвидеть победу французов у Вальми, которая послужила поводом к отступлению союзников из пределов Франции, тем самым способствуя торжеству революции.
Гарнизон Вердена, согласно условиям капитуляции, мог уйти с оружием и провиантом.
Лефевр, произведенный в капитаны, был направлен вместе с тринадцатым полком в северную армию.
Екатерина Лефевр увезла с собой маленькую Алису, которая стала сиротой из-за сумасшествия матери. Она посадила девочку в тележку рядом с маленьким Анрио, который был в восхищении, что встретил свою верденскую подругу.
Войска пустились в путь с болью в глазах и надеждой в сердце на реванш, поклявшись снова овладеть очищенным городом и выгнать оттуда штыками пруссаков и австрийцев, которым не всегда же придется иметь дело только с верденскими предателями…
XV
Что же делал Бонапарт в то время, когда на востоке происходили все описанные события, а Дюмурье и Келлерман, остановив при Вальми вторжение неприятеля, спасали Францию и республику, вынуждая австрийцев и пруссаков отступить в Бельгию?
Он испытывал большие затруднения вместе с семьей, бежавшей в Марсель и лишенной всяких средств к существованию. После долгих скитаний из дома в дом в дешевых кварталах, безжалостно выгоняемая отовсюду несговорчивыми домохозяевами, Летиция Бонапарт, обладавшая мужественной энергичной душой, нашла довольно приличное помещение в римском предместье. Дом принадлежал богатому торговцу мылом по имени Кларн, который сразу стал проявлять к изгнанникам большое внимание.
Жизнь семьи Бонапарт протекала в благородном и честном труде. Поднявшись с зарей, мадам Бонапарт принималась за хозяйство – мела, мыла, готовила скромный завтрак и распределяла между дочерьми работу, одна отправлялась за провизией, другая чинила белье и платье для всей семьи, и только младшей разрешалось проводить время в детских играх. Днем мать и старшие дочери усердно работали иголкой, что помогало им пополнять их скудные средства. Жозеф получил место военного комиссара в продовольственном отделе, но его жалованья едва хватало на его собственные нужды.
В качестве корсиканских изгнанников, пострадавших за свою преданность Франции, семья Бонапарта получала от городского управления солдатский хлебный паек. Бонапарт же, вновь лишившийся жалованья, не мог ничем помогать семье. Очутившись лицом к лицу с грозным призраком нищеты, он упал духом, и в его расстроенном мозгу возникла мысль о самоубийстве.
Однажды, отдав последнее су какому-то бедняку, Наполеон поднялся на возвышавшийся над морем утес и погрузился в глубокую думу. Сверкающая зеленая поверхность моря притягивала его. Бесполезный для своей страны, обескураженный, чувствуя бессилие своего гения, потеряв всякую веру в себя, не видя более на темном небе своей путеводной звезды, удрученный чувством одиночества и не будучи в силах примириться с мыслью, что он в тягость матери, вместо того чтобы быть поддержкой ей, он не сводил мрачного взора с поверхности моря, тихо плескавшегося у едва выступавшей из воды скалы. Если бы он бросился отсюда вниз, то непременно разбил бы себе голову. Освободившись сам от жизни, освободил бы своих родных от лишнего рта, предоставив в их пользу весь хлеб, выдаваемый общественной благотворительностью. Предаваясь самым мрачным размышлениям, Наполеон упрекал себя в нерешительности и старался уверить себя, что на земле для него нет более никаких надежд; а темная бездна внизу продолжала приковывать к себе его холодные глаза. Долго просидел он так на границе небытия.
Вдали показалась лодка, направлявшаяся, по-видимому, к берегу; вид ее вывел Наполеона из оцепенения.
– Надо с этим покончить! – резко произнес он.
Он уже измерял расстояние, отделявшее его от водной поверхности, когда вдруг услышал, что его зовут, и оглянулся. К нему, с широко раскрытыми объятиями бежал какой-то человек в костюме рыбака. Рассерженный тем, что ему помешали исполнить принятое решение, Наполеон уже готовился спуститься с утеса и поискать более уединенное место, когда рыбак закричал:
– Это ты, Наполеон? Какого черта ты тут делаешь? Разве ты не узнаешь меня? Помнишь Дэмазиса, старого товарища-артиллериста из лафетного полка? Или ты забыл, какие славные вечера мы проводили в Валенсе?
Бонапарт признал, наконец, своего старого товарища, и они крепко обнялись.
Дэмазис рассказал, что при первых взрывах революции он эмигрировал в Италию, где и жил спокойно на берегу моря, в окрестностях Савоне. Узнав, что его старушка мать, жившая в Марселе, опасно заболела, он снарядил на свой счет (так как был очень богат) большую неаполитанскую лодку и добрался до марсельского порта, где его рыбачий костюм не привлек ничьего внимания. Успокоившись относительно здоровья матери, которая после его приезда стала быстро поправляться, он собрался в обратный путь. Из предосторожности он приказал своим матросам встретить его не в гавани, а где-нибудь в удобном месте на берегу и теперь ожидал здесь свою лодку.
– А ты что делал в таком уединенном месте? – с любопытством спросил Дэмазис.
Пробормотав какое-то неопределенное объяснение, Бонапарт снова погрузился в мрачное раздумье и, не отрываясь, глядел на зеленые волны, покрывавшие серебристой пеной черную вершину подводной скалы.
– Да что с тобой? – воскликнул в волнении добродушный Дэмазис. – Ты совсем не слушаешь меня? Разве ты не рад видеть меня? Какое у тебя горе? Тебе грозит какое-нибудь несчастье? Да говори же! Право, ты похож на безумца, который собирается покончить с собой!
Невольно подчиняясь его ласковым увещеваниям, Бонапарт рассказал товарищу о своем положении и признался, что готов был лишить себя жизни.
– Как! Только-то и всего? – сказал Дэмазис. – Ну, я, значит, подоспел как раз вовремя! Слушай, – продолжал он, развязывая пояс, – вот здесь у меня десять тысяч франков золотом. В настоящую минуту они мне не нужны. Ты возвратишь их мне, когда сможешь. Бери их и иди спасать своих. – И он протянул ошеломленному Бонапарту десять тысяч франков, целое состояние для бедного офицера, не получающего жалованья; потом, избегая благодарности и не давая товарищу времени одуматься и отказаться от предложенных денег, он быстро удалился со словами: – До свидания! Моя лодка пристала, и матросы ждут меня. Желаю успеха, Наполеон!
Быстро спустившись по той самой тропинке, по которой только что поднялся, чтобы так кстати прийти на помощь несчастному товарищу, великодушный Дэмазис вскочил в лодку, приказал поднять паруса и быстро вышел в море. Ошеломленный Бонапарт ни слова не сказал своему спасителю; как зачарованный, смотрел он на свалившееся ему с неба золото, потом вдруг бросился бежать к городу, влетел как ураган в бедную комнату, где его мать с дочерьми сидела за шитьем, и, высыпая на стол золотые монеты, закричал:
– Матушка, мы богаты! Сестры, вы можете обедать каждый день и купить себе по новому платью. Вот что значит судьба!
Он радостно пересыпал золотые монеты, прислушиваясь к их звону, когда они падали на пол.
Впоследствии Наполеон через полицию разыскал своего благодетеля. Дэмазис занимался садоводством в скромной провансальской деревушке – разводил фиалки и, казалось, забыл о товарище, которого так кстати выручил из беды. Наполеон с трудом убедил его принять триста тысяч франков в уплату долга, предоставив ему, кроме того, место заведующего казенными садами.
Десять тысяч франков, предложенные старым полковым товарищем, не только спасли Бонапарта от нищеты, а его семью от голода, но еще помогли Жозефу сделать богатую партию, так как дали ему возможность решить повседневные проблемы.
У Клари были две прелестные дочери – Жюли и Дезирэ. Жозеф начал ухаживать за Жюли и вскоре женился на ней.
Бонапарт, по-прежнему поглощенный матримониальными проектами и завидовавший счастью Жозефа, обратил внимание на Дезирэ и несколько раз пытался просить ее руки, но ему было решительно отказано, вежливо, мягко, но все-таки отказано.
Триумфам будущего победителя предшествовали два поражения, оба нанесенные женщинами: подобно госпоже Пермон, Дезире также не прельстилась его невзрачной наружностью и сомнительным будущим.
Наполеон долго не мог простить Дезирэ ее отказ. Упорство, с каким он ухаживал за ней, только усиливало его раздражение.
Желание блестящим образом отомстить глупенькой девушке, осмелившейся отказать тому, кому впоследствии было предоставлено выбирать в изящной среде принцесс и эрцгерцогинь, в значительной степени содействовало его браку с вдовой Богарнэ – будущей императрицей Жозефиной. Но на долю Дезирэ Клари выпала все-таки блестящая, хотя и не такая ослепительная судьба. Она вышла замуж за Бернадотта, и мы встретимся с ней как с королевой Швеции.
Таково было положение Бонапарта в то время, когда Лефевр и его жена, следуя за батальонами северной армии, направлялись к заслужившей впоследствии бессмертную славу деревне Жемап.
XVI
Робеспьер сказал: «Война бессмысленна. – Но прибавил: – А все-таки надо воевать!» Таков был республиканский символ веры.
Война была нелепа, потому что не было ни солдат, ни генералов, ни оружия, ни боевых припасов, ни провианта, ни денег, то есть ни одного из тех условий, при которых народ может предпринять наступательную войну или сплотиться на собственной территории, чтобы воспрепятствовать неприятельскому вторжению.
Все генералы были роялисты и изменники; к числу их относились Дюмурье, Диллон, Кюстин, Баланс. Молодой герцог Шартрский (впоследствии Луи Филипп) пользовался благосклонностью главнокомандующего. Забегая мыслью далеко вперед, Дюмурье не без тайной цели предоставил королевскому принцу блестящую роль: молодой герцог должен был занять берега Мааса и остановить движение австрийцев на Валансьен и Лилль. Для него таким образом готовили лавровый венок, который мог превратиться в королевский венец.
Хотя в памятный день в Жемапе герцог Шартрский выказал необыкновенную храбрость, однако победа в центре была решена простым солдатом по имени Батист Ренар, находившимся на службе у Дюмурье; этот Ренар привел в порядок расстроенную бригаду молодого герцога, уже готовившуюся отступать.
В армии не существовало ни выучки, ни связи, ни дисциплины; это была просто толпа сражающихся, снаряженных черт знает как: одни были в блузах и деревенских кафтанах, у других вместо ружей были наскоро выкованные пики. В порыве энтузиазма эти люди схватились за то оружие, которое оказалось под рукой, и бросились на освобождение родной страны. Добровольцы шли с песнями, под звуки марсельезы, карманьолы и «са ира», но в этих героях было много веры, увлечения, доблестного порыва. При Вальми они живо справились со старыми иноземными войсками. При Жемапе пехота, наскоро собранная из добровольцев республики, под командой старых сержантов, как, например, Ош и Лефевр, заменивших перешедших к неприятелю благородных офицеров, стяжала себе славу, которую и сохраняла за собой в течение двадцати лет.
5 ноября 1792 года перед заходом солнца, склонявшегося к горизонту подобно кровавому знамени, республиканская армия появилась перед грозными позициями Джемаппа.
На высотах, окружающих город Монс, расположены три деревни: Кюэсм, Бертрэнон и Жемап. На этих-то позициях и укрепились австрийцы. Редуты, кучи валежника, палисады, четырнадцать небольших шанцев, многочисленная артиллерия; скрытые в лесу тирольские стрелки; кавалерия, сгруппированная в долинах между деревнями и ежеминутно готовая уничтожить всех французов, которые рискнули бы атаковать окрестные холмы, – такова была неприступная твердыня, которую предстояло взять первым борцам за свободу.
Главнокомандующим был имперский принц, герцог Саксен-Тешен, правитель Нидерландов, имевший помощником искусного генерала Клерфэ, умные советы которого, однако, никогда не принимались во внимание. Опасаясь галльского задора, Клерфэ предлагал, не ожидая приступа, с тремя колоннами напасть ночью врасплох на французов и рассеять их, прежде чем они составят план сражения. Такая неожиданность давала большое преимущество войскам, привычным к войне и хорошо дисциплинированным. К счастью для французов, герцог Саксен-Тешен считал ночную атаку делом постыдным, так как мечтал о громкой победе среди бела дня.
Воспользовавшись бездействием неприятеля, Дюмурье успел расположить свою армию полукругом: генерал Дарвиль командовал правым флангом, Бернонвиль – левым, который должен был двигаться к деревне Кдоэсм; герцог Шартрский, занимавший центр, должен был напасть на Жемап с фронта, а генерал Ферран – с левой стороны. Было приказано двигаться колоннами, побатальонно. Кавалерия должна была поддерживать фланги. Артиллерию разместили так, чтобы она могла свободно обстреливать долины между тремя холмами. Между Кюэсмом и Жемапом были стянуты гусары и драгуны, чтобы преградить путь австрийской кавалерии.
Когда приготовления с обеих сторон были окончены, всюду зажглись огни, и войска провели ночь, наблюдая друг за другом.
Тем временем вот что происходило в замке Левендаля, расположенном на окраине Джемаппского холма, между двумя армиями. От французов его отделяли ручей и небольшая роща, а гора, возвышавшаяся позади его башен, защищала его от огня австрийской артиллерии. В штабах обеих армий этот замок, находившийся на нейтральной территории, был намечен как передовой пост. Под его стенами французские отряды, посланные на рекогносцировку, встретились с австрийскими патрулями. Обменявшись несколькими ружейными выстрелами, оба отряда поспешили донести о результатах разведок. Австрийцы утверждали, что замок был во власти французов, а французы – что замком уже завладели австрийцы. В результате замок барона Левендаля оказался занят только своими постоянными обитателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20