– вдруг спросила сеньорита, помолчав.
Франческо удивленно глянул на нее.
Сеньорита вдруг поднялась с места и, сделав несколько шагов по палубе, остановилась за его спиной.
– Верил… – произнес Франческо в раздумье. – Но я ошибся. Мне казалось, что одна очень хорошая девушка была мне большим или, как вы говорите, настоящим другом… Но все вышло по-иному. Однажды в горах (это было подле Сен-Дье) мы с ней перекликались. Я стоял внизу на уступе и, как мальчишка, орал: «Ого-го!» Она тоже мне что-то кричала. Я и не заметил, как тронулась с места снежная лавина. А Камилла сразу увидела опасность. Сначала она спустила веревку, чтобы вытащить меня. Но так как это было ей не под силу, она кинулась за мной. К счастью, мы оба остались живы… Но Камилла потом долго болела.
Франческо был убежден, что сеньорита полюбопытствует о дальнейшей судьбе девушки, однако она заговорила о другом:
– А она была очень красивая?.. Нет, не та, что кидалась за вами в пропасть, а Тайбоки.
«Вы красивее», – чуть было не вырвалось у Франческо. Но нет, Тайбоки – это все-таки Тайбоки!
Он ответил не сразу:
– У нее, как и у вас, глаза были темно…
– Да, знаю, знаю, – перебила его девушка, – «темно-желтые, как у кошки или птицы»… Это место вашего дневника я запомнила. Только не подумайте, – добавила она, прищурившись, – что мною руководило любопытство. Я не любопытна, как и вы. Просто ни дядя, ни сеньор Гарсиа иной раз не могли разобрать ни слова в ваших записях и призывали меня на помощь… Я сегодня же велю в первом же порту купить или поймать кошку с темно-желтыми глазами… А в придачу – желтоглазую птицу… Моряки, правда, уверены, что кошки, как и женщины, приносят на корабле несчастье, но терпят же они меня на «Геновеве»! И надо надеяться, что кошка тут же съест птицу и вам не придется ломать голову над тем, кому отдать предпочтение… Ну скажите, – сеньорита повернулась к своему собеседнику, – разве я не проявляю по отношению к вам чисто дружескую заботу?
Но у Франческо было такое несчастное лицо, что девушка, ласково положив руку ему на локоть, сказала:
– Не сердитесь на меня! На «Геновеве» уже примирились с тем, что у меня дурной характер… Только можно мне задать вам еще один вопрос?
Сеньорита помолчала. Франческо почувствовал, как дрогнула ее рука, но девушка тотчас же убрала ее и заложила за спину.
– Признайтесь, – вдруг произнесла она решительно, – вы очень ревновали Тайбоки к своему другу Орниччо?
– Как я мог ее ревновать? Я был тогда еще мальчишка, а он – юноша… Я и тогда понимал, что он красивее, умнее и добрее меня…
– Красивее? Добрее? – переспросила сеньорита, подымая брови.
– Да попросту я был не вправе ее ревновать!
– А разве на ревность нужны какие-то права?
– Конечно! – ответил Франческо серьезно.
– Ну, оставим это… Сейчас мне хочется о другом… Смотрите, какое небо! Ни одного облачка!.. Хорошо бы, чтобы так было и ночью… Хотя, впрочем, вернемся к ревности. Вот потому-то, что вы были тогда мальчишкой, вам и казалось, что вы не вправе ревновать… Но сейчас вам уже около сорока… Я примерно высчитала… Неужели же потом… Хотя вы не досказали истории девушки, которая бросилась за вами в пропасть.
– Это была не пропасть, – пояснил Франческо. – Лавина только начала сползать, набирая скорость… Мы с Камиллой задержались на уступе скалы, а лавина пронеслась мимо…
– А девушка?
– Камилла очень разбилась. Когда она выздоровела, мы стали мужем и женой. Только в церкви мы не венчались. Камилла отказывалась, несмотря на все мои уговоры.
– А как отнеслись к этому ее родные?
– Она была дочерью ученого-географа… Дело происходило в Сен-Дье… Если у вас будет охота послушать, я расскажу вам, какие необыкновенные люди были в кружке герцога Ренэ…
– Значит, вы все-таки учтивый кавалер… Что же вы нахмурились? Вы ее действительно полюбили? Или женились из учтивости? Или по дружбе? Но вы сказали, что жены у вас нет… Неужели Камилла умерла? Или вы ее оставили?..
Франческо молча смотрел вниз.
– Представьте себе, что я – исповедник, а вы – кающийся… Итак, сын мой, облегчите свою душу! Покайтесь, любили ли вы свою жену так, как она этого заслуживала? Или вы ее оставили, потому что брак ваш был неугоден там, – сеньорита подняла руку кверху, – в небесах?
– Не обращайте все это в шутку! – с гневом сказал Франческо, поднимаясь. – Камилла сама оставила меня. Сейчас у нее очень хороший муж и двое сыновей… Но я действительно должен облегчить свою душу и покаяться в самом страшном своем грехе: я только тогда мог с нежностью обнимать свою жену, когда представлял себе, что это не она, а Тайбоки!
«Говорят, что самая большая беда на свете – это чума или проказа, так как они передаются от человека к человеку… Но я понял, что злоба страшнее и чумы, и черной оспы, и проказы! – думал Франческо, шагая взад и вперед по палубе. – Она тоже передается от человека к человеку».
Он оглянулся. Сеньорита по-прежнему сидела на бухте свернутого каната. Она и не смотрела в его сторону.
– Эрнандо! – окликнул он проходившего мимо матроса. – Сегодня твой черед нести ночную вахту, не так ли? Эрнандо, будь другом, разреши мне сегодня тебя заменить. Потом мы сквитаемся. А с боцманом я договорюсь сам.
Даже в те самые трудные, первые дни своей «матросской жизни», когда от усталости ломило все тело, Франческо не чувствовал себя так скверно.
Долив масла в фонари, он с трудом дотащился до помещения матросов.
Ему казалось, что до ночного дежурства ему так и не удастся вздремнуть. Однако, когда он, одетый и в сапогах, рухнул на койку и только успел закрыть глаза, на него навалился сон. И очень странно было ему, что он спит и видит пологие песчаные берега, до него доносятся резкие выкрики попугаев, а наряду с этим он слышит, как переговариваются его соседи по койке.
Проснулся Франческо весь в поту.
Ему почудилось, что разбудил его скрип двери. Конечно, это ему только почудилось, потому что дверь лишь слегка приоткрылась, и сеньорита тихонечко произнесла в щелку:
– Сеньоры, никто сейчас не спит? Можно мне к вам?
Франческо тотчас же поднял голову со скатанной валиком куртки, заменяющей ему подушку, но немедленно опустил ее снова и закрыл глаза. Господи, надо же быть такой неосмотрительной! Не зная, что произойдет дальше, он в тревоге застыл в своем углу.
Встревожился, однако, он понапрасну: по тому, как дружно отозвались матросы на приветствие сеньориты, он понял, что это не первое ее посещение.
– Спят у нас сейчас только те, кому надо ночью на вахту, – успокоил девушку Педро Маленький, сосед Франческо справа. – Но у нас, если уж кто заснет, того и ломбардами не разбудишь!
Фрапческо лежал на койке с плотно закрытыми глазами.
Сеньорита хозяйственно оглядела помещение.
– Ах, Хуанито, Хуанито! – Она укоризненно покачала головой. – Смотрите, как он наследил подле своей койки! Опять поленился помыть ноги! – сказала девушка, делая вид, что не замечает, как поспешно Бастидас затолкал под койку свои грязные сапоги.
Следы у койки Хуанито мог оставить и Франческо, но сеньорита на него даже не глянула.
– А где же сеньор Бьярн? – осведомилась она.
– Сейчас придет!.. Скоро вернется!.. Сегодня он будет рассказывать свою сагу!.. – откликнулось разом несколько голосов.
– А я потому и пришла, – отозвалась девушка.
– А вы, сеньорита, и не замечаете: «Спасенный»-то уже вторая неделя, как перебрался к нам, – сказал матрос с перевязанной щекой. – Хотя что же это я спрашиваю – ведь вы-то его и выходили!
– Ну как, справляется он с работой? – спросила девушка, точно Франческо не было в помещении.
«Она думает, что я сплю, – пытался успокоить он себя. – Да нет же, она видела, как я подымал голову».
– Привыкает! – ответил Рыжий. – Только жалуется, что немного отвык от моря… А так, по всему, – матрос он исправный. Даже боцман его хвалит!
– Франческо Руппи матрос почище нас с тобой! – отозвался Федерико, тот самый, что невзлюбил императора Карла Пятого. – Руппи два раза с генуэзцем в Индию ходил. А тогда, брат, это было потруднее, чем сейчас. И потруднее, чем на «Геновеве».
– Сеньоры, у меня к вам просьба: после того как послушаем сеньора Бьярна, не сможет ли кто-нибудь из вас хотя бы часок посидеть со мной на палубе? Такая погода долго продержаться не может, а как хочется полюбоваться ночью на звезды!
На приглашение сеньориты сразу с места поднялись четверо молодых матросов.
– Сеньор капитан меня ночью одну на палубу не пускает… Боится, вероятно, чтобы меня не смыло волной. – Сеньорита улыбнулась.
Кое-кто из команды засмеялся. Кто-то весело крикнул:
– Не смоет, борта у «Геновевы» высокие!
Однако и смех и разговоры прекратил тот же Федерико.
– Сеньор капитан прав, – произнес он наставительно, – мало ли что молодой девушке может почудиться в темноте… И вы, сеньорита, лучше всего с тем же Северянином и посидите. Он часто ночами расхаживает по палубе.
– Да? А я и не знала… Попросила было сеньора Руппи со мной посидеть, да ему сегодня на ночную вахту… Перед вахтой, конечно, следует отдохнуть…
– А это Эрнандо с ним дежурствами поменялся… Ишь, хитрец Эрнандо, тебе, как видно, была охота Северянина послушать?
– Да успел бы Руппи и Северянина послушать, – оправдывался Эрнандо, – и отдохнуть успел бы… Ему ведь на вахту под самое утро заступать.
Как ни был Франческо расстроен в тот вечер, он порадовался, что приход сеньориты прервал его первый тяжкий сон. Иначе он пропустил бы рассказ Северянина.
Занятый за последние дни своими новыми обязанностями и хлопотами, Франческо только перед сном встречался с Хуанито. Тот все время пропадал в средней каюте. Оказывается, сеньор Гарсиа всерьез принялся учить мальчишку грамоте.
«Ну, уж чего только теперь не наговорит Хуанито! – думал Франческо. – Ему дай только узор, а уж он разошьет его шелками всех цветов!»
Когда Хуанито ворвался в большую каюту с сообщением, что Северянин уже идет сюда и сегодня до конца расскажет ту сагу, что начал на днях, Франческо подвинулся на койке, освобождая место для мальчугана.
Однако тот, как и сеньорита, пристроился рядом с Федерико.
– Все будут слушать? – войдя, спросил Бьярн.
Где-то в углу уже с полчаса Рыжий переругивался со своим соседом. Речь шла о каких-то недоданных ему деньгах.
Бьярн Бьярнарссон поднял руку, и в каюте все стихло.
– Все слышали начало саги? – осведомился он.
И тогда сорвался с места Хуанито.
– Можно я скажу? – спросил он умоляюще. – Вот сеньорита не слышала начала саги… И наш новенький, «Спасенный»… А там рассказывалось, как предки нашего Северянина нашли путь к какой-то новой земле на западе. Корабль их разбился, они сняли с него паруса и приладили к лодкам. Лодок у них было много. Люди очень мучились, но все-таки добрались до какой-то страны на западе.
Бьярн Бьярнарссон начал свой рассказ до того тихо, что первых его слов Франческо не расслышал. Приподняв голову, он встретился взглядом с сеньоритой и тут же отвел глаза.
И как ни был он зол на девушку, но внезапно нежное тепло наполнило его грудь: было что-то материнское в том, как она обхватила руками тоненькие плечи Хуанито.
«Надо хотя бы как следует, не отвлекаясь, послушать Бьярна Бьярнарссона!» – подумал Франческо.
– …Они сказали старому Скугге, – вел дальше свой рассказ Северянин: – «Дай нам твой соларстейн. Если останемся живы, привезем его обратно. Но пока стоит ночь, нам нельзя без него!» Но старый Скугге сказал: «Это камень моих предков, его передают из рода в род старшим сыновьям. А если вы утонете, камень утонет вместе с вами!» – «Утонет твой соларстейн, если придется, и вместе с тобой. Не всегда же тебе сидеть подле жениной юбки! Лучше уж было его сразу оставить старшему сыну, – сказал Харальд. – Но не горюйте, – добавил он, – я привез с собой соларстейн, только в наших местах он зовется „кер“.
…Франческо, оглядев лица людей, с которыми он делил труд и отдых, поразился тому, как мало он их знает. Даже Рыжий с перевязанной щекой, даже славный парень, но пьяница и сквернослов Педро Маленький, которого недавно в наказание за драку посадили в клетку на палубе, даже веселый шутник Педро Большой – все они слушали Северянина, как слушают в церкви проповедь.
– Уже пора было показаться солнцу, – вел дальше свой рассказ Северянин, – но солнце не всходило, и даже на горизонте не видать было земли… Люди съели все запасы и выпили все масло из светильников. Харальд ел и пил не больше, чем другие. От голода и жажды люди стали слабеть, и Харальд велел им сосать лед. Льдины все время толкались в борта лодок. От страшной длительной ночи люди теряли разум. Один сказал: «Когда я сосу лед, у меня в животе все становится ледяным. Перережу себе жилы и напьюсь горячего!..»
Хуанито все время порывался что-то сказать и, как только Северянин попросил воды, мальчишка снова вскочил с места.
– Вот сеньорита и Руппи не знают даже, что такое соларстейн или кер, а это просто по-нашему компас! Кер Северянина стоит в будке рядом с нашим – магнитным!
– Мой тоже магнитный, но это не компас, – заметил Северянин. – Слушайте дальше. Другой сказал: «Напьешься крови ты один, а как же мы? Выберем такого, у кого нет семьи, заколем его и насытимся». Харальд велел кремнем выбить искры и зажег факел. Море было тихое. Перебираясь из одной лодки в другую по доске, он светил всем в лица. И однажды так наклонил факел, что у Ивара Иварссона загорелась борода. Харальд спросил: «Это не ты ли хотел есть человечину?» Ивар сказал, что не он. Харальд спросил: «А где тот, что хотел перерезать себе жилы?» Человек отозвался. Харальд спросил еще раз: «Кто хотел есть мясо своего товарища?» Один заплакал и сказал: «Ты, наверно, так набил брюхо дома, что сыт и до сих пор. А я мучаюсь от холода и голода!» – «Сейчас твоим мучениям придет конец!» – сказал Харальд и ударил человека ножом в грудь. Потом с мертвого сняли одежду и меховые сапоги и надели на того, который был уже синий от холода. Труп выбросили в море. До этого все осматривали мертвеца и дивились, как можно умереть от такой маленькой ранки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41