Это место было охотничьим клубом. Куда бы Тревор ни приезжал, а бывал он везде, ему всегда удавалось находить солидные мрачные охотничьи клубы с трофеями – головами животных по стенам, камином, ромом и кабинами, отделанными алой кожей.
Когда они сели, Аврора позволила себе бросить взгляд в его сторону и заметила, что он все такой же, красивый и загорелый, с седыми волосами, по-прежнему пахнущий твидом, ромом и хорошей парикмахерской, с трубкой в кармане пиджака, что щеки у него, как всегда, румяные, плечи – широкие, и зубы – такие же белые и ровные, как тридцать лет назад, когда они вдвоем по молодости на ощупь находили дорогу в дансингах Бостона, Филадельфии и Нью-Йорка. Он был после всего, что было сказано и сделано, самым стойким из ее поклонников. Получив ее отказ, он трижды женился, блестяще, но неудачно; жизнь провел, плавая по семи морям, гоняясь за дичью и рыбой по всему миру, время от времени ненадолго оседая где-нибудь, чтобы соблазнить не подающих надежд балерин и молоденьких актрис, дам из общества, а по возможности и их дочерей; но всегда, один или два раза в год, он находил какой-нибудь повод, чтобы оказаться на своей яхте в том месте, где была она, и возобновить роман, который, как ему казалось, никогда не прекращался. Это ей льстило и продолжалось уже очень долго, и поскольку он выбрал очень закрытую кабину, она позволила ему взять под столом ее за руку.
– Тревор, я по тебе скучала, – сказала она. – В этом году ты слишком долго не приезжал повидаться со мной. Кто с тобой плавал по семи морям?
– О, дочь Мэгги Уитни, – ответил Тревор. – Ты знала Мэгги? Из Коннектикута?
– Не знаю, почему я терплю твое поведение с молодежью. Должна признать, что для меня это непоследовательно. Недавно я прекратила знакомство с человеком, который не допускал и десятой доли того, что ты делаешь в своих плаваньях. Мне кажется, ты бы и с моей дочерью путешествовал, будь она не замужем.
– Ну, я-то целюсь по матушкам, но иногда промахиваюсь. Матушку мне не достать, вот и приходится довольствоваться кем-то другим. Я глаз не могу сомкнуть в одиночестве.
– Мне кажется, не стоит об этом разговаривать, – заметила Аврора. Тревор, действительно, был единственным мужчиной, в отношении которого она проявляла терпимость. Казалось, он всегда сохранял совершенную безвредность, никогда не обижал ни одну женщину, ни старую, ни молодую. Все его жены и дамы, и их дочки, и актрисы с балеринами через какое-то время его бросали, захватив с собой множество прекрасных подарков, его любовь и самые лучшие воспоминания; и он сохранял в себе привязанность к ним. Он что-то давал каждой встреченной им женщине и никому не причинял вреда, тем не менее ни одна из них не вернулась к нему, хотя бы на время. Даже эти истории с их дочерями, которые, случись они с другим мужчиной, сделали бы его монстром, придавали Тревору особую трогательность, словно таким образом его любовь к их матушкам обретала преемственность.
Его романы никогда не оставляли шрамов, разве только у него самого и, разумеется, полагать, что Тревор откажется от физической стороны любви, было бы равнозначно ожиданию, что солнце откажется светить. Он и она не были любовниками почти тридцать лет – она была его первой любовью, а он у нее – второй, – и в последующие годы она не испытывала желания вернуться в его постель, но при встрече не могла отказать ему в объятиях и прикосновениях; если бы руки Тревора не стали к ней тянуться, она бы подумала, что он заболел. Тревор не мог оставаться один, к счастью, это от него и не требовалось, и в мире было достаточно родительниц и. дочек, чтобы у него сохранялось хорошее настроение.
– Тревор, я полагаю, ты уже заказал все самое лучшее.
– Будь спокойна, – сказал Тревор, кивая официанту, который почти мгновенно подошел к ним с изумительным салатом из крабов. В гастрономической сфере его вкус был практически безупречным, но, будучи спортсменом, он заказывал дичь немного чаще, чем это хотелось бы Авроре. В награду за салат она разрешила себя немного погладить, мысленно отметив, что море очень благотворно отражается на запахе, исходящем от мужчины. От Тревора всегда пахло приятнее, чем от всех мужчин, которых она знала. Его запах смешивался из соли, кожи и специй; она даже наклонилась, чтобы убедиться, что он все тот же. Тревор это воспринял как знак поощрения и сразу же приступил к делу.
– Думаю, я тебя удивил? Готов поспорить, что не ожидала, что после стольких лет я вдруг потребую, чтобы ты ответила мне – да или нет.
– Да, с твоей стороны это была грубость, дорогой. Только многолетняя привязанность к тебе удержала меня от желания повесить трубку. Почему тебе пришла в голову такая мысль, можно полюбопытствовать?
– Я всегда считал, что мы созданы друг для друга, – ответил Тревор. – Никогда не понимал, почему ты вышла за Редьярда. Всегда удивлялся, что ты его не бросаешь.
– Но Тревор, у нас с Редьярдом были совершенно идеальные отношения. Или, скорее, идеально несовершенные. Наконец, он не проводил все свое время с балеринами или школьницами.
– Но это же только из-за того, что ты не хочешь выйти за меня, – на красивом лице Тревора была написана боль. Аристократическая седина, появившаяся у него едва ли не сразу по окончании Принстона, очень шла к его лицу и одежде.
– Я этого никогда не понимал, – сказал он, сжимая ее руку. – Просто никогда.
– Милый, столь многие вещи понять невозможно. Ешь крабов, пей вино и сбрось с себя этот несчастный вид. Если ты скажешь, чего не понимал, я, может быть, тебе объясню.
– Честно говоря, не понимаю, почему ты перестала со мной спать. Мне казалось, что все хорошо. Потом мы отправились в то плаванье из Майна в Чесапик, и тогда я тоже не заметил ничего настораживающего, а ты как сошла с яхты, так и вышла замуж за Редьярда. Разве что-то было не так?
– Тревор, ты меня об этом спрашиваешь каждый раз, когда мы вместе садимся ужинать, – ответила Аврора, в утешение слегка стискивая его руку. – Если бы я знала, что ты воспринимаешь это так серьезно, я бы вышла за тебя и избавила тебя от всех этих размышлений. Перестань думать об этом так серьезно.
– Но почему? – настаивал Тревор. – Почему? Мне кажется, что в чем-то была моя вина.
– Да, может быть, твоя непритязательность или что-то вроде этого… не знаю как выразиться точнее, – ответила Аврора, взяв с его тарелки кусочек краба, о котором он забыл, погрузившись в раздумья. Аврора со своим справилась мгновенно.
– Я вовсе не хочу, Тревор, чтобы по прошествии тридцати лет твоя непритязательность обернулась неверностью. Уверена, что я говорила тебе об этом сотни раз. Молодой женщине не найти лучшего любовника, чем ты. Но видишь ли, я тогда была всего лишь молодой женщиной, к тому же свободной. Я ожидала, что твои чувства могут перемениться. Или мои. Я не помню те обстоятельства в точности, но у меня тогда появилось предчувствие, что, если я буду плавать на этой яхте, может возникнуть какое-нибудь недоразумение. Извини меня, дорогой, но я никогда не могла вообразить тебя семейным человеком. Хотя теперь я вовсе не уверена, что дело было именно в этом. Может быть, тебе не хватило настойчивости, точно не помню. Во всяком случае наше расставание и мой брак с другим вовсе не означали, что, как ты выразился, что-то было «не так». И, учитывая, как ты жил все эти годы, я убеждена, что тебе давно пора перестать думать об этом «не так».
– Но меня это всегда беспокоит. О чем мне еще беспокоиться? Денег у меня много. Дочке Мэгги я в итоге не подошел. Я хочу, чтобы ты вышла замуж за меня, прежде чем ошибусь снова. У нас с тобой не было бы никаких проблем. А вдруг наступит день, когда я не смогу уже соблазнять актрис? Ты же не хочешь, чтобы со мной такое случилось?
– Конечно нет, – согласилась Аврора. – У меня такое ощущение, что мы и раньше об этом разговаривали, Тревор. Мне кажется, нам слишком долго не подают второе. Еда помогла бы справиться с этим чувством. Должна отметить, что я испытываю это только в твоем обществе. Ты заставляешь меня вспоминать то, что я давно забыла. А мне это никогда не удается, я вспоминаю только разговоры. Я действительно не имею ни малейшего понятия, почему вышла замуж за Редьярда, а не за тебя. Из меня плохой психолог, и я все-таки надеюсь, что наступит день, когда ты перестанешь задавать мне свои вопросы.
– О'кей, выходи за меня, и больше никогда тебя ни о чем не спрошу, – предложил Тревор. – Прости, если я говорю не так, как подобает джентльмену, но последнее время на меня что-то нашло. Ничто не приносит мне удовлетворения. Это, должно быть, годы.
– Нет, это твое увлечение спортом, – возразила Аврора. – Твой ум, милый, не удовлетворяется той малой пищей, которую ты ему предлагаешь. Мне кажется, ты слишком много плавал, ловил чересчур много рыбы, стрелял более чем достаточно животных. Уж я не говорю про то, что ты сделал с множеством женщин.
– Ага, вот теперь все встает на свои места, – с болью сказал Тревор. – Теперь только ты можешь принести мне удовлетворение, Аврора. И всегда это могла сделать только ты. На этот раз ты должна за меня выйти. Если ты откажешься, мне уже будет не на что надеяться. Мне останется лишь уплыть туда, где садится солнце, и никогда не возвращаться.
Осторожно облизывая губы, Аврора разглядывала омара, которого только что подали.
– Тревор, ты меня знаешь, – сказала она. – Мне трудно сосредоточиться на романтике, когда передо мной еда. Однако я советую тебе воздержаться от образной речи, а также от перевирания цитат. О пище богов говорил не Байрон, а Шекспир, а угроза уплыть туда, где садится солнце, какой бы искренней и реально осуществимой она ни была, меня не поражает. В конце концов, насколько мне известно, там, где садится солнце, ты провел большую часть жизни. Я более высокого мнения о твоих винах, чем о твоих риторических способностях.
– Аврора, я говорю серьезно, – настаивал Тревор, сжав ее ладонь обеими руками. Аврора тут же выдернула руку и схватила ею вилку.
– Тревор, ты мне можешь делать сколько угодно предложений, но не пытайся держать меня за руку, когда в ней столовый прибор.
– Без тебя у меня нет надежды, – сказал Тревор, и боль души отражалась в этот момент в его глазах. Посмотрев на него, Аврора увидела, как томится его душа и выдала ему кусочек от своего омара, поскольку он проигнорировал собственного.
– Мне кажется, милый, ты немножко близорук. От того, что я отказываюсь за тебя выйти, твои мечты, наоборот, сохраняются. Если бы мы поженились, я стала бы твоей женой. Я не вижу в этом никакой почвы для ожиданий. Но если я остаюсь свободной, ты можешь постоянно надеяться, и иногда я смогу получить удовольствие от встречи с тобой, когда мне нужно будет тебя видеть, и так наш роман может продолжаться много лет.
– Но я беспокоюсь. Я ухожу в море с другой женщиной и начинаю терзаться. Я думаю, а что, если я вернусь, а Аврора вышла замуж? Я даже из-за этого промахиваюсь. В прошлый раз, когда я был в Шотландии, я не попал в куропатку, а такого со мной не бывает.
– О, милый, ты первый, кто стал из-за меня промахиваться. Если это тебя успокоит, то должна сказать, что у меня нет намерений выйти замуж. Иначе наш маленький роман оказался бы для меня потерян, а я не люблю терять.
– Это ничего не значит. Ты была замужем за Редьярдом, а наши отношения из-за этого не прерывались. Так что брак нашему роману не помеха. Ничто не прекратит мои терзания.
Аврора пожала плечами. Омар был великолепный.
– Тогда терзайся, – сказала она. Тревор начал есть.
– Есть лишь одна вещь, которая помогает мне успокаиваться.
– Я была уверена в этом, – с облегчением заметила Аврора. Тревор изящным движением взял нож и вилку, – изящество вообще было для него характерно – и этот его жест побудил Аврору к размышлениям, если она была на них способна. Действительно странно, что она оставила такого воспитанного, жадного до развлечений мужчину как Тревор и вышла замуж за Редьярда, который был готов есть свои сэндвичи каждый вечер, не желая ничего большего. Редьярд разбирался в хорошей еде, знал, где ее покупать, какой у нее должен быть вкус, но, если не считать кратковременного периода ухаживаний, он никогда не заботился о том, чтобы иметь ее. Безусловно, вкусы Тревора были ей ближе, это сходство существовало всегда. Поэтому-то и удивительно, что она никогда не стремилась выйти за него замуж.
– Мы поговорим об этом позднее, – предложил Тревор, протягивая руку под стол, чтобы по-дружески стиснуть ее коленку. – Мне хотелось бы, чтобы ты посмотрела, как я отделал свою яхту.
– Лучше опиши словами. Я вряд ли рискну отправиться в плавание после такого обильного ужина. Кроме того, ты мне не рассказал о своих дамах этого года. Из моих знакомых ты один ведешь интересную жизнь и не знаю, почему ты хочешь испытывать мое любопытство.
В разговорах со своими прочими поклонниками она не допускала никаких упоминаний о других женщинах, но Тревор составлял исключение. Он не уставал убеждать ее в том, что она его единственная настоящая любовь, и при этом Аврора с большим удовольствием слушала о его приключениях с дамами. Тревор вздохнул, но зная, что рассказав Авроре о своих маленьких увлечениях, он почувствует облегчение, поделился с ней воспоминаниями о польской актрисе и калифорнийской наезднице, а также о паре милых дам с дочками из Коннектикута. За этим рассказом, одолев омара и десерт, они перешли к бренди. Аврора, пребывая в сытости и довольстве, позволила Тревору держать ее руку на всем протяжении их разговора.
– Теперь ты видишь, – сказала она, – если бы я не руководила тобой, твоя жизнь была бы всего этого лишена, а между тем, хотя бы часть твоих приключений оказалась как минимум забавной.
– Все было забавно, – согласился Тревор. – В том-то и дело, Аврора. Тридцать лет все мои романы были забавными. Может быть, именно из-за этого я хочу только тебя. Только ты делаешь меня несчастным.
– Ах, Тревор, мой милый, не надо так говорить. Ты же знаешь, как мне невыносимо думать, что я была с тобой жестока. Вот видишь, как ты меня хорошо накормил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56