– Почему? – удивилась Эмма.
– Откуда мне знать. Может быть, этим чарльстонщикам шарма отпущено всего на восемьдесят лет.
– Звонят в дверь.
Аврора зашла в спальню и взглянула на часы – старые бронзовые корабельные часы, полученные в наследство от дяди, который бывал в море.
– Это он, – сказала она, – как всегда раньше времени.
– Всего на десять минут.
– Иди впусти его, раз ты его обожаешь, – сказала Аврора. – Я намерена простоять на балконе еще десять минут, как и планировала. Можешь ему сказать, что я разговариваю по телефону.
– По-моему, ты ужасна, – сказала Эмма. – Ты же уже готова.
– Да, но я настроена еще полюбоваться луной. А потом я буду с Альберто как можно любезней. Кроме того, он генуэзец до мозга костей. Ты же читала, какие они расчетливые. Они даже Америку чуть не присвоили. Альберто всегда приходит на десять минут раньше. Он надеется, что я отнесу этот факт на счет его безумной импульсивности – когда-то она действительно была ему свойственна. Пойди впусти его, и пусть он откупорит вино.
2
Когда Эмма открыла дверь, в дом вошла большая часть цветочного магазина, – а с ней два низеньких итальянца, молодой и старый. Безумно импульсивный Альберто ворвался с красными розами, голубыми ирисами, пучком анемонов и апельсиновым деревцем в горшочке. Альфредо, его сын, держал в руках охапку белых лилий, несколько миниатюрных желтых роз и какой-то загадочный букет, напоминавший гирлянду.
– Большой груз, – объявил Альберто, скрежеща зубами под тяжестью апельсинового деревца. – Ох, и цветов я ей сегодня принес.
Альберто и его сын Альфредо, оба ростом лишь на дюйм повыше Рози, вошли в гостиную и стали раскладывать цветы на ковре. Как только Альберто избавился от апельсина, он повернулся, быстрыми шагами подошел к Эмме, протягивая обе руки. Глаза его сияли, а улыбка казалась одухотворенной.
– Ах, Эмма, Эмма, Эмма. Альфредо, подойди и поцелуй ее. Только посмотри на нее – великолепное желтое платье, великолепные волосы, а какие глаза! Когда у тебя будет ребеночек, милая? Я тебя люблю.
Он крепко сжал ее в объятьях и громко поцеловал в обе щеки, в довершение похлопал по спине, и потом его итальянская шумливость внезапно прошла, словно энергии ему хватило только на пять секунд.
Девятнадцатилетний Альфредо с круглыми щеками и глазами навыкате принялся за свою порцию поцелуев, но отец вдруг твердой рукой отстранил его.
– Зачем ты себе льстишь? Она вовсе не хочет тебя целовать. Я хотел тебя подразнить. Пойди и сделай нам несколько Кровавых Мери; если нам не подфартит, они придутся очень кстати.
– Вы в последнее время не приходили в магазин, – сказал Альфредо, пожирая Эмму своими выпученными глазами. Он начинал постигать семейный бизнес – торговлю музыкальными инструментами – с самых азов. Азы приходились на отдел губных гармошек, и Альфредо говорил о них при малейшем удобном случае.
– К чему этот разговор? – вмешался Альберто, – ей не нужна гармошка.
– На ней может научиться играть кто угодно. Альфредо повторял эту фразу раз по восемьдесят на дню. Обняв Альберто, Эмма повела его на кухню, чтобы найти вазы и открыть вино. Проходя мимо лестницы, он устремил кверху алчущий взор. С тех пор, как он допускался наверх, прошло много лет, если не считать того, что однажды ему было разрешено подняться, чтобы бросить беглый взгляд на Ренуара, но дарованное время он употребил, главным образом, на созерцание кровати, вызвав немалое раздражение Авроры. Когда-то между ними все было по-другому, и Альберто никак не мог это забыть, хотя с тех пор у него было две жены. В отношениях с ними хорошо зарекомендовал себя прямолинейный подход, но с Авророй ему уже не удавалось прямолинейно подойти к такому прямолинейному подходу. Даже в своих фантазиях он не мог приблизиться к верхним подступам в ее доме, и все, что он воображал, всегда происходило в гостиной.
– Эмма, она меня сегодня примет? – спросил он. – Я достаточно наряден? Она сегодня в хорошем настроении? Я думаю, ей понравятся мои цветы, по крайней мере, я на это надеюсь, но мне кажется, что я зря взял с собой Альфредо. Я стараюсь не давать ему говорить о гармошках, но что я могу сделать? Он молод и ничего больше не знает, так о чем же ему говорить?
– Ах, не беспокойся, я о тебе позабочусь, – пообещала Эмма.
Когда ей было четырнадцать лет, Альберто занимался с ней постановкой голоса. В свое время он был популярным тенором и выступал во всех престижных оперных театрах мира, но из-за раннего инфаркта или инсульта оставил свою карьеру и занялся музыкально-инструментальным бизнесом. У ее матери его участь была решена, он не имел шансов, но не сдавался, отчасти поэтому Эмма любила его. Никакая галантность не трогала ее так, как эта. Он уже успел сильно помяться. Костюм его был мешковат и слишком плотен для жаркого вечера, галстук завязан неуклюже, и грязь из горшка с апельсином запачкала манжет. Но хуже всего было то, что на манжетах были неподходящие запонки.
– Альберто, ну почему ты такой дурак? Ты же знаешь, как мама тиранит людей. Почему ты не найдешь какую-нибудь милую женщину? Я не могу все время сидеть здесь, чтобы тебя защищать.
– О, это фантастическая женщина. Лучшая в моей жизни. Теперь ты моя союзница, и может быть, вместе мы добудем ее для меня.
Вдруг из гостиной донесся звук губной гармошки, на которой играли в полную силу. Альберто мгновенно ожил и швырнул штопор в раковину.
– Идиот, предатель, – закричал он. – Это последняя капля. Он меня погубил. У меня волосы от этого дыбом встают.
– О Господи! – воскликнула Эмма. – Почему ты разрешил ему взять с собой гармошку?
– Нет, ты послушай, послушай! – настаивал Альберто. – Что он играет?
Несколько секунд они слушали.
– Моцарт! – завопил Альберто. – Это последняя капля.
– Он у меня сейчас получит, – добавил он, направляясь к двери, Эмма – за ним.
Сцена, открывшаяся им, была еще более удивительная, чем та, что они ожидали увидеть. Аврора не выглядывала с верхних ступенек лестницы, как они ожидали, они застали ее в гостиной, где она сидела во всем великолепии своего розового платья и янтарного ожерелья, с блестящими роскошными волосами, держа желтые розы в руках и выказывая радостный интерес к Альфредо, расположившемуся на полу в центре гостиной рядом с гирляндой и выдувавшему звуки, принадлежность которых Моцарту мог установить только профессиональный музыкант. Альберто со сжатыми кулаками, уже приготовившийся обрушить их на сына, вынужден был разжать пальцы и выжидать окончания маленького концерта с самым добродетельным видом, на который он только был способен.
Как только Альфредо закончил, Аврора с улыбкой поднялась.
– Спасибо, Альфредо, – сказала она. – Ты меня просто очаровал. Пожалуй, тебе недостает нежности в интонациях, которая должна быть присуща исполнению произведений Моцарта, но ты знаешь не хуже меня, что совершенство не дается легко. Тебе надо продолжать работать.
Мимоходом похлопав его по плечу, она обратилась к его отцу.
– Аль-берто, – как всегда, пропела она. – Гирлянда самая восхитительная, у меня вообще давным-давно не было таких. – Она поцеловала его в обе щеки и, к изумлению Эммы, одарила самой любезной улыбкой.
– Это чудесно, Альберто, – сказала Аврора. – У тебя просто замечательный флорист. Я не знаю, чем заслужила такое множество цветов.
Альберто понемногу приходил в себя от шока, вызванного музыкальным номером. Все еще не в силах поверить, что у этого вечера есть какие-то перспективы, он не мог удержаться от злобных взглядов в сторону Альфредо, что не ускользнуло от внимания Авроры.
– Альберто, перестань пугать парня, – сказала она. – Я бы не сердилась на такого изумительного мальчика, как твой Альфредо, если бы он был моим сыном. Это все мои козни. Он только показал мне свою новую симфоническую гармошку, и через две минуты я хитростью заставила его играть. Надеюсь, что бы позаботишься о его музыкальном образовании, кроме того, я надеюсь, что ты откупорил вино.
– А если ты его не открыл, то, конечно же, из-за Эммы, – добавила она. – Ей были даны исчерпывающие инструкции. – Она кокетливо улыбнулась дочери.
– Да, это я виновата, – подтвердила Эмма. Вечер только начинается, и у Альберто была масса времени набрать штрафные очки.
– Я и рок могу играть, – похвастался Альфредо, из-за чего на носу его отца вздулась вена.
– Нет, ты сыграл достаточно, – запротестовала Аврора. – Твой отец больше не потерпит, чтобы я во второй раз тебя эксплуатировала. Кроме того, я тут приготовила разные пустяки, чтобы мы могли их пожевать, и уверена, что все хотят выпить. Альберто, мне кажется, ты опять нервничаешь. Просто не знаю, что с тобой делать.
Она взяла Альберто за руку и, взглядом показав дочери, что возлагает на нее ответственность за все, что будет происходить дальше в гостиной, танцующей походкой отправилась к внутреннему дворику. Альфредо ступал позади нее, соблюдая самую малую дистанцию, на которую только мог решиться.
3
Альберто пришел как ягненок, и Эмма приготовилась наблюдать, как его заколют и сварят. Но вопреки ожидаемому она увидела, как он превращается, возможно, лишь часа на два, во льва, каким когда-то, наверное, и был. Она знала, что ее мать не лишена обаяния и подозревала в ней некоторое сочувствие, но никак не предполагала, что эти достоинства будут расходоваться на Альберто.
Ужин был замечательный, начиная с грибов, фаршированных паштетом, на смену которым пришел холодный суп с крессом, после чего было подано блюдо из телятины, – Эмма не знала, как оно называется, – в кислом соусе с рататуем, а потом появились сыр, груши и кофе – на этой стадии Альфредо заснул, положив голову на стол, так что они пили бренди без малейшей опасности со стороны его губной гармошки.
Они ужинали во внутреннем дворике и по какому-то волшебству Аврора даже сумела обеспечить минимальный доступ насекомых. Альберто был так вдохновлен столь доброжелательным приемом, что на какое-то время вознесся на вершины своего былого итальянского шарма. Каждые две минуты он вскакивал, чтобы разлить напитки, проходя мимо Авроры, неизменно похлопывал ее по спине, и проглотив три кусочка, переставал есть, чтобы похвалить кушанья. Аврора сносила как комплименты, так и похлопывания, ела собственные блюда со здоровым аппетитом и воздерживалась от каких-либо выпадов, хотя и обратила внимание на манеры Альфредо за столом. Вечер был такой приятный, что Эмма и сама бы блеснула, если бы ей было что сказать.
Потом без очевидных причин, когда они сидели, попивая бренди, Альберто вдруг пал духом. Только что он был в хорошем настроении и вдруг расплакался. Слезы катились у него по щекам, грудная клетка колыхалась, и он горестно покачивал головой из стороны в сторону.
– Такая хорошая, – он указал жестом на остатки еды, – такая красивая, – и он повернулся к Авроре. – Я этого не заслуживаю. Нет, не заслуживаю.
Аврора не удивилась.
– Альберто, ты же не будешь плакать, – сказала она. – Такой удивительный мужчина, нет, я этого не вынесу.
– Ах, нет. Ты меня кормишь этой едой, ты такая милая. И Эмма тоже такая милая. Не знаю… А я-то, старый дурак… Я больше не пою. Продаю контрабасы, электрогитары, гармошки. Разве это жизнь? Мне нечего тебе предложить.
– Альберто, сейчас ты пойдешь со мной в сад, и я прочитаю тебе лекцию, – объявила Аврора, поднимаясь. – Ты знаешь, что я не позволю тебе так расстраиваться.
Она взяла его за руку, заставив встать, и вывела в темноту. Эмма несколько минут оставалась сидеть. Альберто, должно быть, еще больше расклеился, она слышала его громкие всхлипывания и голос матери.
Когда всхлипывания утихли, но Альберто и Аврора не возвращались, Эмма начала убирать со стола. Одно из правил, которого ее мать твердо придерживалась, состояло в том, чтобы не затруднять Рози уборкой после ее вечеринок. Когда Эмма сгребла с тарелок объедки, в кухню заглянула Аврора.
– Спасибо, дорогая, но с этим можно подождать, – сказала она. – Выйди, пожалуйста, попрощаться. Моему другу лучше, но он все еще немножко снятый с креста. Нам лучше проводить их до машины.
Эмма оторвалась от посуды и последовала за матерью. Альберто стоял в гостиной маленький и поблекший, а Альфредо, едва проснувшись, позевывал на переднем крыльце. Аврора определила гирлянду в большую зеленую вазу и поставила ее у камина, а ирисы и анемоны поместила на подоконник.
– Эмма, прости, голубка, я испортил тебе вечер, – начал Альберто, но ее мать подошла к нему, взяла под руку и повела к машине.
– Замолчи, Альберто. Мы достаточно наслушались тебя сегодня вечером. Не знаю, как я засну, ты меня так растрогал. Одного не могу понять, как мужчина с твоим вкусом в отношении цветов может заниматься таким самоуничижением. Но как бы я ни была умна, я вообще не понимаю мужчин.
Все они вышли из дома и постояли немного на лужайке. Альфредо дремал, а Альберто грустно молчал, обнимая Аврору за талию. Дул легкий ветерок, и над головой плыли жидкие облака.
– Люблю ночи в эту пору года, – нарушила молчание Аврора. – Воздух сейчас самый лучший, как по-твоему, а, Альберто? Я всегда считала, что наш воздух такой чистый и теплый благодаря деревьям. Он как будто имеет свою тяжесть. Мне кажется, деревья что-то делают с воздухом.
Она нежно посмотрела на Альберто сверху вниз.
– А какие ночи в Генуе, милый? Ты за весь вечер, кажется, словом не обмолвился о своем родном городе. Боюсь, что ты иногда слишком серьезно воспринимаешь мои маленькие строгости. Не давай мне тебя подавлять, Альберто. Я вижу, это на тебя плохо действует.
– Да, в Генуе я был другим человеком, – начал Альберто. – Мы были там… помнишь?
Кивнув, Аврора посадила его в машину. Альфредо благополучно довели до машины. Это был «линкольн», даже старше «кадиллака» Авроры, след популярности Альберто в бытность его тенором.
– Ну хорошо, дорогой, позвони мне на рассвете, а то я буду беспокоиться, – сказала Аврора, когда Альберто взялся за руль. – Думаю, мы сможем запланировать что-нибудь приятное на следующую неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56