Секретный уголок, который мне обещала показать Фиби, на поверку оказался проходным двором, подумалось Джанин.
– Я отведу Фиби в комнату и уложу спать, – сказала Мэрианн.
– Как ты себя чувствуешь? – обратилась к ней Джанин.
– Нормально, просто немного утомилась. Пойдем, детка, – сказала она зевающей девочке.
– А ты почитаешь мне книжку? – спросила та, искоса глядя на Джанин.
– Ты разве забыла, о чем мы договорились? – с напускной строгостью произнесла Джанин.
– А учительница говорит, что на ночь читать очень полезно, – хитро прищурившись, ответила Фиби.
Мэрианн взяла ее за руку.
– Почитаем, почитаем, только пойдем.
– Но только одну маленькую книжку, – сказал Малколм.
– Хорошо, папа.
Девочка еще раз обняла отца, попрощалась с няней и вышла вместе с Мэрианн.
Джанин посмотрела им вслед. Затем окинула скептическим взглядом свою одежду, мягко говоря, не очень подходящую для сегодняшнего приема в замке. Юбка в складку, на блузке мокрые пятна, которые остались после того, как она купала Фиби.
– Нет, – решительно сказала она, – я выгляжу ужасно. Я не могу пойти в таком виде.
– Тогда я провожу вас до вашей комнаты, где вы сможете переодеться.
– Но мне не во что переодеваться. – Теперь Джанин пожалела о том, что специально не взяла ни одного красивого наряда, чтобы не иметь соблазна его надеть и таким образом потерять работу. – Я очень тронута заботой леди Элизабет, но, к сожалению, не могу принять приглашения. Я буду выглядеть как огородное пугало среди греческих богинь.
– Интересное сравнение. Но я предвидел такой ход событий. И поэтому, раз гора не идет к Магомету, Магомет должен пойти к горе.
По спине Джанин пробежали мурашки. Ей следует немедленно отказаться от приглашения и пойти в свою комнату. Но будет ли это вежливо? В конце концов, она провела ночь в одном доме с ним и ничего плохого не произошло. Тот поцелуй она уж точно не могла записать в разряд плохих событий своей жизни.
– Спасибо, – сказала Джанин. – Вы очень добры.
А еще безумно красивы. Не пожалеть бы о своей минутной слабости, когда станет уже слишком поздно…
9
Малколм взял бутылку шампанского с тележки, которую по его распоряжению привез на галерею слуга. Он чувствовал себя замечательно вдали от суеты. Конечно, все члены семьи Макензи посещали светские рауты и благотворительные мероприятия, но это вовсе не означало, что они получали от них удовольствие.
Во всяком случае, Малколму до крайности опротивели все эти репортеры, бизнесмены и желающие породниться со знатной фамилией женщины, все, как на подбор, высокие и худые блондинки, так что создается ощущение, будто присутствуешь на конкурсе двойников. Чем дальше от этой толпы, тем лучше. Только в обществе Джанин он может расслабиться и просто получать удовольствие от общения.
С того первого дня, как появилась в его кабинете, она не выходила у него из головы, даже несмотря на свою неброскую внешность. А может, и благодаря ей. Она не старалась подольститься к нему и всегда говорила то, что думает. Она придавала какой-то новый смысл его жизни. Фиби ее просто обожала. И он… он старался посвятить все свое свободное время Джанин.
Когда некоторое время назад леди Элизабет заметила Джанин и Фиби на галерее, Малколм несказанно обрадовался. Он уже поговорил с несколькими известными и влиятельными людьми, сфотографировался для нескольких модных изданий и теперь мог с чистой совестью скрыться, не вызвав своим уходом удивления. Ему нужен был только предлог. И вот предлог нашелся. Он не мог не быть благодарным Джанин за то, что она избавила его от скучнейшего времяпрепровождения.
Малколм разлил золотистое шампанское.
– За что выпьем? – спросил он, подняв свой бокал.
Джанин задумалась лишь на несколько секунд.
– За понимающих работодателей!
– А поточнее? – сказал Малколм.
Уголки ее рта приподнялись в легкой улыбке.
– Я уже давно потеряла счет тому, сколько раз мы с вами не соглашались в вопросах воспитания детей вообще и ваших дочери и сестры в частности. Но вы терпеливо меня выслушиваете и не выказываете злости или раздражения.
– Вы признаете себя неправой?
– Ни в коем случае. Просто мне приятно, что, несмотря на то что у нас с вами очень различные точки зрения на некоторые вопросы, вы не стараетесь меня за это наказать.
– Итак, вы продолжаете считать, что сегодня вечером я несправедливо обошелся со своей дочерью.
– Моя мама говорит, что никогда нельзя судить человека, пока не съешь с ним пуд соли. У меня нет своих детей, и я никогда не была замужем. Поэтому эту ситуацию вижу только со всей колокольни.
– Ваша мать – мудрая женщина.
– Да уж. – Джанин вздохнула, и по ее лицу пробежала тень. – Я заметила, что часто ее цитирую. Надеюсь, вас это не утомляет.
– Нисколько. Для мудрости не существует государственных границ. Вашему отцу повезло с женой.
Она сделала несколько глотков из своего бокала и покачала головой.
– Он уже не пользуется своим счастьем: они развелись.
Малколму стало неловко.
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. – Она допила то, что осталось в бокале. – Мои родители вырастили пятерых детей. Я была самой младшей. Когда я поступила в колледж, это, наверное, было лучшее время в их жизни. Но все рухнуло в одночасье. Они вдруг поняли, что дети – это единственное, что их связывает.
– Их развод стал для вас тяжелым испытанием, верно? – Малколм понял это, увидев печаль, что сквозила во всех ее движениях и интонациях. – Но вы все же верите, что можно влюбиться, выйти замуж и иметь детей.
Джанин посмотрела ему в глаза.
– Знаете, моя мама утверждает, что брак будет счастливым только в том случае, если сначала, в пределах разумного, конечно, ты получишь от жизни все, чего хочешь, до замужества. «Поживи сперва в свое удовольствие, тогда и брак будет одно удовольствие», – любит говорить она. Может быть, именно поэтому она так обрадовалась, когда узнала, что я еду в другую страну. У нее самой никогда не было возможности путешествовать. Она вообще редко думала о себе, постоянно делала что-то для нас, для отца. Если бы только мама была чуть эгоистичнее, возможно, судьба ее сложилась бы иначе…
Джанин смутилась, почувствовав, что сказала лишнее.
– Что с вами? Договаривайте, – попросил Малколм, внимательно на нее глядя.
– Неважно. Вам незачем это выслушивать.
Он снова наполнил шампанским ее бокал, потому что к своему почти не притронулся.
– Напротив, – возразил Малколм, поставив бутылку, – я хочу знать о женщине, которая проводит столько времени с моей дочерью, как можно больше. Мне кажется, то, что мне удалось выяснить, лишь вершина айсберга. Вы очень сложная натура.
– Пожалуйста, не думайте, что я буду впутывать вашу дочь в свои проблемы.
– Что вы, мне такое и в голову не приходило. Все видят, как вы любите Фиби и как хотите, чтобы ей всегда было хорошо.
Джанин мечтательно улыбнулась.
– Она такая милая девочка. Как я рада, что у вас есть возможность ни в чем ей не отказывать. Это здорово – осознавать, что можешь позволить своему ребенку все самое лучшее.
Малколм был несколько озадачен ее последней фразой. Конечно, его дочь получала все самое лучшее. Но он не то что не задумывался об этом, просто не понимал, что может быть иначе. Он внимательно посмотрел на Джанин. Она стояла совсем рядом, облокотившись на перила галереи, и он мог чувствовать тепло ее тела, смешанное с ароматом ее духов. Эта смесь была столь пьянящей, что Малколм заметил, что ощущает приятную расслабленность во всем теле. Другого объяснения своему состоянию он не находил, потому что шампанского почти не пил.
– Расскажите о вашей семье, Джанин. Что могли позволить себе ваши родители?
– О, лучше не сравнивать, – засмеялась она. – Деньги всегда были камнем преткновения в нашей семье. Сколько бы родители ни зарабатывали, всегда требовалось больше. К каким только ухищрениям они не прибегали! Думаю, они с облегчением вздохнули, когда у них родилась девочка: по крайней мере, она ест меньше.
Малколм улыбнулся.
– И к каким же ухищрениям прибегали ваши родители?
– Мои братья донашивали одежду друг друга. Мама часто шила мне платья, особенно для…
Джанин внезапно остановилась, и он был достаточно близко, чтобы почувствовать, как она напряглась.
– Особенно для чего?
– Так, – неопределенно ответила Джанин, – для всяких внеклассных занятий. Танцами, например…
Это прозвучало так нарочито спокойно и буднично, что обоим стало неприятно от маленькой фальши в ее интонации. Чего же она недоговаривает? – подумал Малколм и спросил:
– Джанин, почему вы не хотите говорить со мной откровенно? Чего вы боитесь?
– Ничего, – пожала она плечами. – Просто я вспомнила о своей матери. Она до сих пор не оправилась.
– От чего? Я могу чем-то помочь?
Джанин покачала головой.
– Зачем вам это? Это не ваши проблемы.
– Неправда, если это касается вас, то касается и меня, хотя бы как вашего работодателя. А, как вы сами сказали, я отношусь к разряду понимающих. В моих же интересах делать все возможное, чтобы все, кого я нанимаю, чувствовали себя хорошо и не думали на работе о личных проблемах.
– Я и не думаю. Малколм, мне действительно очень нравится моя работа, нравится ваша страна, ваш замок, ваша семья. И я ни за что не покину вас до окончания контракта.
Он понял по вздоху Джанин, что каким-то образом расстроил ее. И тут до него дошел смысл ее последних слов. До этого момента ему как-то не приходило на ум, что Джанин может когда-нибудь уехать. И, осознав в полной мере, что придет время, когда ее уже не будет рядом, он как будто получил неожиданный удар обухом по голове.
– Вы можете остаться и дольше, – тихо предложил Малколм.
– Надеюсь, со временем вы не измените своего решения.
– С чего бы я должен его менять?
– Действительно, не с чего. – Джанин подошла к тележке и поставила на нее пустой бокал. – Мне пора идти к Фиби.
– Может, еще шампанского?
– Спасибо, но два бокала шампанского – это слишком для моего пустого желудка, – сказала Джанин.
– Вы не ужинали? – спросил Малколм тоном экзаменатора.
Она отрицательно покачала головой.
– Сначала я помогала Мэрианн выбирать платье, а потом пришла пора купать Фиби.
Малколм вспомнил ее недавнее замечание по поводу нехватки эгоистичности. Джанин говорила о своей матери, но это в полной мере относилось и к ней самой.
– У вас выдался тяжелый вечер. – Он взял спелую клубнику с одной из принесенных слугой тарелок. – Пришло время другим о вас позаботиться.
С этими словами Малколм поднес ягоду к ее рту. Она осторожно взяла ее губами и прожевала. Джанин нисколько не смутили его действия, скорее ей нравилась эта игра. А он стоял так близко от нее, что слышал, как часто бьется ее сердце, чувствовал необычайно женственный аромат ее кожи, ощущал ее свежее дыхание и не мог оторвать взгляда от сочных алых губ. Как она нежно берет ими ягоды из его руки! Мгновение – и она, помогая себе языком, проглатывает клубничку. Малколм испытал нечто вроде жара.
Внизу музыканты заиграли медленный вальс. Он отставил тарелку и галантно поклонился.
– Разрешите пригласить вас на танец.
– Но я…
И прежде чем Джанин успела отказаться, Малколм одной рукой обнял ее за талию, а другой нежно сжал ее ладонь и они закружились. Оба почувствовали необычайное умиротворение. Словно все, что они делали до этого, было дурным сном. И вот наконец-то они проснулись и будут теперь танцевать всю жизнь. Или, наоборот, – будут жить, пока длится танец.
Малколм думал о том, что внизу собрались множество женщин, которые при взгляде на Джанин даже не посчитали бы ее соперницей. К нему всегда тянулись шикарные дамы, да и он не избегал их общества. Но с некоторых пор Джанин затмила для него их всех. И не потому что была этакой красоткой с обложки. Хотя, может быть, именно в этом и заключался ее секрет. Она привлекала его не внешностью – и ему все чаще казалось, что Джанин нарочито старается сделать себя менее симпатичной, – а остроумием, обаянием и деликатностью.
Во время танца Малколм чувствовал ее округлые формы. Широкая одежда, скрывающая ее фигуру, не уменьшала, а разжигала желание, давая простор для фантазии.
Они медленно кружились, не боясь, что их увидят снизу, – драпировки надежно скрывали танцующих от посторонних глаз. Малколм смотрел на Джанин и увидел на ее щеках румянец.
– Вы покраснели, – прошептал он ей на ухо.
– Я не часто пью шампанское. – Похоже, она подумала, что это ему не нравится.
– Я не говорю, что это плохо. Вам очень идет румянец. Вы выглядите замечательно.
Джанин резко остановилась и отстранились от него.
– Не говорите так. Я вовсе не выгляжу замечательно.
– Вы забыли, что я всегда прав? – Малколм по-прежнему не отрывал взгляда от ее рта. – Я не могу забыть вкуса ваших губ. Это было целую вечность назад, но я все еще живу надеждой снова ощутить его.
Он медленно притянул ее к себе. Глаза Джанин, спрятанные за стеклами очков, становились все больше. Вдруг ему больше всего на свете захотелось снять их. Малколм отпустил ее талию и потянулся к очкам.
– Я должна идти к Фиби, – выдохнула Джанин и попятилась, как маленький испуганный зверек. А затем выбежала вон, не дав ему ничего сказать.
Малколм остался стоять в одиночестве там, где еще не развеялся аромат ее духов и в воздухе звенело эхо ее голоса. Джанин чего-то испугалась, в этом он не сомневался. И очень хотел знать, чего именно. Но еще больше ему хотелось, чтобы она научилась доверять свои мысли и переживания ему.
– «…и Золушка с принцем жили долго и счастливо».
Джанин, сидевшая у изголовья кровати Фиби, закрыла книгу и посмотрела на девочку в надежде, что та наконец-то уснула. В это время за ее спиной выросла тень, и Джанин не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто пришел. Тот, кого она совсем недавно так спешно покинула.
Фиби немедленно открыла глаза.
– Папа. Это опять ты?
Малколм подошел ближе к кровати.
– Да, я пришел проведать тебя, а ты до сих пор не спишь. Быстренько закрывай глазки и засыпай.
– Я не могла уснуть, потому что няня читала мне очень интересную сказку про Золушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17