Бен, поколебавшись, вложил шпагу в ножны.
– Должно быть, ты прав, Джон, но я не забуду ни эту ночь, ни эту девку.
Он посмотрел на Анну и, растянув рот в гнусной ухмылке, протопал к двери и с подчеркнутой осторожностью прикрыл ее за собой.
– Вы что, спятили? Слезьте с меня немедленно! – зашипела Анна.
– С радостью, – ответил Джон шепотом, перекатился на постели и прижал палец к губам. – Только не шумите. Бен рыщет вокруг дома.
Внезапно она содрогнулась, но не только от страха и отвращения. Близость Джона Гилберта встревожила ее до такой степени, что горечь его предательства показалась ей особенно тяжкой.
– Вы готовы были разрешить этому ужасному человеку поцеловать меня.
– Лучше один поцелуй, чем дюжина мертвецов. Особенно если бы одним из них оказался я. Кто тогда защитил бы вас и стал терпеть ваш дурной нрав, леди?
– В вас нет отваги, сэр, – заявила Анна с презрением.
– Надеюсь, вы не собираетесь плакать? – прошептал Джон.
– Такого удовольствия я вам не доставлю, – заявила Анна, глотая слезы.
– Хорошо, – сказал Джон, – потому что я собираюсь просить вас еще об одной услуге, которая будет вам в тягость, миледи.
– Я сделаю все, что угодно, если вы оставите мою постель, сэр.
– Оставлю, и сделаю это очень быстро, но не сию минуту. А в дальнейшем от вас потребуется помощь. Помогите мне убедить Бена, что вы моя женщина.
– Вы заходите слишком далеко, сэр!
– Это будет всего лишь видимость, притворство, не более того, мне это так же претит, как и вам, – сказал он, хотя притворство этой ледяной леди каким-то непостижимым образом его волновало.
– Что за видимость? – фыркнула Анна.
– У меня есть некоторый опыт игры на сцене. Сама Нелл Гвин учила меня актерскому искусству, а я поучу вас.
Анна готова была поклясться, что этот хвастливый плут наслаждается ситуацией. Она показала ему лезвие своего кинжала, и он в притворном страхе широко раскрыл глаза. Будь проклята его наглость! Потом Анна услышала под окном тяжелые шаги Бена и с трудом подавила желание прижаться к Джону Гилберту.
– Что мне делать? – спросила она шепотом.
– Блефуйте, изображайте страсть и ее пик, миледи, как делают многие женщины, хотя, клянусь, ни одна из тех, кого я любил, не притворялась.
– Меня не интересует ваша плутовская биография, сэр. Нужны простые и ясные инструкции, что делать, чтобы поскорее покончить с этим фарсом.
Он потянулся к ней:
– Тогда повернитесь.
Она кольнула его руку острием кинжала, он вздрогнул и слизнул каплю крови.
– Вы не смеете меня трогать, – сказала она. – Не прикасайтесь ко мне.
Он поднял руки, демонстрируя готовность сдаться. На губах его играла обаятельная улыбка.
– Вы, Анна, женщина, способная поставить под сомнение даже мой огромный опыт. Неужто даже в постели мы должны придерживаться условностей?
– В постели особенно, сэр.
– Тогда начнем.
– Как?
– Я должен услышать ваши стоны, как если бы ваши фантазии подвигли вас на жертву великой и подлинной любви.
Анна сочла это глупым, но воспоминание о жирных красных влажных губах Черного Бена возле ее лица и непрестанный звук его тяжелых шагов снаружи сделали свое дело. Анна попыталась застонать.
Джон подвинулся к ней поближе, не касаясь ее.
– Вы, леди Анна, издали звук, похожий на беличий писк.
– Вы назвали меня дурочкой, так подайте мне пример, сэр, – прошептала она с яростью.
Он посмотрел на нее с таким презрением, что она с радостью задушила бы его.
– Вот каков стон страсти, – сказал он и принялся ритмически двигаться на кровати, вызывая скрип пружин и стоны дерева. Потом застонал сам, сначала тихо, затем со все нарастающей громкостью, пока любопытство видеть его лицо не стало мучительным, но она не могла себе этого позволить. Эти стоны то усиливались, то ослабевали соответственно биению сердца, и от этих звуков по телу ее разливался жидкий огонь, обещая наслаждение и в то же время спасая ее от страшной участи.
На пике стонов он ускорил свои ритмические движения, от чего веревочные пружины устрашающе заскрипели, а дерево застонало еще громче.
Должно быть, за столом она хватила лишку, потому что эти звуки подействовали на нее странным образом. Ее мать всегда говорила ей, что сладострастие лежит на дне винного бокала.
– А теперь, – сказал Джон, облокотившись о подушку, – можете сделать так же?
– Конечно, могу.
Это хвастовство победило ее сомнения. Она покажет ему вершину актерского мастерства, способного посрамить его любовницу Нелл Гвин, и мысль о том, что ей удастся переплюнуть эту знаменитую даму, завладела ею, и судорога отпустила ее горло и сделала его бархатным.
Стоны Анны сначала походили на воркование, но скоро стали усиливаться, правда, все это происходило медленно, очень медленно. По мере того как она проявляла чудеса актерства, ей приятно было видеть, как меняется выражение его лица, и она решила не спускать с него глаз, пока не убедится, что отучила его презирать ее за бездарность. Ее стоны выражали подлинное желание и томление по тому, что могла ей подарить ее брачная ночь, если бы любимый ею человек не оказался предателем и негодяем. Стоны ее становились все громче, выражая томление и восторг, и Анна заметила, что в глазах этого опытного в любви разбойника вспыхнул огонь страсти. Анна не прекращала действа до тех пор, пока не убедилась в том, что молния страсти поразила его в тот самый орган, которому (она в этом не сомневалась) не суждено было лишить ее невинности.
Тяжело дыша и став влажной от испарины, Анна прошептала:
– Ну мастер Гилберт, где ваши аплодисменты?
Звук ее голоса развеял наваждение и отвлек его от того, что полностью поглотило его внимание. У него вырвался стон, который она сочла непритворным и желанным звуком и который он был бессилен прервать, как был бессилен обуздать свою отвердевшую плоть. О Господи! Но он был не удовлетворен и далек от завершения! Его рука потянулась к ней, но он тотчас же вспомнил о своем обещании и приказал ей остановиться на полпути. Она только услышала его шепот и ощутила его дыхание на своем лице. Его пальцы легко коснулись ее глаз, прогулялись по ее носу, ушам, губам, шее и наконец добрались до высоко вздымавшейся груди. Он снова услышал ее стон, но не горделивый стон женщины, оттачивающей свое мастерство и пробующей чары на мужчине. Нет, это был подлинный стон страсти, столь же безыскусный, как его собственный. Джон услышал свой собственный голос, отвечающий ей, и это продолжалось до тех пор, пока их дом не начал сотрясаться от стонов подлинной, непритворной страсти. Джон хорошо знал, что может воспламенить любую женщину.
Анна подумала, что если этот разбойник дотронется наконец до нее, она все-таки расстанется со своей девственностью, способной сгореть в охватившем ее пламени.
И когда в темноте она услышала его хриплый от страсти голос, то была тронута до глубины души.
– Останься жить со мной и стань моей любимой.
И тотчас же она отозвалась следующей строчкой поэта:
– И испытаем оба наслажденье мы.
Черт возьми! Эта женщина знакома со стихами Кристофера Марло! Ее чары безграничны.
– Я предпочел бы быть убитым на дуэли Черным Беном, чем поверить, что такая сладостная женственная страсть – всего лишь шутка.
Анна смутилась.
– Но, сэр, вы сами придумали эту шутку.
– И вы стали с ее помощью тираном, Анна, – сказал он, склоняясь к ее лицу и преодолевая при этом разделявшую их бездну шириной в несколько дюймов.
– Леди Анна, – уточнила она, не в силах отвести взгляд от его прекрасного лица. О, этот опытный плут! Должно быть, ему хорошо известно, что эта игра, это притворство часто превращаются в подлинную страсть. Анна закрыла глаза и потянулась к его губам.
Нечеловеческим усилием воли Джон заставил себя сдержать клятву, данную сэру Сэмюелю, которую чуть было не нарушил. Он соскользнул с кровати, и холодный ночной воздух отрезвил его.
– Ложитесь спать, – сказал он грубо.
– Я ненавижу вас, Джон Гилберт. – Ярость, стыд и страсть душили Анну.
Проклиная себя, Джон подошел к окну. Черного Бена нигде не было. Видимо, ему надоела его игра, и он отправился в постель к какой-нибудь бабенке. Джон опустился в кресло возле камина. Он чуть было не позволил этой роковой женщине отнять единственное, что оставила ему в наследство семья Лейклендов, – честь. Менее чем через две недели сэр Сэмюел получит свою дочь нетронутой, и с этим будет навсегда покончено.
Убедившись, что Анна заснула, Джон еще долго размышлял о теплом бризе и страстных женщинах колонии Ямайка. Джон Гилберт всю ночь просидел в кресле, не сомкнув глаз.
Когда Анна проснулась на следующее утро. Джона Гилберта уже не было, и она обрадовалась.
При воспоминании о прошедшей ночи лицо ее зарделось. Ведь оказавшись в его постели, Анна и не пыталась бежать. Она попалась в расставленную им ловушку, как лондонская шлюха, промышляющая своим телом на Стрэнде. Правда, этому способствовало появление Черного Бена, которого она до сих пор не могла забыть.
Анна шагнула к сундуку, чтобы надеть платье из розового атласа, но вместо него там лежало платье из серого льна и шерсти грубой выработки с белым воротником в виде шейного платка, скромное и более подходящее для жизни в сельской местности. Джон все предусмотрел.
Дверь отворилась, и в комнату вошла Бет с миской воды.
– Доброе утро, миледи.
Анна улыбнулась ей:
– Пожалуйста, Бет, не забывай стучаться, когда входишь в спальню.
Молодая женщина вспыхнула.
– Я этого не знала. Дома все мы жили в одной комнате.
Анна пожалела, что отчитала девушку.
– Скажи, пожалуйста, где твоя семья?
– Их всех забрали, миледи, в корнуоллские рудники. Я была слишком юной, и вербовщик решил, что от меня будет мало пользы. Потом я нашла приют здесь.
– Понимаю, – сказала Анна, гадая, что могло случиться с этой хорошенькой скотницей после отъезда ее семьи и до встречи с разбойником. Видимо, ничего хорошего.
– Благодарю тебя за это платье, – сказала ей Анна, разглаживая грубые складки на нем.
– Он сказал… – Бет осеклась и судорожно сглотнула.
– Что он сказал? Да ну же. Бет, я тебя не съем.
– Он сказал, – продолжала Бет, набравшись храбрости, – что ты будешь помогать доить коров.
Она рванулась к двери.
Анна ушам своим не поверила:
– Помогать с дойкой коров?
Анна нервно рассмеялась. Не удовлетворившись вчерашним представлением, Джон Гилберт решил подвергнуть ее еще одному унизительному испытанию. Испытанию трудом, к которому она была совершенно не способна и которое станет испытанием ее воли. Она улыбнулась, радуясь возможности показать себя. Этот разбойник переоценил себя, если вообразил, будто женщина, бросившая вызов королю и графу в один и тот же день, может спасовать.
– Ступай, Бет. Я просто мечтала поработать скотницей ради сохранения хорошего цвета лица и здоровья. Всем известно, что скотницы не болеют оспой.
– Мы болеем коровьей оспой, леди Анна, но после нее черная оспа нам не страшна.
Анна торопливо оделась.
– Вполне возможно, что каждая светская дама должна провести лето в коровнике.
Бет открыла и придержала для нее дверь.
– Никогда не встречала такой леди, как ты, – сказала она застенчиво.
Анна проплыла мимо нее.
– Так же, как и Джон Гилберт, – рассмеялась Анна и взяла Бет под руку.
Бет очень смутилась, но Анна крепко держала ее.
– Что за дивное утро! – воскликнула Анна и ничуть не покривила душой.
Теплое утреннее солнце отражалось в каплях росы, уже промочившей ее чулки. Его лучи разогнали туман, гнездившийся среди ветвей деревьев на холмах, окружавших это уединенное селение. Девушка вздохнула полной грудью и подставила лицо лучам солнца, вдыхая аромат дерева, горящего на костре, и густой запах поднявшегося на дрожжах и только что испеченного хлеба.
Когда они добрались до выгона, стреноженных коров уже доили две женщины, поклонившиеся Анне и сделавшие вид, будто работать рука об руку с придворной дамой для них дело обычное.
– Что мне сделать прежде всего? – спросила Анна, закатав рукава, подоткнув юбки под корсаж и обнажив таким образом лодыжки.
– Надо набрать полные подойники молока и вылить его в корыта, – объяснила Бет, выливая из ведра молоко в большую, но неглубокую деревянную миску.
– Сливки, миледи, окажутся наверху, и мы соберем их, чтобы сбить из них масло.
Анна разглядывала деревянную маслобойку. Пожалуй, эта работа не требует особой сноровки. Человек, вообразивший, будто она не справится с этим делом, не видел, как она одевает рыдающую королеву или как разучивает па шести новых французских танцев, увертываясь в то же время от цепких рук учителя, – и все это в один день.
Когда сливки оказались в маслобойке, Анна заявила, что собьет масло сама. Сначала поршень поднимался и опускался легко, без особых усилий с ее стороны. Она же задавала Бет и другим работницам десятки всевозможных вопросов, проявляя к их жизни такое же любопытство, какое они, несомненно, испытывали к ней. По правде говоря, было приятно орудовать поршнем. Она получала от этого истинное удовольствие. То, что поршень подчинялся ее нажиму, давало ей ощущение собственной физической силы, силы, которая, как она чувствовала, потребуется ей до того, как закончится это серьезное дело.
Громко зазвучал колокол.
– Что это? – спросила Анна.
– Пора идти на сходку, миледи, проголосовать. Следует решить, присоединяться ли к Черному Бену и его банде для следующего налета. Ты можешь побыть одна некоторое время?
– Конечно, – ответила Анна. – А ты почему должна идти?
– В этой шайке, миледи, – ответила Бет с важным видом, – женщины имеют право голоса наравне с мужчинами. Наш Джонни говорит, что мы во всем равны и должны принимать участие во всем, что происходит, и если нас поймают, наши шеи в петле окажутся точно такими же, как у мужчин.
Бет побежала к кузне догонять остальных женщин.
Анна уже долго работала поршнем и почувствовала, что жидкость под ее пальцами изменила консистенцию, стала плотнее и тяжелее. Женщина имеет право голоса? Ничего подобного Анна и представить себе не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39