– Хорошенький мотив! Рисунок кое-что обещает, но вы должны исправить перспективу, мисс Клиффорд, она совершенно неверна.Это замечание наконец произвело желаемое действие. Джесси подняла голову и возмущенным взглядом окинула Незваного советчика.– Ведь вы, кажется, сами не рисуете, мистер Зандов? – холодно сказала она.– Нет, но критикую.– Это я сама вижу. Однако, надеюсь, вы позволите считать мою перспективу правильной до тех пор, пока меня не убедит в противном настоящий художник.– Как вам угодно. Я предлагаю пригласить на роль судьи Фриду. У нее незаурядный талант к живописи, – Густав спокойно вернулся на свое место.– Фриду? – повторила Джесси, откладывая в сторону карандаш. – Кстати, как раз о ней-то я и хотела поговорить с вами. Она, кажется, уже совсем недалека от своей цели, так как расположение к ней моего опекуна растет изо дня в день. Для меня это совершенно непостижимо, в особенности, когда я думаю о том равнодушии, с каким он относился к Фриде вначале. Но, очевидно, она сумела затронуть в нем какие-то тайные струны, ведь у него внезапно вспыхнул такой глубокий и прочный интерес к ней, какого я никогда не ожидала от такого черствого и холодного человека. Он буквально-таки не может обходиться без Фриды. Каждый раз, когда заходил разговор о ее возможном отъезде отсюда, он проявлял явное неудовольствие, а сегодня утром без всякого побуждения с моей стороны предложил мне удержать нашу молоденькую гостью в доме в качестве компаньонки.– Неужели он сказал такое? – живо откликнулся Густав. – Это уже очень много значит, гораздо больше того, на что я вообще осмеливался надеяться. Тогда действительно мы уже недалеки от цели.– Я тоже так думаю, и потому пора бы избавить Фриду от мучительного и унизительного положения. Ведь ее считают здесь совершенно посторонней, между тем как она находится в очень близких отношениях с вами; вместе с тем она вынуждена постоянно поддерживать сказанную раз ложь. Я очень часто вижу, как она вспыхивает при самом безобидном вопросе дяди, от ответа на который ей приходится увиливать, как мучает и беспокоит ее отведенная ей роль. Боюсь, что у меня не хватит сил в дальнейшем поддерживать эту игру.– Она должна продолжить начатое! – твердо заявил Густав. – Я знаю, как ей тяжело, и порой она пытается возмутиться, но я все-таки умею успокоить эту упрямую головушку.Джесси недовольно нахмурилась; между ее темными бровями появилась глубокая складка.– Сознаюсь вам, мистер Зандов, что нахожу очень странными ваш тон и все ваше обращение с Фридой, – промолвила она. – Вы обращаетесь с ней совсем как с ребенком, обязанным беспрекословно подчиняться вашему высшему надзору, и, по-видимому, совершенно забываете, что когда-нибудь она должна будет занять свое место рядом с вами.– Вот для этого и нужно сначала воспитать ее, – снисходительно заметил Густав. – Ей только шестнадцать лет, а я уже давно начал третий десяток, следовательно, как старший могу требовать от этого ребенка уважения.– Да, видимо, это так. Но я желала бы, чтобы мой будущий супруг вызывал во мне еще и кое-какие иные чувства, кроме уважения.– Вы, мисс Клиффорд, – совсем другое дело, по отношению к вам никто и не позволил бы себе подобного тона.– По всей вероятности, потому, что мое состояние дает мне право на известного рода щепетильность по отношению ко мне, тогда как с бедной, зависимой сиротой, которую поднимают до себя, дозволителен любой тон.Это замечание прозвучало столь горько, что Густав насторожился и вопросительно взглянул на Джесси:– А вы думаете, что Фрида принадлежит к натурам, позволяющим «поднять» себя?– Нет, наоборот, я считаю ее очень гордой и значительно более энергичной, чем это можно было бы допустить для ее возраста. Вот именно поэтому-то мне и непонятна ее безвольная подчиненность.– Да, я кое-что понимаю в воспитании, – самоуверенно заявил Густав. – Что касается вашего предложения уже теперь открыть всю правду, то я думаю совершенно иначе. Вы не знаете моего брата, его упрямство еще далеко не преодолено и вспыхнет с удвоенной силой, если откроется вся эта комедия. В тот момент, когда он узнает, что я приблизил к нему Фриду намеренно, с совершенно определенной целью, его гневу не будет предела и он отправит нас обоих обратно за океан.– Это было бы, конечно, очень скверно: ведь тогда погибли бы выгоды всей интриги.Очевидно, Джесси была очень расстроена, раз употребила некрасивое слово «интрига», но оно сорвалось с ее уст, и вернуть его было невозможно. Однако Густав выразил полное согласие с ней.– Совершенно верно, я этого тоже боюсь, и именно потому не хотел бы легкомысленно поставить на карту эти выгоды.В его глазах при последних словах вспыхнул странный огонек. Джесси этого не видела, она вновь склонилась над листом бумаги и снова усердно принялась рисовать, но карандаш дрожал в ее руке, движения становились все более поспешными и нетвердыми.Густав некоторое время смотрел на нее, а затем опять поднялся и, подойдя к Джесси, произнес:– Нет, мисс Клиффорд, как хотите, а нельзя допустить, чтобы вы так искажали перспективу… Пустите-ка меня на минутку!С этими словами он взял у нее из рук карандаш и принялся исправлять рисунок. Джесси намеревалась резко запротестовать, но уже в следующую минуту заметила, что ее карандашом водила очень опытная рука и что несколько твердых штрихов совершенно преобразили рисунок.– Да ведь вы утверждали, что не умеете рисовать! – воскликнула она, колеблясь между гневом и удивлением.– Это всего лишь дилетантство, которое я не осмеливаюсь выдавать за талант, оно должно подкреплять мою критику. Вот пожалуйте, мисс Клиффорд! – И Густав подал девушке рисунок.Джесси молча взглянула на лист бумаги, а затем перевела взгляд на своего собеседника.– Право, я удивляюсь вашей разносторонности, доказательство которой вы только что дали. У вас масса всевозможных талантов, мистер Зандов!.. Вы – политик, журналист, художник…– И купец! – дополнил Густав. – Вы забываете самое главное, чем я более всего выделяюсь. Да, я своего рода универсальный гений, но, к сожалению, разделяю судьбу каждого гения – меня не признают современники.Его полуиронический поклон в сторону девушки показывал, что в настоящий момент он и ее признает подобной «современницей».Джесси ничего не ответила на его замечание и принялась складывать рисовальные принадлежности.– Становится немного свежо, мне лучше будет вернуться домой. Пожалуйста, не беспокойтесь, я пришлю за этими вещами лакея, – сказала она и, легким движением руки отклонив помощь Зандова, взяла со стола рисунок и вышла из беседки.Густав смотрел ей вслед, качая головой.«Я, кажется, серьезно попал к ней в немилость, – подумал он. – Уже несколько недель она совершенно не похожа на себя. Я предпочел бы вынести самые гневные слова относительно моего эгоизма и бессердечия, нежели эту холодную сдержанность и горечь. Кажется, и для меня наступила крайняя пора прояснить истину. Но нет, я не смею рисковать будущим Фриды. Слишком быстрое развитие событий может привести к катастрофе и погубить все». ГЛАВА X Перед железной оградой виллы остановился экипаж. Это возвратился домой Франц Зандов. Он прошел прямо в сад и, коротко поздоровавшись с братом, сказал:– А, ты уже здесь? А где же дамы?– Мисс Клиффорд только что покинула меня.– А мисс Пальм?– По всей вероятности, она на берегу. С момента своего возвращения я еще не видел ее.Франц Зандов нетерпеливо огляделся, ему, видимо, было неприятно, что Фрида, против обыкновения, не вышла встретить его.– Я с самого утра не видел тебя, – недовольно обратился он к Густаву. – Ты заявил, что должен уйти по важным делам, но я все же рассчитывал, что ты через несколько часов покажешься в конторе. Что за дела заняли тебя на целый день?– Во-первых, я был у банкира Гендерсона.– Вот как? Наверное, по поводу нового займа, на который теперь в М. открыта подписка? Мне приятно, что ты сам переговорил с ним об этом.– Ну, конечно, по поводу займа, – подтвердил Густав, не чувствуя никаких угрызений совести от того, что оставлял брата в заблуждении относительно своего делового усердия, хотя при обозрении галереи банкира не обменялся с тем ни одним словом об этом займе. Однако, не испытывая ни малейшего желания подвергаться экзамену о своем дальнейшем «полезном» времяпровождении, быстро добавил:– Кроме того, пришлось заняться одним делом частного свойства. При последнем визите к нам миссис Гендерсон познакомилась с мисс Пальм и почувствовала к ней сильнейшую симпатию. Удивительно, как это тихое, робкое дитя всюду успевает одерживать победы! Мисс Клиффорд тоже с первого же момента стала другом этой девушки.– О, мисс Пальм вовсе не так тиха и робка, как ты думаешь, – возразил Франц Зандов, взоры которого все еще искали кого-то на берегу. – За ее внешней сдержанностью скрывается натура страстная, далеко не заурядная. Я сам этого не предполагал, пока случай не открыл мне.– И с тех пор ты тоже покорен ею. Откровенно говоря, Франц, я совершенно не узнаю тебя. Ты обращаешься с молоденькой, к тому же посторонней тебе девушкой с такой деликатностью, а порой даже нежностью, какую никогда не встречал от тебя твой единственный и притом превосходный брат.Франц Зандов сел и в задумчивости оперся головой на руку.– В этом юном существе так много свежести, невинности! – произнес он. – Оно невольно напоминает другому его собственную юность. Эта девушка еще так твердо держится своих романтических идей, своих грез о счастье и светлом будущем и не в состоянии понять, что мир-то совсем иной. Ах, эти детские идеи безрассудны и разрушатся сами собой, как только столкнутся с реальной жизнью, но, когда слушаешь их, в памяти постепенно оживает все то, чем когда-то сам владел и что потерял.Голос Франца Зандова опять приобрел своеобразное, расслабленно-мягкое звучание, которого близкие никогда прежде не слышали и которое являлось как бы отголоском далекого прошлого. Фрида, очевидно, и в самом деле сумела затронуть потаенные струны его души, которых вообще никто не знал, ведь как раз то, что Франц Зандов отвергал в Джесси, беспощадно определяя как мечтательность и экстравагантность, открыло Фриде путь к сердцу этого обычно сухого и замкнутого в себе человека.Густав тоже почувствовал это противоречие и с легкой усмешкой ответил брату:– Да ведь все это не должно было бы представляться тебе новостью. Ведь ты всегда был членом семьи Клиффордов. И Джесси выросла на твоих глазах.– Джесси всегда была любимицей своих родителей, – холодно возразил Франц Зандов. – Ее буквально боготворили, осыпали ласками, она купалась в любви, и всякого, кто был более сдержан, как, например, я, боялась и избегала. Я всегда оставался чужим для нее – белокурого, мягкосердечного, изнеженного ребенка – и с тех пор, как она выросла, мы совершенно отдалились друг от друга. Но в этой Фриде с ее суровой замкнутостью, которую необходимо сперва преодолеть, чтобы добраться до сущности, нет ничего мягкого и робкого. Когда удастся надломить ее твердую внешнюю оболочку, ты увидишь в ней немалую жизненную силу. Я люблю такие характеры, возможно, потому, что нахожу в них много родственного. Иной раз меня поражает, даже просто устрашает, когда из уст этой девушки я слышу суждения, а главное, вижу выражения чувств точно такие же, какие были у меня в ее возрасте.Густав ничего не возразил ему, но взглядом напряженно следил за лицом брата. Тот заметил это и, словно рассердившись на себя за то, что поддался овладевшему им мягкосердечию, тотчас же переменил тему разговора, заговорив холодным, деловым тоном:– Но ты все же должен был зайти на несколько часов в контору. Нам предстоят важные дела, я снова получил письмо от Дженкинса. Он теперь серьезно настаивает на исполнении твоего обещания, касающегося «Кельнской газеты», да и самое время для этого. Вероятно, статья уже давно готова?– Я вовсе не думал, что дело столь спешно, – возразил Густав, – ведь ты уже в течение нескольких дней ни словом не напоминал о нем.– Необходимо было еще многое обсудить и подготовить. По этому поводу я вел очень оживленную переписку с Нью-Йорком.– Но не давал мне ее на просмотр, как делал с прежней корреспонденцией.– Тогда я хотел ввести тебя в курс дела, теперь же речь идет об одном очень неприятном вопросе, который я должен разрешить лично.– Я знаю: ты попытался развязаться со всем этим делом.Франц Зандов приподнялся и посмотрел на брата с таким же безмолвным удивлением, как тогда, когда узнал о самовольной поездке Густава на его земли.– Я? – воскликнул он. – Кто это сказал тебе?– Никто, я сделал такое заключение по различным признакам и вижу теперь, что не ошибся в своих предположениях.Франц Зандов мрачно и злобно посмотрел на брата, стоявшего перед ним как ни в чем не бывало, и воскликнул:– У тебя прямо-таки опасная наблюдательность, всегда находишься под твоим контролем, не будучи уверенным, что удалось от тебя утаить даже самые сокровенные мысли. Ну, если говорить правду, да, я пожелал отказаться! После внимательного изучения эта операция показалась мне очень сомнительной, по-видимому, она не окажется даже приблизительно столь выгодной, как мы рассчитывали. Я сделал попытку нарушить уже принятые обязательства и предложить вместо себя в дело другого участника, но это оказалось невозможным. Дженкинс настаивает на исполнении договора, я связал себя им полностью. Поэтому все должно остаться на прежних условиях.Он высказал все это отрывисто, раздраженно, с нервной поспешностью перелистывая вынутую из кармана записную книжку. Весь его вид доказывал, что он испытывает сильное, с большим трудом сдерживаемое волнение.Густав, похоже, не замечал этого, он спокойно и четко произнес:– Ну, должно быть, найдется какое-то средство отказаться от подобного договора.– Нет! Суммы, уже вложенные мной в предприятие, связывают мне руки. Я могу потерять все деньги, если отступлюсь от дела. Дженкинс вполне способен удержать меня и использовать против меня каждую букву договора с того момента, как его выгода перестанет соответствовать моей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14